Чемодан миссис Синклер - Луиза Уолтерс

– Никто не должен знать? – переспросила Эгги.

– А зачем мне огласка? Мне всего девятнадцать. Мужа у меня нет. Я даже не знаю его папашу.

– С каких это пор тебя стали заботить приличия? Мэри Ниббс помнишь? Та вообще в шестнадцать родила.

– Помню, представь себе. И еще кое-что помню. Родители вышвырнули ее из дома, и она прямехонько отправилась в приют для матерей-одиночек. Это ты помнишь? Все ее обзывали шлюхой. И все подружки от нее отвернулись, включая и нас с тобой.

Поостывшая Эгги разглядывала солому у себя под ногами. Дороти внимательно слушала их разговор.

– Никто не должен знать! – шипящим шепотом повторила Нина. – Ни одна душа.

– А почему бы не обратиться к миссис Комптон? – предложила Дороти.

Ей очень хотелось помочь Нине, проявив максимум заботы и внимания.

– К этой старой сплетнице? Наше счастье, что Эгги не притащила ее сюда.

– Вдруг тебе понадобится медицинская помощь? – не унималась Эгги.

– Не надо мне никакой помощи. Начальству скажешь, что я крупно простыла и слегла. На работу выйду только через пару дней. И хватит с них.

– А с ребенком что делать? – Эгги заломила руки от волнения.

Дороти вполне понимала ее волнение и озабоченность.

– Дот о нем позаботится. Найдет ему приемных родителей… или что там еще? Вроде монахини этим занимаются. Дот, ты ведь поможешь?

– Конечно помогу, – ответила Дороти и вновь поймала себя на странном чувстве радости и ликования.

Чему она радуется?

– Я не могу оставить ребенка себе, – сказала Нина.

Эгги попеременно смотрела на них.

– Надо же пуповину перерезать, – вспомнила Дороти. – У тебя есть нож?

Нож у Эгги был. Дороти перерезала пуповину, и та скользнула вниз, похожая на странную ампутированную конечность.

– Эгги, подгони сюда трактор с прицепом… Ты меня слышишь? Поторопись, девочка. И так уже почти стемнело. Надо поскорее отвезти Нину и малыша в дом, в тепло. Ей надо лечь.

– Не нравится мне все это. Дот, обещай мне… обещай, что потом ты сразу же пошлешь за миссис Комптон? Хотя бы за ней.

– Будем действовать последовательно, – сказала Дороти. – Сначала доберемся домой.

– А если она умрет или ребенок? Как ты будешь себя чувствовать?

– Никто из них не умрет. Откуда у тебя такие глупые мысли? Давай не будем драматизировать. Ребенок родился крепким и здоровым. И Нина – девочка крепкая и здоровая, хотя и очень устала. Им сейчас всего нужнее тепло. Мы с тобой потом поговорим, завтра. Эгги, прошу тебя, иди за трактором.

Эгги мотнула головой и молча вышла. Вернулась она уже на тракторе, к которому была прицеплена заснеженная и обледенелая тележка. Мотор трактора скулил и хныкал, как внезапно разбуженный ребенок. Эгги и Дороти усадили молодую мать в тележку, уговаривая не кричать так громко и немножко потерпеть. Дороти шепотом объясняла ей, что там, внизу, еще несколько дней будет ощущаться боль, но потом все пройдет. Самое тяжелое позади. Скоро они доберутся домой, и Нина ляжет в теплую постель, где будет в полной безопасности. Ребенка завернули в кардиган, пальто и брезент. Послед, пуповину и окровавленную охапку соломы Дороти собрала в отдельный узел и тоже погрузила в тележку, решив, что потом все это закопает.

Эгги выбрала окружной путь, чтобы их никто не увидел. Трактор двигался медленно. Дороти мгновенно окоченела и лишь сейчас поняла, что на ней – только юбка и кофта. Придется терпеть до дома. Эгги ехала без фар. К счастью, белизна снега давала немного света. Их путь лежал через поля, потом по дороге, далее через пространство Лонг-Акра, к дому. Когда приехали, Дороти взяла у Нины ребенка, а Эгги помогла подруге выбраться из тележки. Озираясь, они подошли к дому сзади. Снег, так мешавший утром, оказался их союзником.

В кухне было пусто и темно. Дороти включила электрический фонарь. Вспыхнул яркий свет.

– Плевать мне на эту светомаскировку, – сказала она, но все равно велела Эгги плотно задернуть шторы на всех окнах.

Дороти зажгла свечи, погасила фонарь (любопытство соседей им сейчас ни к чему), усадила Нину с ребенком на диван, укутала одеялами, а сама пошла разжигать плиту.

Эгги уехала возвращать трактор. Мысли Дороти снова вернулись к странной беременности Нины. Неужели Нина действительно не знала? Может, догадывалась, но не хотела признаваться? Случившееся казалось Дороти невероятным, однако самым наглядным и неопровержимым доказательством был новорожденный младенец.

Нина стала матерью!

Эта мысль заставила Дороти вздрогнуть.

Пока она еще никакая не мать. Но постепенно ею станет. Научится быть матерью. Все женщины учатся, когда у них появляется ребенок. Крошечный мальчишка, пока совсем беспомощный. Вот он, спит возле материнской груди и знать ничего не знает о бедах этого мира.

Дороти затопила камин в комнате девочек, потом занялась чаем. Ей самой было страшно. Она тоже пережила шок, но вместе с ним испытала неизъяснимое удовольствие, причину которого так и не могла понять. Все ее привычные дела сопровождались непонятным волнением. Она знала: этот долгий зимний вечер – лишь начало.

22

26 декабря 1940 г.

Дорогой, мой дорогой Ян!

Любовь моя, как ярко сверкает сегодня жизнь! Вот уже целых три часа, как ты уехал, а кажется, это было тридцать лет назад. Надеюсь, поездка приносит тебе радость и ты не застрял в снегу, посередине между нашей деревней и Кентом. Я уже скучаю по тебе. Я начала по тебе скучать еще ранним утром. Прежде, чем ты встал с постели. Нет, даже раньше. Когда спала в твоих объятиях. Этого я никогда не забуду. И пока ты не окажешься рядом, я буду скучать по тебе. Дом казался настоящим домом, пока в нем находился ты. Мне очень хочется разделить с тобой и этот дом, и свою жизнь, чтобы испытать все, что положено испытать женщине. Дорогой мой человек, ты знаешь, что я не умею молиться. Но если бы умела, я бы каждый день молилась за тебя и просила Бога, чтобы вернул тебя мне живым и невредимым. И еще я молилась бы о том, чтобы дождаться тебя и быть такой женщиной, какую ты заслуживаешь. И о скорейшем окончании войны я бы тоже молилась. Дорогой, я чувствую себя по-настоящему живой. Помнишь, я говорила тебе, что любовь сродни соприкосновению пальцев? У меня это произошло. Надеюсь, что и у тебя тоже. Я самая счастливая из женщин. Прошу тебя, напиши мне, и как можно скорее.

Ян ехал по заснеженной местности, ведя машину с большей скоростью, чем положено. Он успел замерзнуть, но не обращал на это внимания. Час был еще ранний и сумрачный. Сегодня у англичан День подарков. Так ему сказала Дороти. Красивая она женщина, Дороти Синклер. Зрелая, не первой молодости, но с замашками девчонки. Доротея. Быть может (он осмеливался надеяться), в будущем она станет миссис Доротеей Петриковски. Эта мысль пришла к нему не вчера и не сегодня. Давно, еще несколько месяцев назад, он решил, что она станет его женой. И с тех пор ни разу не усомнился в своем решении. Как иначе могли они поступить? Наверное, и она это понимала. Только катастрофа могла их разлучить. Дороти не обманет его ожиданий. И скорее всего, в Польшу он не вернется. Он бы не стал туда возвращаться, даже если бы мог. А сама возможность в данный момент была непредсказуемой. Он останется здесь, в Англии, в этой суровой стране, где люди умеют смеяться не хуже его соотечественников и где, невзирая на все опасности военного времени, сохранялось чувство юмора. Ему здесь понравилось. Он достаточно хорошо говорит по-английски. И еще он думал, что Англия перед ним в долгу и после войны выплатит этот долг. Польские эскадрильи вносили весомый вклад в защиту Англии. Такое не может забыться в стране, где привыкли всё учитывать и подсчитывать. Союзные державы выиграют войну… Теперь Ян был в этом уверен. Гитлер – дурак, а дуракам везет лишь в самом начале. Но Черчилля дураком никак не назовешь. И они победят. Неизвестно как, но победят.

С каждым поворотом автомобильных колес, уносивших его от Дороти, он чувствовал себя все более одиноким. Она была такой теплой. В ее руках он ощущал себя на удивление легким, светлым, прозрачным. А как нежно она обвивала его своими ногами. Яну отчаянно хотелось вернуться в ее постель. Он и так с огромным трудом сегодня встал и вышел на утренний мороз. Заставлял себя мыться и одеваться, заставлял есть ее завтрак. А с какой тщательностью она пришивала пуговицы на его рубашку. Какая же она терпеливая женщина. Он смотрел на нее за шитьем, переполняемый любовью. Ее медово-каштановые волосы блестели, отражая пламя свечи. Шитье при столь тусклом свете портило ей зрение. Но уж такой была его Доротея – бескорыстнейшая из женщин.

Станет ли она ему писать? Дождется ли он от нее настоящего письма? Он думал… нет, он знал: теперь она будет писать свободно, не сдерживая своих чувств, с любовью и самозабвением. Он не мог дождаться ее писем.

23

Сегодня лазали на Уэрнсайд. Завтра штурмуем Инглборо. В понедельник побывали в Болтонском аббатстве. Погода солнечная и теплая. Можно сказать, нам повезло. Если погода удержится, в пятницу слазаем на Пен-и-Гент. Оказаться на вершине – это всегда здорово. Нам всем нравится.