Том 2. Драмы - Виктор Гюго

быстро)

За небольшую мзду он будет уничтожен.

Трибуле

(облегченно вздохнув)

Отлично!

Человек

Из чего поймете вы, что я

Достоин вас вполне.

Трибуле

Еще бы!

Человек

Цель моя —

Вполне благая цель.

Трибуле

Вы человек полезный.

Человек

(скромно)

Хранитель чести дам и рыцарь их любезный.

Трибуле

А сколько стоил бы ваш нож из-за угла?

Человек

Смотря кого и как. Есть разные дела.

Трибуле

Вельможу знатного.

Человек

Вельможи носят шпаги.

Тут надо припасти уменья и отваги

И шкурой рисковать. На этого врага

Охота дорога.

Трибуле

Охота дорога!

Но разве мещанин так шею и подставит

Под всякий острый нож?

Человек

(улыбается)

Нужда его заставит

В большой лишь крайности шалить так широко.

Дворянам, сударь мой, жизнь защищать легко.

Случается и так, что из-за крупных денег

Пролезет прямо в знать какой-нибудь мошенник,

Прибавив мне хлопот. Но эта дрянь жалка...

Мне платят и вперед, не пряча кошелька.

Трибуле

(покачивая головой)

О, вы рискуете! К вам виселица близко!

Человек

(улыбаясь)

Плати в полицию — вот и избегнешь риска.

Трибуле

Любого мог бы ты?

Человек

(утвердительно кивнув головой)

Вам бы ответил я...

Спаси нас бог, молчу... Щадим мы короля...

Трибуле

Как ты работаешь?

Человек

Готов на что угодно —

На улице любой иль дома.

Трибуле

Благородно!

Человек

Я шпагу острую всегда ношу с собой

И встречи жду во тьме.

Трибуле

А если дома бой?

Человек

Есть у меня сестра, занятная девчонка,

Плясунья ловкая, чье обращенье тонко, —

Сумеет всякого к нам на ночь привести.

Трибуле

Я понял.

Человек

Видите? Вам лучше не найти!

Мы скромно действуем — без шума, без торговли

И без помощников. Пошлите нас на ловлю!

Заметьте: сверх того, я не принадлежу

К ночным грабителям, приученным к ножу.

Пришлось бы нанимать штук десять из ватаги:

Их смелость коротка, короче всякой шпаги.

Вытаскивает из-под плаща необыкновенной длины шпагу.

Мой проще инструмент.

Трибуле в ужасе отступает.

Готов служить.

Трибуле

(удивленно рассматривает шпагу)

Ого!

Благодарю! Сейчас не надо ничего.

Человек

(пряча шпагу)

Досадно! Если вам понадобится, сударь, —

Обычно я брожу в пяти шагах отсюда;

Зовусь Сальтабадиль.

Трибуле

Цыган?

Человек

Скорее — грек.

Горд

(в глубине)

Я имя запишу. Бесценный человек!

Человек

Не поминайте злом за то, что вам известно!

Трибуле

За что? У всякого свой заработок честный.

Человек

Чем по миру ходить и лодырничать, я,

Кормилец четырех детишек...

Трибуле

Чтоб семья

Была пристроена...

(Знаком отпуская его)

Пошли вам бог удачи.

Пьен

(в глубине, показывая де Горду на Трибуле)

Еще светло. Уйдем! Заметит он иначе.

Оба уходят.

Трибуле

Прощайте!

Человек

(кланяется)

Ваш слуга повсюду и всегда!

Трибуле

(глядя ему вслед)

Мы оба как птенцы из одного гнезда:

Язык мой ядовит — его клинок неистов.

Я продаю свой смех — он продает убийство.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

После того как человек скрылся, Трибуле неспешно открывает дверь в стене двора. Осторожно оглядывается, затем вынимает ключ из скважины и запирает дверь изнутри. Делает несколько шагов по двору со встревоженным и озабоченным видом.

Трибуле

Я проклят стариком. Пока он говорил

И называл меня лакеем, я дурил.

О, я был подлецом, смеялся... Но я очень

Словами старика остался озабочен.

(Садится на скамейку у каменного стола.)

Я проклят им!..

(В глубокой задумчивости, опустив голову на руки)

В руках природы и людей

Я становился все жесточе и подлей.

Вот ужас: быть шутом! Вот ужас: быть уродом!

Все та же мысль гнетет. Все та же — год за годом.

Уснешь ли крепким сном или не в силах спать, —

«Эй, шут, придворный шут!» — услышишь ты опять.

Ни жизни, ни страстей, ни ремесла, ни права, —

Смех, только смех один, как чумная отрава.

Солдатам, согнанным, как стадо, в их строю,

Что вместо знамени тряпицу чтут свою,

Любому нищему, что знает только голод,

Тунисскому рабу и каторжникам голым,

Всем людям на земле, мильонам тварей всех

Позволено рыдать, когда им гадок смех, —

А мне запрещено! И с этой мордой злобной

Я в теле скорчился, как в клетке неудобной.

Противен самому себе до тошноты,

Ревную к мощи их и к чарам красоты.

Пусть блеск вокруг меня, — тем более я мрачен.

И если, нелюдим, усталостью охвачен,

Хотя бы краткий срок хочу я отдохнуть,

С очей слезу смахнуть, горб со спины стряхнуть, —

Хозяин тут как тут. Весельем он увенчан;

Он — всемогущий бог, любимец многих женщин;

Забыл он, что есть смерть и что такое боль;

Доволен жизнию и сверх всего — король!

Пинком ноги он бьет несчастного паяца

И говорит, зевнув: «Заставь меня смеяться!»

Бедняк дворцовый шут! Ведь он — живая тварь,

И вот весь ад страстей, томивший душу встарь,

Свое злопамятство, и гордость небольшую,

И ужас, что хрипит в его груди, бушуя,

Весь этот вечный гнет, весь этот тайный зуд,

Все чувства черные, что грудь ему грызут, —

По знаку короля он вырывает с мясом,

Чтоб хохотал любой смешным его гримасам.

Вот мерзость! Встань, ложись, не помни ни черта, —

А нитка за ногу все дергает шута!

Все гонят и клянут, презренного ругая.

А вот и женщина — она полунагая;

Он жаждет с нею быть. Веселая краса

Берет его в постель и треплет, будто пса.

Так знайте, господа весельчаки вельможи, —

Я ненавижу вас. Меня вы, знаю, тоже.

Как заставляет шут расплачиваться вас!

Как на любой щипок ощерится тотчас!

Как демон, шепчется с хозяином советчик!

Едва возникшие карьеры — вроде свечек,

И только ты в когтях очутишься его, —

Вмиг