Женщины его Превосходительства (СИ) - Кам Ольга

Буквально через несколько секунд он окажется рядом. Красивый. Уверенный. Опасный. За эти несколько секунд мне надо взять себя в руки. Вернуться к ужину и сделать вид, что не происходит ничего особенного.

Ничего особенного, но что-то происходит. Правда, пока я не могу понять, что именно. Внутри. Под кожей. В пространстве между нервными клетками.

Его рука ложится мне на запястье. Пальцы скользят по внутренней стороне ладони. По линии жизни. Неоднозначный жест, предполагающий некую близость. Но близости между нами нет. Между нами нет ничего. И я отодвигаю руку. Всего на сантиметр, но этот сантиметр как бы расставляет все на свои места.

Однако Романов лишь приветливо улыбается. И на миг мне кажется, что он не вызывает во мне какого-то противоестественного отчуждения. Или неприязни. Мне кажется, что я смогу ему так же легко и непринужденно улыбнуться в ответ. Но его слова тут же разрушают эту иллюзию.

– Я тебя слушаю, – он садится напротив и складывает перед собой руки в замок. Подзывает официанта и просит принести ему стакан воды. Точнее, приказывает. Затем его взгляд возвращается ко мне. Я чувствую его каждой клеточкой кожи.

Передо мной недоеденное блюдо с ягненком. Нежным румяным ягненком. Давно остывшим и потерявшим вкус. Бокал красного сухого вина и хрустальная пепельница.

Передо мной Александр Романов. Делаю над собой усилие и, прежде чем ответить, внимательно его изучаю. Начинаю с рук. Разглядываю дорогие часы на запястье. С широким ремешком и черным циферблатом. Поднимаюсь выше. К жесткому вороту светлой рубашки, расстегнутой на несколько пуговиц. И когда, наконец, наши взгляды встречаются, я замираю. Я вижу, что глаза у него серо-голубого цвета. С более темной обводкой радужки. Прозрачные и очень ясные. Солнечные. Но определенно, серо-голубые, бл?дь.

Все фигня, пока ты не знаешь цвет глаз человека. Пока ты их не замечаешь. Пока тебе это равнодушно и безразлично. Значит, и человек за пределами твоих интересов. Но как только ты начинаешь разбираться во всех этих цветовых нюансах, наступает пи?дец. Что-то меняется. Или видоизменяется. Твое отношение. Тебя это уже каким-то боком задевает. Царапает.

Беру вилку с ножом и бережно и неторопливо разрезаю мясо на маленькие кусочки.

– Подай соль, – коротко бросаю я, чтобы отвлечься. Чтобы переключиться на что-нибудь другое. Чтобы не запоминать. Чтобы не разглядывать. И тут же добавляю:

– Пожалуйста.

Романов не спешит выполнять мою просьбу. Возможно, потому что прозвучала она совсем никак просьба. Если бы я хотела послать кого-нибудь далеко и надолго, то сделала бы это примерно таким тоном.

– Аня, ужин при свечах это прекрасно, но можно конкретней, что ты от меня хотела? – он придвигает солонку чуть ближе ко мне, даже не взяв ее в руки. Небрежно. Всего на несколько сантиметров.

– Торопишься? – чертов холодный ягненок растекается на языке тонким слоем жира. Но бросить его сейчас, означало бы остаться без занятия. Это как лишиться надежной поддержки в сложной ситуации.

– Пока нет. Но это только пока.

Лимит его терпения быстро кончается. Слишком быстро. Я бы сказала, что у Романова его нет вообще. Также как и тактичности. Или вежливости. Понимания. И что там еще полагается иметь культурным людям, которые учтиво относятся к своим собеседникам. В его бл?дских серо-голубых глазах плещется одна самоуверенность и эгоизм. Что его ни капли не смущает.

Отставляю от себя тарелку и прикладываю салфетку к губам. Затем комкаю ее и решительно произношу:

– Что ты знаешь обо мне?

Он улыбается и, не раздумывая, отвечает:

– Что-то помимо того, что ты девочка из хорошей семьи, с хорошим образованием и некогда хорошими перспективами на будущее?

В его исполнении это звучит как откровенное издевательство. Очередная насмешка. Обидная саечка. Пропускаю все мимо ушей и согласно киваю.

– Да, что-нибудь принципиально новое.

– Не представляю, чем тебя порадовать. Это все?

Он не отводит от меня взгляда. Изучающего и внимательного. И хоть в нем не читается явного раздражения, но и дружелюбным его назвать никак нельзя. Мои вопросы не вызывают в нем никакой реакции. Совершенно никакой. Даже любопытства. Простого любопытства. С таким же успехом можно разговаривать с манекеном. Или бетонной стеной, вдруг вздумавшей тебя выслушать. Не ради приличия, а чтобы, наконец, отвязаться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Нет. Не все, – мы почти синхронно прикуриваем. Он не подносит мне зажигалку. Я не жду, что он это сделает. Собственно, есть вещи и поважнее на данный момент. Не зная с чего начать, я приступаю к сухому перечислению фактов. Не самых приятных для меня. – Совсем недавно какой-то безумный псих пытался пристрелить меня в темном переулке, а мой счет в банке был аннулирован.

– Сочувствую, – Романов безразлично пожимает плечами, делая глубокую затяжку. Похоже, и эти слова не производят на него никакого впечатления. В нем столько спокойствия и равнодушия к моей персоне, что кажется, будто мы впервые встретились, и я беспардонно навязываюсь к нему со своими проблемами. В корне неверное мнение. – Что дальше? Мне надо проникнуться данным фактом и предложить свою помощь?

Я отмахиваюсь от его фразы как от надоедливой мухи. И коротко качаю головой. Отрицательно. Нет. Не надо.

– Ты к этому имеешь какое-нибудь отношение?

Это все.

Все, что я хотела знать.

Все, что мне надо знать.

Все, что я должна знать.

Романов вдруг широко улыбается, тушит сигарету и откидывается на спинку стула.

– Ты мне нравишься, но не настолько, – заявляет он. – Не настолько, чтобы совершать все эти глупости. Поверь, ты бы пришла ко мне и без этого.

Делает паузу, ожидая моих комментариев, но я лишь молча на него смотрю. Курю. Играю с зажигалкой. Для разнообразия жду десерта. Мне должно было стать легче от его слов? Ни капли. Я готова заорать ему прямо в лицо: «Это хреново! Это чертовски хреново!». Но я еще не до конца осознала, что все это значит. И как скоро впадать в панику.

Можно было бы ему не поверить. Или хотя бы усомниться в его словах, но я знаю, что он не врет. Ему это так же неинтересно, как и сидеть сейчас со мной и что-то объяснять. Это крупным шрифтом написано в его глазах. Скука. Тоска. Вселенская печаль.

– Еще что-нибудь? – так и не дождавшись от меня ничего разумного, с нажимом добавляет он.

И потом:

– Вопросы или свежие умозаключения?

Обстановку разряжает подошедший официант. Он приносит воду для Романова и десерт для меня. Почтительно откланивается и бесшумно удаляется. Бестелесной тенью. Или призраком.

Я говорю:

– Нет. Больше никаких вопросов, – меняю положение ног и случайно задеваю носком туфли его колено. Первый раз – случайно. Второй раз – нет. Но делаю это уже более осторожно и медленно.

Вчера – мне бы и в голову не пришло проделывать это с ним.

Но вчера все было по-другому. Другое вчера. Другое завтра.

Сегодня все изменилось. Теперь есть соглашение с Алиной. И нет денег. Есть смутные перспективы быть убитой. И нет, пусть и мнимой, но поддержки. Есть желание во всем разобраться, но нет возможности. Пока нет.

А мне, бл?дь, просто необходим кто-то, кто даст мне немного времени, чтобы со всем этим справиться.

Я говорю:

– Только одна просьба.

Десерт – мороженое, украшенное дольками персиков и ананасов на тонком бисквите, пропитанным фруктовом соком. Все это под воздушной пеной из молочных сливок. Сверху тонкий овальный медальон белого шоколада с эмблемой ресторана в обрамлении изумрудных листьев мяты.

Я в восторге. Немом. От всего. И от десерта в частности.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Беру тонкую, длинную ложечку и медленно опускаю ее в этот кулинарный шедевр.

– Мне нужны деньги, – кусочек мягкого десерта отправляется в рот. Облизываю губы. Не так чтобы откровенно, но с чувством.

– Уже? – он не сводит с меня потемневших глаз. Я вижу в них наконец-то хоть какую-то реакцию. Ответ. Романов довольно улыбается и наклоняется чуть ближе ко мне. В его расширенных зрачках замечаю отражение себя. Перевернутую себя. И не понимаю, то ли мы так близко сидим, то ли я так внимательно на него смотрю.