Гражданская война - Андрей Корбут

-- Сегодня, около 8 часов, -- сказал Кориме, а я сразу попытался вспомнить, где же я находился в этом время... Ну конечно же, стоял в шкафу в квартире Томашевского -- ...точнее в 8.15, в клинику ворвались вооруженные автоматами люди, шестеро в одежде ку-клукс-клана, и принялись методично расстреливать всех мутантов, которые попадались им на глаза. Затем они добрались до этого этажа, прошлись по всем палатам, и здесь никого, кроме мутантов, не тронули... В перестрелке с полицейскими один из нападавших был убит, затем они ушли по пожарной лестнице, прихватив и вашу дочь.

-- Но что, если ее похитили, -- высказал я, как мне казалось, это отнюдь не лишенное смысла предположение.

-- Я еще не все сказал... Это побоище длилось минуты четыре, и все-таки мы едва не прищемили им хвост, -- они даже не успели забрать тело своего товарища. Отстреливаясь, они бросили его у лестницы, уже во дворе. Скрылись они на мотоциклах. Так вот, этот убитый нам известен как член "Адама и Евы".

Комиссар замолчал. Он оглянулся на стол, на котором сидел, нашел взглядом оставленную кем-то банку пива, взял ее, встряхнул и, обнаружив, что она пуста лишь наполовину, без лишних церемоний и без малейшей доли брезгливости опрокинул в себя все ее содержимое, а после, так и держа ее в руке, продолжил:

-- Я могу не говорить вам о смерти двух полицейских, они исполняли свой долг, но кроме них погибли еще двадцать четыре человека: четверо детей, двенадцать женщин и восемь мужчин, это не только больные, это врачи, медсестры, просто посетители. Но, если мы не найдем убийц, кто знает, не случится ли что-нибудь страшнее... И не все ли равно, кто устроит светопреставление? "Адам и Ева", обезумевшая от вида крови, или тысячи мутантов, обуреваемые жаждой мести, а уж "Наследники" не преминут воспользоваться создавшейся ситуацией, подольют масла в огонь... Времени у нас ровно столько, сколько, быть может, понадобится какому-нибудь пронырливому журналисту, чтобы пронюхать подробности трагедии.

-- Что вы от меня хотите? -- по-настоящему подавленный свалившейся на меня ответственностью, спросил я.

-- Где нам искать Патрицию де Санс? -- произнес Кориме, на мгновение голос его изменился, в нем слышалась мольба.

-- Я этого не знаю, -- ...не смог я сказать о замке, не смог.

-- Жаль... -- помолчав с минуту, процедил сквозь зубы комиссар и добавил, -- если это так на самом деле, то жаль... Если не хотите этого сказать, то значит вы ничего не поняли и весь наш разговор впустую, и тогда обидно вдвойне, за вас и за весь род человеческий.

Комиссар встал со стола, подошел к двери, -- я следом за ним, -- он распахнул ее передо мною и сказал подчеркнуто вежливо и сухо.

-- Мсье де Санс, надеюсь, излишне говорить вам о конфиденциальности нашей беседы. Прощайте! И если наши пути разойдутся, буду только рад.

Я вышел, а комиссар Кориме, захлопнув за мной дверь, остался в кабинете. Я все еще находился под прессом услышанного, и вдруг голос Карла:

-- Здравствуйте, Морис, вам обо всем известно?

-- Да, -- выдавил из себя я, и, взглянув на Карла, увидел, что на грудь его наложена повязка.

-- Куда тебя?

-- Ничего серьезного...

Карл, раненный в грудь двумя пулями, тем не менее держался так, словно получил две царапины. Он как-то виновато стал объяснять мне, что был ранен одной из первых автоматных очередей и потому с самого начала изменить уже что-либо не мог.

-- Перестань оправдываться, Крал, твоей вины в том нет, ты ведь не должен был охранять ее от друзей, -- сказал я.

-- Но я видел, в последний момент видел, как ее силой вытащили из палаты, не думаю, что Пат хотела идти с ними, -- с сомнением в голосе возразил он.

-- Карл, отправляйся вниз, найдешь мою машину, подожди в ней, а я хочу еще кое-что для себя выяснить...

Я искал молоденького лейтенанта, да, да, -- все того же, и, когда нашел, попросил его показать мне убитого террориста.

-- Я знаю в лицо некоторых друзей дочери, -- пояснил я ему свою просьбу.

-- Мне придется доложить комиссару, -- отвечал мне лейтенант; скоро он пришел и принес разрешение:

-- Пойдемте.

А через пятнадцать минут я уже садился за руль. Карл с заднего сидения, внимательно изучив мое лицо, заметил:

-- Морис, вы выглядите так, словно увидели призрак.

-- Призрак?! Вот уж верно, -- пробормотал я, работая как автомат. Вывел машину на автостраду, набрав скорость, перестроился в крайний левый ряд, и уже тогда сказал, то ли Карлу, то ли разговаривая с самим собой:

-- Только что я видел едва остывшее тело человека, труп которого я осматривал еще две недели назад...

Да, вы не ошиблись... Убитым террористом был Анри Росток...

29.

Я отвез Карла домой. Филидора на месте не оказалось, я напрасно прождал его, наверное, с час, а после отправился в Сен-Клу. Почему не в замок? -возможно, спросите вы, но мог ли я быть уверен, что за мной не следит полиция, это во-первых, и во-вторых -- я не поехал по той простой причине, что не надеялся найти там Патрицию.

Уже около родных стен, в машине замурлыкал телефон.

-- Морис, я был у Куена, -- услышал я в трубке голос Рейна.

-- Какого черта! -- меня почти взбесил его поступок, -- в этом не было необходимости! Мы же договорились, Рейн!

-- Я подумал, что будет лучше, если... К тому же Куен дал слово, его интересует только архив Томашевского, даже если Скотт причастен к убийству моего отца, он обещал ни во что не вмешиваться и ничего не сообщать полиции...

-- И ты полагаешь, Скотт отдаст архив?!

-- Морис, здесь со мной рядом Андрэ Пани, это человек Куена, он хочет с тобой поговорить.

-- Месье де Санс, -- произнес в трубку сильный мужской голос, -- если вы и в самом деле радеете за друга, тогда о чем мы спорим. Этот архив. Вы знаете его цену и знаете, чем это может обернуться для господина Скотта... Вы должны помочь и нам, и ему.

"Увы, он прав", -- подумал я.

-- Хорошо, я еду, где вы?

-- В ста метрах от его виллы.

Андрэ Пани был циклопом. Над переносицей в основании высокого лба под косматой зависшей козырьком бровью, почему-то рыжей, в отличие от его попорченных сединами волос, как смоль, черных и с таким же матовым блеском, под бровью, взлетевшей высокой дугой, одиноко пронзительно смотрел его единственный черный глаз. Однако в выражении его прямоугольного и плоского лица с широким вдавленным в череп носом, не было звериной тупости известного мифологического героя, поверите ли -- оно казалось даже добрым и только морщины делали его таким. Голова могла бы представляться большой, но при его данных в два с лишним метра роста и почти столько же в плечах -- отнюдь нет, под ослепительно белой сорочкой с короткими рукавами без труда угадывался могучий торс. Что за силища! -- невольно вызывал он всем своим видом вздох восхищения. Одно слово -- циклоп.