Дорога в никуда. Часть вторая. Под чёрными знамёнами - Виктор Дьяков

  Никита Тимофеев просидел в кустах на берегу Ульбы до поздней ночи. Город был настолько невелик, что и не зная его найти нужный дом, имея точную ориентировку, не составляло труда даже в темноте. Тимофеев же немного знал Усто-Каменогорск, так как еще до войны часто бывал здесь, а из рассказов Рябова он примерно представлял, где находится дом его матери, у которой снимал комнату руководитель уездного подполья. Выбираться из города, все подступы к которому перекрыли казачьи разъезды, выставленные чтобы ловить таких как он, сумевших спрятаться арестантов, было крайне рискованно, и он решил воспользоваться помощью Бахметьева. В дом стучался с опаской - а вдруг ошибся адресом. Когда настороженный женский голос спросил: "Кто там?", ответил:

  - К товарищу Бахметьеву,- сказал и замер, готовый тут же выстрелить, либо пуститься бежать по темным переулкам. Но дверь открылась и его впустили.

  Узнав, что он арестант из крепостной тюрьмы, женщина стала чуть не со слезами допытываться:

  - Мил человек... ты там сына мово Василия не встречал, такого небольшого росточка, Рябов его фамилия. Что с ним, жив ли после того, что днем тама было?

  - Прости мать... не знаю, в моей камере не было такого, а когда заваруха началась, я вместе со всеми побежал, а потом спрятался. А как ваш дом найти мне один товарищ рассказал, чтобы товарища Бахметьева найти,- соврал Тимофеев.

  Впрочем, уединившись с Бахметьевым, он уже чистосердечно рассказал все, что знал о подготовке восстания, о нем самом, и о том, что скорее всего Василий Рябов погиб... На следующий день Бахметьев выправил своему ночному гостю более или менее подходящие документы, дал другую одежду и поспешил отправить "горного орла" по направлению к Риддеру, где в горах продолжали ни шатко, ни валко партизанить его товарищи.

ГЛАВА 21

  В конце июня Анненков отдал приказ о срочном возвращении в свои части всех находящихся в отпусках казаков, солдат и офицеров. Это могло означать только одно - назревало новое наступление на Семиреченском фронте. Весь первый летний месяц в Семипалатинске разгружались приходящие эшелоны и пароходы с оружием, боеприпасами и прочим снаряжением, которое правительство Колчака выделяло Анненкову по разнарядкам, с учетом степени важности снабжаемого фронта и поставленного взамен, в Омск, продовольствия и прочего сельхозсырья. Потом эти грузы частично автомобилями, но в основном на подводах, мобилизованных в виде гужевой повинности, под усиленной охраной переправлялись в Северное Семиречье, в Урджар, где располагался штаб, и был организован опорный пункт снабжения Партизанской дивизии. На стоверстной линии фронта после мартовских боев наблюдалось затишье. Защитники "Черкасской обороны" даже умудрились внутри своего красного анклава провести некое подобие посевной и сенокоса, рассчитывая, что с хлебом и сеном они смогут держаться сколь угодно долго. Боевые действия ограничивались разведрейдами, выливавшиеся в стычки конных разъездов.

  Тем временем на главном колчаковском фронте в значительной степени сбылось то, что пророчил Анненков. Здесь в первую очередь сказалась недостаточная активность Оренбургской армии атамана Дутова. Оренбургские казаки не хотели удаляться от родных станиц, всячески тормозили наступление, а дисциплины и исполнительности в своих войсках, наподобие анненковской, оренбургский атаман создать не сумел. Воспользовавшись этим, красные ударили во фланг вырвавшейся вперед Западной армии генерала Ханжина и "подсекли" ее, вышли с юга в тыл наступающим белым частям, чем вынудили их прекратить продвижение к Волге и спешно отступить. Что не угадал Анненков, так это то, что у красных не хватило сил так же "подсечь" Западную армию и с севера. Здесь высокой боеготовностью выделялась Ижевская стрелковая дивизия белых, состоявшая из эсеровски настроенных воткинских и ижевских рабочих. Ижевцы "приковали" к себе слишком значительные силы красных. Потому окружения и полного разгрома Западной армии не случилось. Тем не менее, к середине июля ударные белые части оказались отброшены от Волги и прижаты к Уральским горам.

  Анненков же спешил скорее разгромить красных в Семиречье. Он понимал, что это никак не облегчит положение белых на основном фронте. У него был свой план и виды на будущее - он хотел стать полновластным хозяином в Семиречье, превратить этот хорошо ему знакомый край в неприступную крепость...

  Вернувшегося в Усть-Бухтарму Володю в станице встретили как героя, а вот дома... Мать, сотрясаясь всем своим дородством, то кричала, то принималась плакать, и все увещевания сына, что он де взрослый, не действовали. Отец сурово и лаконично отчитал его, а сестра... Прибежав от Решетниковых, она стала требовать от Тихона Никитича, чтобы брата за этот "мерзкий поступок", за то, что он наплевав на всех родных, так неоправданно рисковал жизнью, необходимо просто выпороть, как нашкодившего мальчишку. Видя, что отец не собирается следовать ее совету, она с сузившимися от гнева глазами заявила:

  - Был бы он мне не брат, а сын, я бы его сама выпорола!

  Володя с удивлением глядел на сестру, осознавая, что она характером совсем не мягкая, как мать, и действительно, будь ее воля... Но, самым удивительным стало даже не это. То, что родственники примерно так отреагируют, Володя и сам не сомневался, он удивился реакции Даши - она совершенно не восхитилась его подвигом. Сначала она довольно холодно выслушала его рассказ о бое возле устькаменогорской крепости, а потом вдруг заговорила резко, почти так же как Полина, чего вообще он никак не ожидал:

  - А если бы тебя убили!... Неужели, там без тебя не могли обойтись!?... А ты обо мне хоть на минуту подумал, вспомнил!?...

  Хоть Володя и был старше Даши, но после этих ее слов, он вдруг почувствовал себя рядом с ней совсем мальчиком, которому пока что не под силу мыслить по-взрослому. Он думал только за себя, а сейчас с удивлением осознал, что его жизнь принадлежит уже не только ему, и даже не только ближайшим родственникам. Он также не столько разумом, сколько интуитивно осознал, что у него появился еще один родной человек. В тот вечер он оправдывался перед Дашей, ощущал себя виновным... даже в большей степени, чем перед отцом с матерью и сестрой.

  Впрочем, события в Усть-Каменогорске и участие в них Володи вскоре отошли на второй план. Иван по телеграфу получил предписание срочно прибыть в Урджар. Он мог бы отбить в ответ, что не совсем оправился. Нога хоть и срослась, и он уже ходил без костылей, тем не менее, еще довольно сильно хромал. Но для кавалериста нога не такая уж помеха. Он принял решение ехать, для чего давно уже в табуне тестя выбрал и по мере сил объезжал нового строевого коня, взамен убитого прежнего. Казалось, вновь серые дни тревожных ожиданий предстояли всем родным Ивана. Но было и одна нечаянная, но большая радость, и для семьи Решетниковых, и для семьи Фокиных, хотя эта радость тоже сулила немалую тревогу - забеременела Полина. После получения анненковской телеграммы из Семипалатинска, между тестем и зятем имел место, вытекающей из данного обстоятельства непростой разговор:

  - Ваня не езди. Как же ты Полю в таком положении бросишь? Помнишь, как она за один месяц без тебя тут извелась, сама на себя стала не похожей. А сейчас ей никак нельзя волноваться, она же в положении.

  - Не могу, Тихон Никитич, не имею такого права. И так по станице хожу, глаз поднять не смею. Скажут, наших казаков положил, а сам уцелел и спрятался.

  - Перестань, я тебе уже который раз говорю, что никто ни в чем тебя не посмеет обвинить. Разве что совсем уж дурные. Для казака гибель в бою дело обычное, судьба такая. А тебе о семье, о жене сейчас перво-наперво думать надо. Для тебя, что этот аника-воин, Анненков важнее? Ему на все плевать, лишь бы кровь лить да злобу и ожесточение в людях сеять,- не сомневался в своей правоте Тихин Никитич.

  - Мне его лютость тоже не по нраву, но командир он превосходный. Меня ведь все одно мобилизуют, не к Анненкову, так еще куда-нибудь. А уж воевать лучше под его началом, скорее живым останешься, чем с каким-нибудь дуроломом во главе, наверняка погибнешь. У Анненкова хоть рядовые в спины офицерам не стреляют, а у других это запросто, таких случаев сколько угодно. А насчет Поли... Не знаю, что оно сейчас лучше, возле нее сидеть, или за нее же на большевиков идти. Ведь если красные одолеют, нам здесь жизни не будет. Вон крови-то уже сколько пролито. И замириться, как с немцами, никак нельзя. Здесь уж до конца, либо мы их, либо они нас. Да вы и сами это понимаете,- объяснял свою позицию Иван

  - Понимаю Ваня, но пойми и ты, от тебя одного ничего ни на одном фронте не измениться. А вот живым, если не поедешь, то наверняка останешься. А насчет мобилизации... я ж тебе все время про то толкую, не беспокойся. Я тебя опять в штат волостной милиции, заместителем к Щербакову оформлю, специально для этого и должность незанятой держу. А для верности и со станичным фельдшером договорюсь, чтобы он засвидетельствовал, что нога твоя плохо заживает. А воевать... Ты в свои двадцать четыре уже столько успел повоевать. Хватит с тебя, поживи для семьи. Я вон Володьку своего чехвостю, но с него-то какие взятки, он мальчишка еще, боится, что войны ему не достанется. А ты-то... хватит, у тебя дите будет, о том надо думать,- стоял на своем тесть.