Холодные сердца - Антон Чиж

По платформе ходил странный человек. Он так старательно натянул шляпу, что большая часть лица оказалась в тени широких полей. Летнее пальто до пят, застегнутое наглухо, скрывало фигуру. Он нервничал, при этом старался сохранить беззаботный вид. Помахивал тросточкой, смотрел по сторонам, будто впервые видит станционный вокзал, и вообще привлекал к себе внимания больше, чем если бы спокойно стоял в сторонке. Как ни пытался он скрыть свою личность, но любой обыватель узнал бы в нем Усольцева, правда, на этот раз ничем не пахнущего.

Поезд в девять сорок пять прибыл без опозданий. Усольцев побежал к дверям второго вагона и встал так, что мимо него пройти было невозможно. Каждого выходящего пассажира он осматривал не хуже таможенника или пограничника и вдруг, заметив кого-то в тамбуре, резко повернулся спиной. Затем нетерпеливо оглянулся и подмигнул выходившему господину в клетчатом дорожном костюме с легким портпледом. Пассажир постарался не замечать подмигиваний и демонстративно отвернулся. Усольцев прошел мимо нарочно медленно и направился к извозчикам, всегда ожидавшим поезд. Поторговавшись, уселся в самую разбитую пролетку. Он приказал трогать, когда клетчатый господин уселся в другую.

Извозчик никуда не торопился, лошадь шла шагом. Пассажиры обычно требуют мчаться во весь опор, но этот был доволен тихой ездой. Зачем-то ему понадобилось в конец Дубковского шоссе, почти к заливу. Вторая пролетка неторопливо следовала в некотором отдалении.

Усольцеву все казалось, что место недостаточно пустынное, и могут попасться любопытные. Извозчик спрашивал: «Тут ли, барин?» – но от него требовали везти дальше. Наконец, когда уже показалась кромка моря за дубами, Усольцев приказал остановиться. Соскочил с подножки, сунул извозчику горсть мелочи и скрылся между деревьев. Извозчик подивился таким чудачествам, да и только.

Дождавшись, пока вторая пролетка отъехала, Усольцев осмотрелся и вышел из укрытия. Господин в клетчатом ждал, старательно скрывая раздражение.

– Что все это значит? – спросил он далеко не приветливым тоном. – И что значит ваша телеграмма: «На грани провала ТЧК Жизнь в опасности ТЧК Спасите»?

– Полная катастрофа, – ответил Усольцев шепотом. – Все пропало! Меня разоблачили и собираются убить…

Замок царил над соснами островерхой башенкой. Надо задрать голову, чтобы рассмотреть шпиль с кованым флажком. Ванзаров даже шляпу придержал. Дом лучше любого досье раскрывал характер хозяина: прочный, основательный и самоуверенный до невозможности.

Игнатий Парамонович не счел за труд лично приветствовать гостя, выйдя из-за стола размером с небольшую телегу.

– Какая честь, господин Ванзаров, благодарю, что пожаловали, устраивайтесь, чего желаете? – говорил он, крепко потряхивая и сжимая руку. Играть с лесным королем в армреслинг было опасно: без пальцев останешься. Захват стальной.

– Откуда вы узнали, что я собираюсь заглянуть к вам? – спросил Ванзаров, с облегчением освобождая руку. – И откуда вы меня знаете? Фёкл Антонович сообщил?

– Да как же не знать такого гения! У нас тут провинция, но кое-что из столицы доходит, следим с интересом за успехами отечественного сыска, – ответил Порхов, усаживаясь в массивное кресло, казавшееся под ним детским стульчиком. – Ну, а коли навестили наш городок, грех к нам не заглянуть. Всегда хорошим гостям рады.

Ответ расплывчатый. В газетах об успехах Ванзарова мало что писали.

– К сожалению, не могу вас обрадовать, – сказал он.

– А что же так? – Порхов присматривался, оценивая молодого человека на предмет крепости характера.

– Вот так. А заглянул я к вам поговорить об убийстве инженера Жаркова.

– Жарков? Это кто ж такой будет? Не из моих знакомых.

– Тот самый Жарков, которого вы приказали убить.

Порхов усмехнулся:

– Разве ж так можно, прийти в честный дом, и сразу обухом по голове. У нас так не принято.

– Вам не по нутру прямой разговор?

– Отчего же, можно и прямой. Как вам будет угодно.

– Тогда докажите, что не вы организовали на него покушение.

– Да разве мы в суде, чтобы мне свою невиновность доказывать? К чему мне трогать этого негодяя?

– Следовательно, признаете, что знаете Жаркова.

Такого с Порховым давненько не бывало. Чтобы его вот так, запросто, втянули в ловушку, а он и охнуть не успел… Нет, это не дохляк столичный. Тут волчья натура проглядывает. Дай слабину – порвет в клочья и не подавится. Опасный гость пожаловал.

– Допустим, так, – ответил он, неторопливо подбирая слова. – Только что из того? У нас город маленький, каждую собаку знаешь.

– Вот как? Выходит, Жарков для вас – собака.

– Не цепляйтесь к словам, Родион Георгиевич. Вижу, что вам палец в рот не клади… Давайте по-простому, как есть, на духу…

– Сердечно признателен, – ответил Ванзаров. – Тогда, как на духу, поясните мне: что за скандал был, когда ваша дочь кричала на всю улицу «убийцы»?

– Уже знаете… Ох, сыщик!

– Сами сказали: город маленький. Я не сыщик, а чиновник сыскной полиции.

– Не обижайтесь! – Порхов примирительно замахал. – Я ведь в чинах этих и званиях не силен. В лесу почти живем. Дикари мы…

– Вернемся к обвинениям вашей дочери.

– Пустое это. Настенька у меня единственная, любимица, избаловал, ни в чем отказу не было. Вот и доигрались мы с матерью. Выросла такая, что и слова сказать нельзя.

– У нее был роман с Жарковым?

– Да какой еще роман! – Игнатий Парамонович смахнул со стола чугунное пресс-папье, как пушинку. – Не дорос еще с моей дочкой романы крутить. Шею бы свернул…

– Что же было?

– Да глупость одна… Гуляет у меня свободно, вот где-то и повстречалась с этим… А много ли барышне надо? Личико смазливое с усиками, манеры обходительные, словечки разные, она и готова. Вся на нервах. Только это пустое. Девичьи слезы – не дороже водицы. Все образуется…

– Значит, не убивали?

– Да побойтесь бога, Родион Георгиевич! Посмотрите, ну какой же из меня убийца… Да если бы захотел, от него мокрого места бы не осталось. Вылетел бы из города пробкой…

– Почему же не захотели?

– Да ведь я на это дело как на придурь Настину глядел! – Порхов даже руку на сердце положил. – Думаю, поблажит и забудет. Не замуж же за него идти! Голодранец и развратник. Хорош зять, нечего сказать…

– И все-таки Анастасия Игнатьевна была уверена, что вы к этому руку приложили, – сказал Ванзаров. – Почему?

– Блажь одна, ничего более. Запретил с ним встречаться, вот и показала характер.

– Если не вы убили, тогда кто?

– Вот уж тут и думать не хочу! – Порхов объятия раскрыл, так обрадовался. – Нашлись добрые люди.

– У вас тут прошлой осенью тоже убийство произошло, некой барышни… Не помню, как зовут… Может, как-то связано?

– Не знаю… Не помню… Своих дел столько, что не разгрести…

– Вот как? Интересно. Мне необходимо поговорить с вашей дочерью.

Игнатий Парамонович заметно помрачнел. Но все же остался радушным хозяином.

– Пожалейте дитя. Весь день успокоительным отпаивали. Не бередите рану.

– Какие сильные переживания. Может быть, это любовь?

– Да какая любовь! – взорвался Порхов. – Я ей покажу любовь… Ох, простите. Вы еще молодой человек, у вас и семьи нет. Трудно вам понять переживания отца, у которого единственное сокровище…

– Можем отложить. Скажем, до завтра. Допрос, простите – беседа необходима. В участок вызывать не буду, загляну, когда разрешите. Но вот одно могу сказать наверняка: убийцу я обязательно найду. Обещаю вам.

Порхов вскочил, будто ему вставили шпильку.

– Родион Георгиевич, умоляю! Найдите злодея! Поймайте его! Очистите мое имя. А в благодарность премия в тысячу… нет, в три тысячи рублей!

– Вот как?

– Несомненно! Как сыщете – сразу же и награда вас ждет. Вот как у нас принято! Мы за ценой не постоим ради правды святой!

– Чувствую, на этом деле мне предстоит серьезно разбогатеть, – сказал Ванзаров. – Приз становится все желанней. Интересно. Кстати, а как вы узнали о смерти Жаркова?

– Секретарь доложил.

– Какой осведомленный, однако. С ним можно побеседовать?

– Сколько пожелаете! – Порхов схватил колокольчик и затряс так, что на улице, должно быть, всполошились голуби.

Недавнее убийство будоражило умы и возбуждало фантазии жителей Сестрорецка. Рождались самые невероятные теории. Утверждали, что в городе видели какого-то таинственного незнакомца с записной книжкой. Якобы не входит ни в какое общение, следит за чем-то и все берет на карандаш. Попытки разговорить его или просто познакомиться заканчивались тем, что он исчезал, буквально растворялся в воздухе. Кто такой, чем занят в нашем городе, было решительно неизвестно.

Откуда ни возьмись зародился слушок, что с убийством дело-то нечистое. В том смысле, что имеются доказательства вторжения потусторонней силы. Говорили об этом не только бабы на базаре, но повторяли и просвещенные люди, например, почтмейстер. Вскоре слух оброс такими подробностями, что в них не верили уже те, кто их передавал. Однако болтовня не умолкала.