Дети теней - Мария Грипе

У дверей висела афиша:

«РАЗБОЙНИКИ»

Пьеса для пяти актеров Фридриха фон Шиллера

Под названием шел список действующих лиц и исполнителей. Несколько имен заставили меня вздрогнуть. Максимилиам, граф фон Моор, в исполнении Оскара Вилландера, директора труппы. Опять этот Максимилиам. Имя довольно редкое. Случайность ли это или в этом есть некий знак?

Дальше в списке были Амалия и Карл.

Я пошла погулять. Вдруг из-за угла показалась колонна Армии спасения. Она маршировала с развевающимися флагами и звонкой песней. У них была встреча в другом конце театрального сквера. Две девочки моего возраста, утирая слезы, каялись перед всеми в своей грешной жизни, которую они вели до того, как спаслись. Я бы не сказала, что они выглядели несчастными, скорее, радовались своему спасению. Особенно одна – она просто сияла.

Я отправилась дальше и оказалась на центральной улице. Здесь уже мне начали попадаться прохожие. Прихожане выходили из церкви, и я последовала за пожилой парой, подумав, что они скорей всего направляются в кондитерскую за пирожными к кофе. И не ошиблась. Кондитерская была недалеко от церкви, и столики стояли прямо на улице. Я взяла хрустящее пирожное и чашку чая и задумалась, почему воскресенье в этом маленьком городке так сильно отличается от всех воскресений в моем родном городе, хотя расстояние от нас досюда совсем не большое. Мне было хорошо и спокойно в одиночестве. Так чудесно, что я решила съесть еще одно пирожное.

Но тут раздался звон церковного колокола, и появилась похоронная процессия. Она шла с траурными флагами под бой барабанов. Хоронили одного из городских депутатов. Процессия была длинной и мрачной. Мне вдруг стало так жутко, что я даже не смогла окончить свою трапезу. Я быстро встала из-за стола, и на мое пирожное сразу же набросились две маленькие птички. Для них это был настоящий пир.

Я снова неторопливо пошла к театру и прогулялась по аллеям парка. Теперь там играли дети, а их родители сидели на скамейках.

Была уже половина третьего. Двери открылись, и первые зрители вошли в театр. Я последовала за ними, но немного задержалась в фойе, на случай, если тот, кто меня пригласил, захочет показаться. Но этого не случилось, и я вошла в зрительный зал. Протягивая свой билет, я вдруг испугалась, что он может оказаться фальшивым. Вдруг кто-то хотел подшутить надо мной? Но контролер спокойно взял его и разорвал со словами:

– Пожалуйста! Третий ряд слева.

С колотящимся сердцем я стала пробираться к своему месту. Соседние кресла были еще не заняты. Я то и дело проверяла, правильно ли села, не перепутала ли от волнения место. Каждый раз, когда кто-то приближался, внутри меня все холодело. Но ни одного знакомого лица я не увидела. Кресла по обе стороны от меня по-прежнему пустовали. Когда двери закрылись, вошел пожилой мужчина и сел справа, но на меня не обратил никакого внимания, так что вряд ли он имел какое-то отношение к моему билету.

Место слева оставалось пустым. Это выглядело странно: весь зал был уже полон.

И вот свет в зале медленно погас, занавес поднялся и спектакль начался. Вскоре действие настолько захватило меня, что я напрочь забыла о своих сомнениях и тревогах.

Позже мне приходилось слышать, что в этой юношеской драме Шиллера много наду манного, неправдоподобного и даже варварского. Для других – возможно, но не для меня.

Я ненавидела Франца Моора. И любила Карла Моора. В конце спектакля я ревела в три ручья, когда несчастному Карлу пришлось признаться Амалии, своей возлюбленной, в том, что он предводитель банды разбойников. В своем беспредельном горе Амалия умоляет Карла убить ее. Сначала он колеблется, но потом достает кинжал и закалывает ее, после чего тут же сдается в руки правосудия. Это было ужасно и величественно.

Актеры играли превосходно. Суровый и мудрый старик-граф Максимилиам, отвратительный Франц Моор, красивая и сильная Амалия. Но никто, никто не мог сравниться с Карлом Моором – главным героем пьесы, благородным разбойником, В своем гневе и отчаянии он был просто великолепен. Я следила за ним, затаив дыхание, боясь упустить малейшее слово, интонацию или движение этого замечательного актера. Его игра восхищала не только меня – весь зал смотрел на него, как зачарованный, то замирая от страха, то ахая от удовольствия.

Занавес опустился под гром аплодисментов, которые, казалось, никогда не стихнут. Мне не хотелось покидать зал. Кресло рядом со мной так никто и не занял. Я мысленно поблагодарила незнакомца, подарившего мне этот праздник.

Актеры раз за разом выходили на поклон. Но тот, что играл Карла Моора, вышел, ко всеобщему сожалению, всего один раз. Я думаю, аплодисменты продолжались лишь для того, чтобы снова выманить его на сцену.

Но, как бы то ни было, нужно было уходить. Пришлось постоять в очереди в гардероб, но до поезда у меня оставалось еще два часа, так что можно было не торопиться. Я взяла свой плащ и не спеша вышла из театра.

На улице все еще светило солнце, но тени под деревьями стали глубже. Медленно прогулявшись по парку, я села на пустую скамейку напротив фонтана, который сверкал и пел в солнечных лучах. Мыслями я снова перенеслась в зрительный зал. Неважно, кто прислал мне билет, – главное, что он желал мне добра. А большего мне и не нужно было знать.

Состояние тихой радости охватило меня. Давно у меня на душе не было так легко. Как это могло быть? Ведь пьеса закончилась ужасно! Как я могла сидеть и чувствовать себя счастливой, насмотревшись на страдания других людей? Разве я не должна была плакать? Но вместо этого я чувствовала признательность. Я была благодарна Шиллеру, его Амалии и Карлу, с которыми прожила эти два часа. И актерам, которые отдали им свои голоса и сердца, свою плоть и кровь.

Я подняла лицо к солнцу и задремала. Кроны деревьев тихо шумели. Налетел ветерок и брызнул мне на лоб каплями из фонтана. Открыв глаза, я увидела, что рядом на скамейке кто-то есть. Мы посмотрели друг на друга, а через мгновение бросились друг другу в объятия.

– Каролина! Это правда ты?

– Ну конечно я. Кто же еще?

– Значит, это ты прислала билет?

Она улыбнулась своей самой лучезарной улыбкой и посмотрела на меня удивленно.

– А разве ты этого не поняла?

– Но почему ты не села рядом со мной в театре?

Каролина захлопала в ладоши и запрыгала от удовольствия.

– Ты что, в самом деле ничего не заметила?

– Нет, а что?

Она смотрела на меня во все глаза.

– Я же была на сцене!

Я ничего не поняла.

– Что ты сказала? Где?

– На сцене… Где и должна была быть…

– Шутишь… Тогда бы я тебя увидела!

– А ты и видела. Весь зал видел.

Она поднялась, отвела одну руку в сторону и вдруг, словно по волшебству, вся преобразилась. Потом немного прошлась передо мной, остановилась и сказала с изящным поклоном:

– Карл Моор, к вашим услугами

Я остолбенело смотрела на нее. Как я могла этого не заметить? Улыбаясь, она наблюдала, какой эффект произвели ее слова. Но через секунду она снова села на скамейку и была прежней Каролиной. То есть одета она была в мужской костюм, но к этому-то я уже привыкла.

– Какая же ты недогадливая, Берта! Я ведь для тебя играла! Ты для меня – самая лучшая публика.

Ты заставила меня превзойти самое себя. Ты мой ангел-хранитель! Мой единственный друг!

Мы обнялись. Кажется, я никогда не понимала Каролину так хорошо, как сейчас. Она была переодетой, но именно сейчас – настоящей. Мы пристально посмотрели друг другу в глаза.

– Я по тебе так скучала!..

– А я по тебе.

Вдруг поблизости послышался голос:

– Так-так, значит, это твоя маленькая невеста, Карл?

Перед нами стояла очень элегантная женщина. Я ее раньше никогда не видела, но «Карл», очевидно, был ей знаком. Она улыбалась, но в ее улыбке было что-то неприятное и липкое. Каролина холодно ответила:

– Нет, это моя сестра.

– Вот как? Очень мило!

Было заметно, что женщина не поверила Каролине. Она приподняла бровь, кивнула и удалилась. Каролина проводила ее неприязненным взглядом.

– Это жена Оскара Вилландера, директора труппы. Змея подколодная!

Она взяла мои конфирмационные часы, висевшие на цепочке, взглянула на время и спросила, когда мой поезд. Но торопиться было некуда. У нас был еще целый час. Она протянула мне руку и смущенно сказала:

– Ты простишь меня за то, что я перестала писать? Я просто не могла… Мне нужно было уйти от всего, чтобы…

– Чтобы что?

– … чтобы целиком отдаться этому…

Она резко взмахнула рукой.

– Всему этому… Моей новой жизни! Не знаю, понимаешь ли ты меня…

– Что понимаю?

– То, что со мной произошло.

– Может, расскажешь?

– Да, конечно, но не знаю, с чего начать.

– Как ты оказалась среди этих людей?

Наверное, это прозвучало пренебрежительно, поскольку она отняла свою руку и посмотрела на меня с укором.