Глаза странника - Маргарита Дорофеева

Андрей, пожалуй, прав: я жива, а, значит, сей факт не лишен смысла, и у меня ещё есть в запасе возможность выпутаться. Может, всего лишь одна, но она имеется!

И я опять начала истерически гонять свои мысли в поисках этого единственного выхода.

Глава 26

"Жду тебя. Помнишь, когда?"

Я не заметила, как задремала.

Вздрогнув, очнулась и села в кровати.

Странник… Мне приснился именно он. За какие-то несколько минут поверхностного забытья, который и сном-то назвать нельзя, я снова пережила ту необычную встречу на старом погосте в Зотовке.

Глянула на часы: 00–46, 3 августа… Итак, он ждет меня, чтобы…. В обещанное им я не верила. Единственная надежда на его прозорливость. Если не он, то уже никто…

Я почувствовала, как спокойствие и смирение вытесняют отчаяние из моего сердца. Однако заснуть мне больше не удалось.

Постепенно небо сбрасывало темный ночной окрас. Светало…

Я подошла к окну: птицы завели свой утренний гомон, мир просыпался, не подозревая о том, что сегодня…

Моё внимание привлекло движение на дорожке при въезде во двор: мне удалось разглядеть только крыло темно- вишневой десятки. Дверца распахнулась: мужчина, нет, скорее, парень, наполовину высунулся из нее, окинул беглым взглядом двор и окна дома.

Я похолодела- в движениях парня, повороте головы я улавливала мимолетное сходство с тем, кто стрелял в меня в подъезде. Впрочем, как говорят, у страха глаза велики…

Березкино, сорок шестой километр…

Кажется, пригородные автобусы, начинают ходить часов в пять-шесть, а ускользнуть незамеченной мне вряд ли удастся. Не хотелось верить, что из-за меня кто-то поднял такую суматоху. Возможно, мне довелось наблюдать всего лишь фрагмент ночной жизни города, но рисковать в моем положении было бы неразумно…

Решение пришло само собой. Я бросилась к шкафу с одеждой. Где-то в его бездонных глубинах должно валяться старое платье не менее чем десятилетней давности.

Я выхватывала все подряд и без оглядки отбрасывала ненужные вещи на пол.

— Рита, ты что делаешь?

Я вздрогнула, как от удара хлыста. На пороге, удивленно воззрившись на меня, стояла мама.

— Мам, ты не спишь? Почему?

— А ты как думаешь? — услышала я в ответ, она подавленно вздохнула. — Чурбаном бесчувственным меня считаешь?

— Да нет… — стушевалась я. — Просто рано очень.

— Тогда ты-то что в такую рань переполошилась? Думаешь, я не понимаю! — слезы хлынули у нее из глаз, она порывисто смахнула их воротом халата. — Успокойся, доченька, слышишь? Всё позади.

— Позади? Андрей тоже пытался меня убаюкать этим же самым "позади", но мы все, ты же прекрасно понимаешь, что мы все знаем — это начало конца…

— Что ты такое говоришь? Не надо так…

— А как тогда? — прошептала я растерянно.

— Не знаю… — она без сил опустилась в кресло. — Не знаю… — повторила мама. — Только ты прости и не обижайся на меня, ладно? Мы часто не понимали друг друга…Я видела твою отстраненность, особенно в последнее время. Знаю, не права была, частенько навязывая свою точку зрения, не желая понять, что ты независимый человек. Может, таким вот способом не хотела тебя отпускать, считая своей частичкой, потому как любила и люблю тебя больше жизни. Тебя и Янку…В детях своих, а потом и во внуках мы ищем то, что нравится нам, а не вам, то есть себя, скорее всего. Родители все немного эгоисты. С рождения пытаемся выкроить ваши жизни по своим меркам. Не понимаем, что для вас эти мерки абсолютно не годятся, поскольку у каждого своя жизнь….В нашей-то, доченька, до конца не разобраться, а уж в чьей-то пытаться порядок навести — более чем глупо…

— Ма-ма… — задыхаясь, не в силах обуздать охватившие душу эмоции, я бросила всё и кинулась ей на шею. — Ты тоже прости… Господи, ну почему мы становимся собой только в минуты отчаяния и горя, когда уже на краю пропасти стоим? Почему не можем начать жить заново, идти по ней легко и осознанно, не застревая в путах непонимания? Откуда эти роли, которые мы играем или проживаем, думая, что всё происходит всерьёз?.. Наверное, только Богу известно!

Мы долго плакали, прильнув друг к другу…

Я чувствовала, как ломается надуманный иллюзорный барьер отчуждения, как липкая паутина непонимания и недоверия смывается потоком наших слез.

— Рита, что ты удумала? — немого придя в себя, спросила мама. — Ты как? Я имею в виду… — она запнулась, не закончив начатой фразы.

— Понимаю… Тебя смутил ворох одежды на полу?

Она утвердительно покачала головой.

— Мам, помнишь старое платье, то, коричневое, в мелкий цветочек с рюшкой по подолу? — Ах, вот оно! — я наконец-то выудила с нижней полки то, что искала.

— Ты его всегда браковала, помнишь? Деревенское, говорила…

— Конечно, помню. Но сейчас мне нужно именно оно.

Мама вопросительно посмотрела на меня:

— Оно? Зачем, доченька?

Я застыла перед ней с платьем в руках, не зная с чего начать.

— Надену его… А ещё… Мам, мне нужна твоя помощь. Только твоя. Видишь ли, вся сложившаяся ситуация не оставляет мне шансов, можно сказать, никаких. Но есть одна последняя соломинка для меня утопающей. Вот за неё-то я и намерена ухватиться. — тараторила я, напяливая платье. — Мне надо отлучиться незамеченной, а во дворе…Мне показалось… Может, конечно, только показалось, но выглянув недавно в окно, я увидела… — мой голос задрожал. — Мам, мне кажется — это был он.

— Рита, кто он?

— Господи, да тот, кто стрелял!

Мама с ужасом смотрела на меня, прижав руку к губам.

— И ты считаешь, что я позволю тебе переступить порог дома? Вот так просто взять и отпустить, зная, что там…

Господи, как мне достучаться до неё!

— Мам, послушай! — я перебила её на полуслове. — Если я не уйду сейчас, шансов спастись больше не будет. Этот единственный, других не вижу. И ты вот так, запросто, вместо того, чтобы помочь, запрешь меня, заведомо зная, что рано или поздно, но мне не выкрутиться? А после будешь дарить цветы холодному могильному холмику, вернее, своей совести, говорить красивые слова в пустоту, те, что почему-то застревают в горле, пока человек ещё рядом с тобой, лить потоки слез, посыпая голову пеплом! — моё сердце готово было вырваться из груди. Я задыхалась, но все же продолжила начатую тираду, только взвинченные до предела нервы не дали мне упасть без сил на ковер у её ног. — Мама, услышь меня и пойми, наконец! Как часто мы пытаемся наверстать упущенное слишком поздно!

Она сгребла меня в охапку:

— Не говори так, слышишь? Не смей! Я все сделаю, что бы твоя соломинка смогла удержать тебя! Только скажи…