Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады - Александр Андреев

Во Франции с восторгом заговорили о еще невиданном в Европе абордажно-казацком способе взятия отлично укрепленных крепостей, а очевидцы с упоением рассказывали многочисленным слушателям, как ураганом летели на совсем не беспомощно-трусливых, но ошарашенных испанских солдат удивительные чубатые воины с длинными усами, в белых рубахах и широких красных и синих шароварах и с двумя саблями в руках. Париж уважительно назвал казацкую войсковую группу Богдана Хмельницкого легионом, и это было совершенно справедливо.

Армия дипломатических агентов Мазарини быстро разнесла в европейские столицы известия об освобождении от испанских оккупантов северных портов Франции, и в Европе впервые заговорили о полководце из Украины Богдане Хмельницком, который прозорливо писал советнику кардинала по стратегической политике: «В этой зимней войне мощь Испании поколеблена, но не сломлена. Испания атакует снова. Швеция – союзник Франции, но очень опасный, после последних военных событий усилившийся Ливонией, Карелией, Финляндией и Северной Германией. Нужно умело выбрать союзников. Речь Посполитая, угнетаемая королятами, магнатами и нобилями, среди выгод и роскоши забыла, что бог поставил ее бастионом на границах христианской Европы». Впрочем, во Франции хорошо знали способности сената Польской Короны, с легкостью державшего талантливых полководцев в сотниках вспомогательного пограничного войска. Само собой, и кардинал Мазарини понимал, какое политическое будущее ждет такую Речь Посполитую и учитывал это в своей всеобъемлющей европейской стратегии.

Ранней весной 1646 года как всегда геройские казацкие полки победно вернулись домой, вооруженные, кроме рушниц, сабель и пистолей, передовой европейской военной наукой, которую тут же стали передавать боевым хлопцам в реестровых полках и за порогах. Французские газетчики писали: «В 1645 году казацкие сабли часто уничтожали многих врагов. Нашим войскам не приходилось вдохновлять их полки своей воинственностью, потому что им хватало собственной смелости». Богдан Хмельницкий слышал лестные отзывы, казалось, со всех сторон.

Не всем королятам понравился французский поход чигиринского сотника, прогремевший в Европе. Казалось, со всех сторон на Хмельницкого смотрели злобные, зелено-шакальи глаза могущественной шляхты, никогда не обогревших своих рук работой, а только чужой кровью. Еще в 1644 году сановная Варшава хорошо расслышала последние слова, сказанные перед смертью своему сыну Александру великим коренным гетманом Станиславом Конецпольским:

– Как бы Речь Посполита не испытала от Хмельницкого многие беды, потому что никогда еще не было среди казаков человека такого разума и способностей. Обвини его в чем-нибудь сын, и сживи со свету.

Автор Куруковского соглашения 1625 года, великий коронный гетман с 1632 года, автор «Ординации» 1638 года, человек, уменьшивший казацкий реестр с сорока до шести тысяч воинов, Станислав Конецпольский хорошо знал, о чем говорил сыну. Александр, новый староста корсунский и чигиринский, держал в Чигирине своим подстаростой вывернувшегося из Литвы еще в 1639 году шляхтича Даниэля Чаплинского, хорошо умевшего сдирать неуемные налоги с посполитых вместе с их кожей. Чаплинский писал Александру Конецпольскому в своих частых доносах: «Все видят непреклонную волю сотника Богдана и понимают, что его невозможно остановить».

Судьба Богдана Хмельницкого, а значит и Украины, вот-вот должна была свершиться.

Корсунский палац Конецпольских был иллюминирован на славу и торжественный прием-бал, на который были приглашены сотни значных особ, гремел на всю округу. Пары кружились в бесконечном полонезе, за ломившимся, как всегда, яственными столами гуляла гоноровая шляхта, а в группах поветовых панов велись обычные громкие разговоры о величии дворянского происхождения в природе. В самой большой группе выделялся пышно детый Чаплинский, не знавший удержу в похвальбе того, чего никогда не было ни в его жизни, ни в жизни окружавших его панов. Дождавшись, когда музыка затихла, Чаплинский нарочито громко сказал:

– А вы панове, разве не слышали, что Хмельницкий при штурме Дюнкерка прятался за спины своих казаков. Пятерых перед ним убило, а ему как с гуся вода!

В мгновенно заледеневшем пиршественном зале повисла мертвая тишина, в которой сотни гостей слышали и видели, как в большое стрельчатое окно бьется большая зеленая муха, почему-то очень похожая на чигиринского подстаросту. Побледневший до холодной ярости Богдан приблизился к красному до синевы Чаплинскому и все увидели, как сползло с пана все несусветное высокомерие, чуть не запутавшись в позолоченных, мелко дрожавших шпорах. Хмельницкий одними белыми пальцами взял свою боевую саблю за лезвие чуть ниже рукояти, вытянул ее из свистнувших шепотом ножен, эфесом вверх поднял ее прямо к носу лгавшего шляхетного хама и медленно, звучно произнес:

– Понюхай это.

1645–1647 годы – Обвини его в чем-нибудь сын и сживи со свету

Королевская провокация или как можно устроить многолетнюю резню в Речи Посполитой

Богдан Хмельницкий белыми от ярости пальцами взял свою саблю за лезвие чуть ниже рукояти, вытянул ее из свистнувших шепотом ножен, эфесом вверх поднял ее прямо к носу лгавшего шляхетного хама и медленно, звучно произнес:

– Понюхай это.

Чаплинский вдруг ясно понял, что ему сейчас немедленно придется рубиться совсем не с золотисто-поджаристым молочным поросенком, лежавшим в трех метрах на пиршественном столе в серебряном корытце, а с собственной неминуемой казацкой смертью.

От него вдруг резко запахло ацетоном и багровый от яростного испуга подстароста покинул зал, закончив гоноровый пыхатый взрыв ничем. Позже, будет казацкий вызов на дуэль, отказ от него пышного шляхтича не желавшего, конечно, биться с не равным ему по знатности казаком герба Абданк, общее презрение чигиринского панства, вынужденное согласие на поединок, засада наемных убийц для неистового Богдана, о новой неуемной выходке которого в адрес уродзонной шляхты, опять стали говорить на юго-восточных крессах Речи Посполитой.

С 1644 года великий коронный канцлер Ежи Оссолинский в полном согласии с Владиславом IV тайно готовил войну с Оттоманской Портой, дружно мечтая с монархом о разгроме Крымского ханства, захвате Причерноморья и даже атаки Балкан с поднятием флага Речи Посполитой над Босфором. Умно-циничный Оссолинский не раз говорил, что государственный строй Польской Короны – анахронизм, но дошедшее до ни раз отодвинутого предела своеволие королят никогда не позволит королю стать могущественным магнатом, а не только драгоценной престольной куклой.

Для начала королевской атаки на собственноелюбимое государство монарху и канцлеру были нужны внутренние и внешние союзники и, конечно, деньги, деньги и деньги. В 1645 году неудачно воевавшая с Турцией республиканская Венеция за деньги попросила военной помощи у Владислава IV, прислав в Варшаву специального посланника. Королевский полковник кварцяного войска Иероним Радзиевский сразу же после возврата казаков из Франции тайно встретился со старшиной реестрового Войска Запорожского. Зная, что магнаты, а значит и их ручной сейм, будут против усиления короля турецкой войной, Владислав IV предлагал казакам атаковать Стамбул походом в Черное море. В конце апреля 1646 года в Варшаву от реестровиков приехали войсковые есаулы Иван Барабаш, Ильяш Караимович, полковые есаулы Роман Пешта, Яцко Клиша, Иван Нестеренко и сотник Богдан Хмельницкий.

Казаков по очереди приняли канцлер, венецианский посол Джованни Тьеполо и король. Для войны с Турцией было необходимо набрать и подготовить пятьдесят тысяч казаков и старшина обещала сделать это в течение года. Король выдал казакам для строительства шестидесяти морских боевых чаек шесть тысяч золтых талеров и на ночной аудиенции в своем дворце заявил:

– Я доверяюсь вашей доблести, преданности и чести и убежден, что вы не подведете. Я надеюсь, что когда я вас позову, вы все слетитесь ко мне орлами с избытком отваги и преданности.

В пограничные казацкие городки старшина Войска Запорожского уехала с деньгами, старым боевым знаменем 1638 года и грамотами Владислава IV, разрешавшими казачеству строить морские чайки и набирать войско для морского похода на Турцию. Король пообещал увеличить реестр с шести до двенадцати тысяч воинов и на Запорожской Сечи начался набор казаков, известие о котором быстро разнеслось по всей Украине. Богдан Хмельницкий в Киеве встретился с общеукраинским авторитетом и воином, с которым плечом к плечу бился в битве под Цецорой, монахом, архимандритом Киево-Печерского монастыря, киевским и галицким митрополитом Петром Могилой.

В апреле 1646 года историческое время Речи Посполитой начало обратный отчет, что, конечно, очень обеспокоило сенат, попытавшийся выяснить, о чем король Речи Посполитой договорился с отчаянными схизматскими рубайголовами. На осень в Варшаве был назначен сейм, на котором магнаты договорились унять Владислава IV и навсегда поставить его преемников на незавидное королевское место.