Вербалайзер (сборник) - Андрей Коржевский

Новая жизнь – содержанки – понравилась Алке. Сергею Петровичу, Сереже, Сереженьке – ах, милый, ах! – всего-то было сорок пять, сорок пять свежих и живых, без питья и куренья, с частой сауной и австрийскими-швейцарскими горными лыжами. В бане Сережа парился с Алкой, а на лыжах катался с женой и детьми, троими. Это Аллу не расстраивало – наоборот, свободного времени больше, да и не замуж же за него идти, как и то, что был Сергей Петрович выраженный натурал, – притворяться приходилось разве что больше и натуральнее; чувствительность Алкиного тела развилась почти уже предельно, а вот чувственность – как пропала тогда, так и все: ау, кто это там в кино визжит и подвывает, – да прикидываетесь вы все небось, подружки…

Сергей Петрович был богат несчетно, поселил Алку в записанной на ее имя отличной трешке, в спальном, правда, районе, близко к своему семейному особняковому жилью, – время было дорого. За два года с приходящими учителями закончила Алка школу, получила аттестат, и паспорт ей выправили – честь честью – гражданка Федерации, мол, Алла Викторовна Чижова, будьте любезны. Отказа ни в чем не было, она быстро привыкла и к роскошному обиходу, и к прислуге на все случаи, и к тому, что Сергей Петрович, явно гордясь принадлежащей ему полностью такой красоткой, стал даже вывозить ее туда-сюда по мелочи, шокируя более чинных приятелей. Он разрешил Алке самостоятельно выезжать в город, лично убедившись в том, что машину водить она умеет: учили не за страх и не за совесть, хорошо оплачено – так надежнее! Свободой передвижения девушка не дорожила – куда? зачем? пусть возят лучше… И возили – шопинг, тренинг, спа-салон, то да се. Алка зрела, как зреет ранняя редиска в черноземной ухоженной грядке, крепенькая и сочная, укрытая до поры от лишних глаз. А когда та пора будет – она не задумывалась, жила спокойно, без души, да и без тела, если разобраться, – тело-то принадлежало не ей. А душа – что душа, и по телефону потрепаться не с кем, подружек ёк, Сереже некогда.

– Сереженька, ой, доброе утречко, когда же ты уехал, я и не проснулась даже… Ты позавтракал? – и вправду не просыпалась, – надо было бы, сам бы разбудил.

– Ал, ну ей-богу, что звонишь, позавтракал, я в самолете уже.

– Ну не сердись, я – все уже. Я только спросить хотела, можно я «Инфинити» возьму, мне на «ТТ» неудобно – ножки же длинные…

– Возьми, возьми, только левую ногу под жопу засунь, а то как прошлый раз – на все педали сразу…

– Ну почему «под жопу» – как не стыдно?

– Ну ладно, ладно – под попочку… А куда ты?

– Так, покататься, – скучно же, ты же уехал…

– Ты смотри, поаккуратней. Послезавтра приеду.

– Пока, целую.

По Косыгина и через Университет Алка вырулила на гору над рекой, вспомнила про Серебрянку в Пушкино, засмеялась, – мешок ей уже не грозил. Под распустившимися к середине мая липами она остановила машину, вышла и, пройдя между деревьями ближе к обрывчику, стала глядеть на город – мимо стадиона и башен Новодевичьего. Закурила тонкую сигарету, хотя Сергей Петрович и запрещал настрого. Ветра не было, солнце прогрело свежие листья до запаха, далеко внизу переливчато светилась Москва-река, – жалко, что не видит сейчас Алку никакой живописец великий: с нее бы писать Весну Московскую – с невинно-блудливыми громадными зелеными глазами, пухлогубую и тонкобровую, с пшеничными длинными волосами, с чуть высокими скулами, стройноногую и полногрудую – 92-59-89, – чистое золото, вот только пробу ставить негде. Да ведь не знает никто, да ведь она и сама забыла, да ведь и не сама же, да ведь и кому бы судить, – кто ж без греха?

Вечером уже, когда Алла от безделья сидела перед зеркалами, что твоя Оксана в мечтах о царицыных черевичках, позвонил Сергей, сказал, что задерживается дня на три и что она может прилететь к нему, а то и ему – скучно. «Могу, – подумала Алка, – чего ж не мочь… Спрашивает еще, – вежливый, а все равно: сказано – сделано, работа…» Она и не думала капризничать – так, взгрустнулось чего-то, – весна, что ли…

Алку благополучно доставили в большой город на Волге, где Сергей Петрович гостил по делам у владельца оружейного завода, – какие-то у них были общие металлические дела. Вечером был приемчик, где все на Алку ахали: мужики из зависти, присутствовавшие жены-дамы-персонал – тоже из зависти, но другой, с усмешками ехидными, сама она держалась очень скромно – пай-девочка, так положено. На другой день гулянье переместилось за город – баня, бассейн, ужин на открытой террасе. А потом гостям предложили пройти в тир – попробовать в деле продукцию, пострелять. Длинное и низкое бетонное здание, специально как тир и построенное, гулкое и холодное, обложено было с внешней стороны до середины стен дерновым накатом, внутри пахло чем-то кислым и плесенью, – Алке не понравилось сразу. Стрелять – понравилось, – плотные наушники гасили звук выстрелов, красивые гнутые линейки трассеров уходили в ярко освещенные мешки с песком за мишенями. Не попала, правда, ни разу. Перед мишенями выдвинулся зачем-то невысокий совсем заборчик – не заборчик, так, что-то вроде пластиковой ограды для клумб. «А теперь, мужчины, – сказал торжественно прилично уже накачавшийся хозяин завода, – постреляем по живым мишеням, проверим убойную силу. Дамы могут уйти и подышать свежим воздухом». Из дам в тире была только Алка, поэтому она осталась, – с кем уходить-то, да и как Сергей – не обидится ли? Ей кто-то из-под руки всунул армейский бинокль, «посмотри, посмотри – интересно», – шепнул. Решила – «зажмурюсь, ну их». Из боковой дверки возле мишеней кто-то выпихнул козу, Алка крепко сжала веки и задержала зачем-то дыхание, раздалось несколько выстрелов, она открыла глаза – разбитая могучими калибрами коза валялась под мешками, «фу, гадость какая!» – подумала Алка, но больше не жмурилась, видела, без бинокля, правда, появляющиеся кровавые кляксы на боках новых коз, а у одной – разлетевшуюся на брызги от удачного попадания голову. Ее тошнило, но тут Сергей Петрович кивнул ей, сказал: «Смотри в бинокль, сейчас я засандалю!» Привычка слушаться сработала – Алка углазилась в толстые стекла. «Ну, гад, ну – не дам ночью, не дам и все», – подумала только. Сергей приложился, целясь, и тут как раз опять приоткрылась сбоку от мишеней дверца, но выскочила оттуда не коза, а некрупный мужик в ватнике, схватил одну из убитых коз за ноги, хотел было потащить, – в него от неожиданности и засадил Алкин хозяин очередью из чего-то скорострельного, – наповал. Прежде чем грохнуться в обморок, Алла увидела в бинокле ощеренное лицо убитого, – она узнала и высокие скулы, и сломанный сильно набок нос, – это был ее отец.

Упав спиной назад, Алка сильно ударилась головой и не слышала, конечно, того, что говорилось вслед за случившимся.

– Вот идиот, что его вынесло, придурка? – спокойно, но с сердцем, сказал хозяин завода.

– А кто это? – спросил один из гостей.

– Да никто, нарк приблудный какой-то, за козами смотрел, видно, решил, что все, убирать вышел…

– Господи, да я же случайно, что же теперь? – ошалело проговорил Сергей Петрович. – Как же? А? – сильно побледневший, он не обращал внимания на валявшуюся рядом Алку.

– Да ничего, ничего, Сереж, да ерунда все, их знаешь здесь сколько ошивается, – вдоль дорог сплошная конопля, не переживай, ну не было ничего, не было, тут все свои… – успокаивал гостеприимец.

Он подозвал кого-то из своих и распорядился:

– Так, посмотри, чтоб никого больше не было – молчок, гляди мне, коз на мясо не брать, собакам скормите, а этого в мешок, да смотри, сначала в пластик заверните, чтоб не капало нигде, возьмешь сам катер и – в Волгу, к серединке поближе. Железок, смотри, в мешок набросай. Замойте там все по-быстрому!

Привезенный к середине ночи из города врач сказал, что глубокий обморок в сочетании с сотрясением мозга – не очень опасно, но неприятно, а потому он, мол, советует для Алки полный покой и отсутствие всяких внешних раздражителей, ну и – уход, разумеется. Наутро Сергея Петровича и Алку увезли на аэродром, и они на частном небольшом самолете улетели в Москву. Говорить Алке было запрещено, да и не с кем было, – кроме охранника, к ней никто не подходил. Сергея она так больше никогда и не видела.

В Москве ее отвезли на квартиру, где Алка неделю пролежала в постели, – врача вызвали из поликлиники. Потом к ней пришел начальник охраны Сергея Петровича, сказал, что девушка она умная, ему с ней всегда было приятно работать, но все на этом свете кончается и, если она хочет жить спокойно и вообще – жить, надо забыть обо всем и помалкивать, а так – ее никто не тронет, она ведь ни при чем, квартира остается ей, вот еще Сергей Петрович велел денег передать – да много, много, не волнуйся, на первое время хватит, а дальше пусть сама соображает, квартира в Москве – гонорар отличный, ну, будь здорова. Да, и вот еще – надо пойти в отделение милиции, от греха имя и фамилию, и паспорт тоже поменять, мало ли что – так ей же и спокойнее.