Крестоносцы. Полная история - Джонс Дэн

За месяц до принцессы в Багдад явилась другая делегация. Она прибыла из Алеппо и вместо верблюдов, рабынь и невозможного блеска привезла суфиев, разгневанных купцов и правоведов. Они явились в столицу, возмущенные отсутствием действенной помощи со стороны халифа и султана мусульманам Сирии, которые вот уже больше десятка лет без особого успеха боролись с иноверцами из Европы, а те захватывали города мусульман, штурмовали их крепости, грабили караваны, убивали соседей и уводили в плен их жен и детей. Несмотря на десятки попыток сдержать и отбросить крестоносцев посредством осад, сражений и соглашений о перемирии, франки — упрямые и алчные, угроза правоверным и иссушение земли — никуда не девались. Вот недавно король Балдуин и еще один из королей неверных, который привел с собой шестьдесят кораблей, завоевали и покорили Сидон. Нетрудно было себе представить, что очередь вот-вот дойдет до великих мусульманских городов Тира, Алеппо или Дамаска.

Первый раз протестующие из Алеппо, переполненные страхом и отчаянием, ворвались в мечеть султана в Багдаде в пятницу 17 февраля. По словам Ибн аль-Каланиси, они

…прогнали проповедника с кафедры, разломали ее на куски, плача и рыдая о горестях, свалившихся на ислам по вине франков, об убийствах людей и захвате в рабство женщин и детей. Они не дали людям совершить молитву, и тогда, чтобы успокоить их, собравшиеся и их лидеры пообещали суфитам от лица султана направить армии для отмщения франкам и неверным за горести ислама{78}[295].

Но армии по щелчку пальцев не появились, поэтому в следующую пятницу, 24 февраля, протестующие повторили свою акцию. На этот раз они явились прямо во дворец и разнесли мечеть халифа: еще одну кафедру разломали, еще одну молитву не дали совершить, да к тому же повредили перила максуры — личной молельни халифа[296].

Всем в Багдаде было известно, что посланники Алексея Комнина прощупывали почву на предмет заключения дерзкого союза между сельджуками и византийцами против латинян северной Сирии, и этот факт протестующие не преминули бросить в лицо властям. «Не стыдно ли вам перед Аллахом Всемогущим, что византийский император больше заботится об исламе, чем вы?» — вопрошала разъяренная толпа из Алеппо[297]. Ответа не последовало. Поэтому протестующие задержались в Багдаде еще на некоторое время. Неудивительно, что, увидав свадебную процессию Исмы Хатун, которая в блеске и роскоши прибыла в город несколько недель спустя, они снова утратили самообладание. «Спокойствие города и радость горожан по поводу ее прибытия были испорчены», — едко прокомментировал Ибн аль-Каланиси. Негодующий халиф потребовал, чтобы протестующих нашли и наказали. Султан Мухаммад, возможно, по совету своей мудрой и решительной сестры, приказа не выполнил. Вместо этого он повелел всем эмирам и командирам вернуться в свои города и «начать подготовку к священной войне против неверных, против врагов Аллаха»[298].

В Иерусалиме, Триполи, Антиохии и Эдессе у врагов Аллаха — которые сами себя считали народом, хранимым Божией милостью и силой реликвий, прежде всего Креста Истинного, — хватало своих забот. Несмотря на то что они медленно, но верно захватывали прибрежные территории и укрепляли свои позиции во внутренних областях страны, расширение и оборона государств крестоносцев обходилась недешево, и к тому же они в значительной степени зависели от поддержки стран западного Средиземноморья в плане людских ресурсов и снабжения. Франки действительно — тут пострадавшие жители Алеппо жаловались не зря — отбивали атаки многочисленных сирийских эмиров, а в 1110 году отразили наступление на Эдессу большой армии под командованием Тугтегина, атабека Дамаска. Но ими неизменно владело чувство, облеченное в слова капелланом короля Балдуина Фульхерием Шартрским: если исламский мир когда-нибудь объединится и выступит единым фронтом, франки обречены. «Это просто чудо, что мы, живя в окружении тысячи тысяч [неверных], завоевали их: одних сделали своими данниками, а других разорили, ограбив и взяв в плен», — писал Фульхерий[299].

Паломники, прибывавшие в латинские государства, почти всегда отмечали, как печально обстоят дела с безопасностью на христианском Востоке. Игумен Даниил, православный монах, который вскоре после Первого крестового похода прибыл в Иерусалим из-под Киева (вероятно, из Чернигова) и провел на Святой земле шестнадцать месяцев, благоговейно описывал места, где он побывал и помолился, и широкие берега реки Иордан, которые напомнили ему о реке Снов, протекающей в его родных местах. Заодно он предупреждал, что дороги Палестины, где «совершают набеги сарацины и избивают странников», очень опасны, а в горы у Вифлеема можно ходить только с проводником-мусульманином, потому что «сюда приходят многие сарацины и разбивают в горах»{79}[300]. Британский паломник Зевульф примерно в то же время совершил похожее путешествие. Он уцелел в нескольких кораблекрушениях, пережил нападение египетских пиратов и видел, как гниют на обочинах дороги, ведущей через Иудейские холмы из Яффы в Иерусалим, тела других путешественников — непогребенные, с перерезанным горлом. «Не только бедные и слабые люди подвергаются опасности, но и богатые и сильные тоже», — записал он[301]. К несчастью для Зевульфа, Даниила и всех остальных паломников, Балдуин Иерусалимский и другие правители государств крестоносцев не в силах были их защитить{80}. После того как протесты в Багдаде в 1111 году подтолкнули халифа и султана к действиям, государства крестоносцев страдали не только от пиратства и мелкого разбоя: Сельджукская империя возобновила организованные нападения. Летом 1111 года объединенная армия под командованием Мавдуда, атабека Мосула, в которую вошли войска эмиров из Месопотамии и покорной туркам Армении, успешно атаковала Турбессель (Телль Башир), город неподалеку от Эдессы, и Жослену де Куртене пришлось заплатить выкуп, чтобы враг отошел от его стен. На следующий год франки под командованием короля Балдуина осадили Тир, но ушли ни с чем, потому что горожане сожгли осадные орудия латинян, и к тому же на помощь городу уже спешил Тугтегин со своей армией. В мае 1113 года войско под командованием Тугтегина и Мавдуда вторглось в северную Палестину. В битве под Тверией на берегах Галилейского моря в плен попал сам Балдуин, у короля отобрали оружие, но ему все-таки удалось бежать. Балдуин уцелел, однако полегло множество франков: согласно Ибн аль-Каланиси, «воды [озера] были настолько пропитаны кровью, что войска не пили ее несколько дней»{81}[302].

Но если какое-то время перевес и был на стороне сельджуков, своим преимуществом они воспользоваться не смогли. 2 октября 1113 года в Дамаске, по пути в мечеть, Мавдуда убили: скорее всего, его подстерег член низаритской секты исмаилитов-ассасинов{82}. Они скрывались в горных крепостях в восточной Сирии и Персии, и их равно ненавидели как сунниты, так и шииты — не в последнюю очередь потому, что воины-ассасины, тренированные террористы-смертники, публично совершали убийства, не смущаясь перспективой быть разорванными в клочья охраной жертвы или жаждущей отмщения толпой. Так случилось и с Мавдудом в Дамаске. Ассасин ранил его кинжалом в низ живота и в бедро, и Мавдуд, несмотря на отчаянные попытки докторов зашить его раны, истек кровью менее чем за час. Убийцу схватили и обезглавили на месте. Смерть Мавдуда обнулила поражение, которое он и его союзники нанесли Балдуину под Тверией. Она же усилила трения между сельджукскими эмирами. На протяжении нескольких лет их конфликты мешали багдадскому султану организовать хоть сколько-нибудь централизованное сопротивление франкам. Но ничто не могло укротить поднимающуюся волну сельджукского сопротивления. Человеком, который нанесет серьезнейший урон франкам, станет не султан Мухаммад, но тяжко пьющий рубака Иль-Гази бен Артук, которого видели выезжающим из Иерусалима, когда город пал перед Фатимидами в 1098 году, за год до появления на Востоке армий Первого крестового похода.