Банда 7 - Виктор Пронин

— Но ведь надо же где-то расположить девочек, обустроить... Накормить в конце концов. Это он как решает?

— Никак. Для этого есть Пахомова. Вы хорошо знакомы с Пахомовой?

— Слегка.

— Познакомьтесь поближе. Не помешает для общего развития. Наш Величковский не единственный ее поставщик.

— Игорь?

— О! Это бригадир. Но о нем я действительно ничего не знаю. Очень грамотный товарищ.

— В каком смысле?

— О нем никто ничего не знает. Кроме имени. Он о нас знает все. Адреса, телефоны...

— Подожди, Оля... Какие телефоны, какие адреса? Ведь вы приезжие?

— У них несколько квартир... Нас по этим квартирам разбрасывали. Мы, конечно, должны платить. Из своих скромных остатков, — Оля улыбнулась как-то кривовато, загасила сигарету в блюдце и тут же вынула из пачки следующую.

Пафнутьев распахнул окно, чтобы хоть немного проветрить задымленный кабинет. На него дохнуло свежим ночным воздухом, шелестом ночного дождя, приглушенными звуками ночного города.

— Как я понимаю, двор, где мы встретились, не единственный путь к сердцу клиента?

— К сердцу? — переспросила Оля. — До сердца мы обычно не добираемся, времени не хватает. Да и желания тоже, честно говоря, нет. Работаем с тем, что доступнее.

— Кажется, я понимаю, о чем вы говорите, — кивнул Пафнутьев.

— Чего ж тут понимать... Каждый мужик подобные вещи схватывает с полуслова.

— Поэтому и говорю, что понимаю, о чем речь, — невозмутимо ответил Пафнутьев. — Но дело в том, Оля, что подобное случается не всегда... Некоторым удается и до сердца добраться.

— Сказки! — с раздражением произнесла Оля. — Не надо мне пудрить мозги!

— Скажи, вот эта девушка тебе знакома? — Пафнутьев вынул из ящика стола фотографию Юшковой. — Посмотри внимательно.

Оля мельком взглянула на снимок и отвела его от себя вместе с рукой Пафнутьева, подальше отвела, будто от снимка исходило что-то неприятное для нее, о чем она не желала помнить, думать, знать.

— Она не из наших. Как-то я ее видела... Это Игоревая девочка.

— Игоревая? — переспросил Пафнутьев, хотя уже догадался, что хотела сказать Оля. — Это в каком смысле?

— При Игоре она... Вместе их видела. В каких отношениях — не знаю, хотя мысль имею.

— Поделись.

— Да чем тут делиться, Павел Николаевич! Все мое нынешнее положение, общественный статус, если хотите, выстраивает мысли в одном-единственном направлении — блуд и похоть, похоть и блуд.

— Но наверняка не знаешь?

— Не знаю.

— Это радует, — кивнул Пафнутьев, осознав, что хоть что-то обнадеживающее сможет сказать Худолею. — И уж поскольку, Оля, мы немного разговорились, стали понимать друг друга, скажи мне, пожалуйста, что могло случиться с вашими девочками, как понимать происшедшее?

— Похоже, их убили, — передернула плечами Оля.

— За что их могли убить?

— Мало ли... Мы ведь находимся в зоне рискованного предпринимательства. Люди, которые не могут по каким-то причинам удовлетворить свои потребности легко, просто, красиво, в конце концов, а шастают по ночным улицам, играя желваками и выискивая двуногую тварюку женского рода... Это же ненормальные люди. Или полная разнузданность, или полная беспомощность, или полное уродство, в чем бы оно ни заключалось... Вот наши клиенты.

— А что же вас...

— Что нас заставляет? — перебила Оля звенящим голосом. — Кушать хочется. На мне двое стариков и дочка... Их пенсии хватает только на оплату коммунальных услуг — газ и свет.

— Вода? — подсказал Пафнутьев.

— Вода во дворе. А тут подворачивается хмырь Величковский. Он не настаивает, нет, все проще. Весело смеется, открывает шампанское, играет золотой печаткой... Вы заметили, что эти самые печатки обожают, ну просто обожают люди определенного пошиба?

— Какого пошиба?

— Невысокого. Придурки в основном.

— Ну, так уж и придурки, — засомневался Пафнутьев.

— Ладно, Павел Николаевич, ладно. У кого-нибудь из ваших друзей, знакомых, сослуживцев есть золотая печатка, носит кто-нибудь из них эту золотую бородавку на пальце?

— Вроде нет...

— Так вот этот хмырь... Сидит, закинув ногу на ногу, сверкает золотыми своими зубами, поигрывает блестящей туфелькой... И говорит... В чем дело, девочки? Вперед! Жизнь коротка! Хватит вам в этой деревне грязь месить! Хорошие бабки светят! И что делать? Я дрогнула. И другие дрогнули. Если хотите знать, еще полдюжины девочек ждут не дождутся, когда приедет наконец Величковский и заберет их в город. И у них начнется жизнь рисковая, но сытая. Может быть, этот хмырь думает, что соблазняет нас красивой жизнью? Ничуть. Кормежкой соблазняет. И это... Ваш вопрос — за что могли убить... Мы ведь девочки почти деревенские, выросли в гордости... Каждая из нас может взорваться, каждая! В любую секунду! И никто не предскажет, отчего именно! А взорвется — ничто не остановит, ни от чего не убережет! Ничто!

— И до смертоубийства? — ужаснулся Пафнутьев.

— Ха! — пренебрежительно ответила Оля, и Пафнутьев понял — смертоубийство ничуть ее не смущает, не трогает, не остановит.

— Ну что ж, ну что ж, — пробормотал Пафнутьев, слегка озадаченный подобным откровением.

— Вы меня не поняли, Павел Николаевич, — сказала Оля. — Дело в том, что когда человек взрывается, у него больше шансов погибнуть самому, чем нанести вред кому-то другому. Я же говорю — взрывается. Почти в прямом смысле слова.

— Думаете, девочки взорвались?

— Наверняка. Они были подругами еще со школы... В одном классе учились. Сочинения писали о Наташе Ростовой, что-то трепетное из Тургенева, о сновидениях Веры Павловны... Отписались. Мне бы хотелось, конечно, чтобы убийцу нашли и покарали, но я ничего сказать не могу... Я не знала даже, что они мертвы. Ведь живем мы здесь, если можно так выразиться... Разрозненно.

— Надежду Шевчук нашли в квартире Юшковой...

— Надежду нашли у Юшковой? А что она там делала?

— Лежала.

— Нет, я в том смысле, что нечего ей там делать! Я не уверена даже, что они были знакомы. А Таю где нашли? Там же?

— Нет, в другом месте. Возле мусорных ящиков.

— Кошмар какой-то, — Оля закрыла лицо руками.

— Надежда Шевчук была беременна, — сказал Пафнутьев, стараясь произнести это как можно спокойнее.

— Да-а-а? Сколько месяцев?

— Не меньше трех. Между тремя и четырьмя. Так примерно.

— Понятно, — кивнула Оля с таким видом, будто ей открылось нечто важное.

— Что вам стало понятно? — спросил Пафнутьев.

— А то, — и Оля потянулась за новой сигаретой.

Этого у Пафнутьева отнять было нельзя — он умел разговаривать с людьми. И умение заключалось в том, что он стремился слушать, а не говорить. Не делал вид, что слушает, а слушал, что встречается в нашей жизни не столь уж часто, ребята, не столь. Вот сказала Оля одно словечко со странным выражением, и Пафнутьев тут же стал в охотничью стойку, как это делает хороший породистый пес, натасканный на дичь. Он сразу заподозрил, что в этом ее «понятно», произнесенном врастяжку, что-то таится и надо вернуться назад, чтобы вызвать у Оли то же состояние, чтобы захотелось ей произнести то же словечко, а заодно и все, что за ним стоит.

— Да, три-четыре месяца было ребеночку... Даже пол определили... Мальчик должен был родиться.

— Понятно, — повторила Оля, но уже простым, будничным голосом, в котором не было той тайны, которую так остро почувствовал Пафнутьев минуту назад.

— Что-то ты вспомнила, что-то на ум пришло, а, Оля? Поделись.

— Да так, ничего особенного... Маленькие житейские подробности. И ничего больше.

— Если в мире и есть что-нибудь стоящее, так это маленькие житейские подробности, — сказал Пафнутьев.

— Вы говорите, мальчик... Знали мы про этого мальчика, знали. Темненький был? Светленький?

— А это имеет значение? — растерянно протянул Пафнутьев.

— Нет, не в Италии Надежда подзалетела. Здесь. Поэтому я и спросила.

— Она была в Италии? — удивился Пафнутьев. — Уже в этом году?

— Три раза.

— Это точно?!

— Точней не бывает. Потому что и я тоже была в Италии три раза. Вместе с Надеждой. И с другими девочками. Кстати, Тая, которую вы нашли возле мусорных ящиков, тоже была с нами. Нас было много, почти половина автобуса.

— Что же вы там делали? — спросил Пафнутьев изумленно.

— Работали.

— Успешно?

— Нормально.

— Как же вам удалось?!

— Пахомова, туристическая фирма «Роксана». А у Надежды ребеночек... Думаю, он возник не случайно. Ожидаемый был мальчик.

— Не в мальчике ли дело? — предположил Пафнутьев.

— Очень даже может быть. Надежда так относилась к ребенку, что вполне могла...

— Что могла? — быстро спросил Пафнутьев, пока мысль Оли не скользнула в сторону.

— Взорваться. Вы, Павел Николаевич, никогда не взрываетесь?

— Обычно это происходит незаметно для постороннего взгляда. Но я знаю одного человека, который именно сейчас находится во взорванном состоянии. И готов немедленно взорвать все, что угодно, все, что под руку подвернется.