Три кварка (сборник) - Михаил Емцев

Глупого миту-миту довольно легко подстрелить. Когда он поет, то не обращает внимания на посторонние звуки.

Заглядевшись на индюка, Дик не расслышал странного звука, похожего на тихий автомобильный гудок. Но звук этот не укрылся от спящего Мануэла. Он вскочил и, заслонясь ладонью от костра, прислушался.

— Ты слишишь, начальник? Bichus![4] — Какие звери? Ягуар?

— Нет!

Он помотал головой. Отстегнул фляжку и выпил качасы. Глотал он крупно и жадно. Тонкими струйками водка стекала с углов его рта и сползала по запрокинутому подбородку за ворот. На мокрой шее метался малиновый отсвет костра.

— Смотри туда! — сказал он, с хрипом выдыхая воздух.

Дик глянул в темноту по направлению его руки. Сначала ничего, кроме крутящихся светляков, не было видно. Потом показалось, что он видит неподвижные и немигающие рубиновые огоньки.

Это могло быть миражем оттого, что долго смотрел на костер. Дик зажмурился.

— Видишь?

Открыл глаза, но огоньки не исчезли.

— Вижу… Кто это?

— Страшные bichus. Они сердятся. Слышишь, как стонут?

И тут понял Дик, что это были анаконды. Полчища анаконд, рассерженных и, вероятно, голодных.

— Разбудить Энрико? — спросил он, указывая на безмятежно храпевшего коротышку кабокло.[5]

— Зачем? — Мануэл безнадежно махнул рукой.

Потом, втянув носом воздух, нахмурился.

— Это кайтиту так пахнет? — спросил он, кивая на завернутую в листья свинью.

— Да. И миту-миту тоже.

— Их надо убрать. Запах дразнит чудовищ.

— Куда убрать? Бросить им?

— Не дай бог! Это только привлечет их к нам.

— Тогда сжечь?

— Жалко… Давай их лучше съедим.

— Браво, Мануэл! Ничего лучшего, конечно, в данной ситуации не придумаешь.

Они растолкали Энрико и разъяснили ему обстановку. Опухший от сна, он мотал головой, тер глаза и судорожно позевывал. Когда до него дошло, в чем дело, он глотнул качасы и молчаливо принялся раздирать дымящееся душистое мясо.

Это был пир во время чумы. Поглядывая на рубиновые огоньки и внутренне содрогаясь от ужаса, они остервенело уничтожали свинку и индюка. Приходится только удивляться, как удавалось им проглатывать такие огромные, еще не успевшие остыть куски.

Заедали мясо медом диких ос, добытым Энрико еще на прошлой стоянке. Скоро все вокруг стало липким и сладким. Ствол винчестера двадцать четвертого калибра лоснился, как от обильной смазки. Пришлось убрать оружие с колен куда-нибудь подальше. Все равно оно бы не помогло, напади на них вся эта красноглазая шайка.

Скоро захотелось пить. Но по какой-то странной случайности воды в ведре для питья оказалось на самом донышке. Спуститься за водой к реке было равносильно самоубийству. Пришлось выпить качасы, которая к пожару в глотке добавила пожар в желудке. Клип вышибают клином. Чтобы не думать о воде, Дик подлез поближе к костру и попытался уснуть. Энрико остался за часового. Мануэл велел ему поджечь банановые листья, если анаконды подползут ближе.

Кости пекари и миту-миту они сожгли.

Неожиданно для себя Дик перестал вдруг думать об анакондах и провалился в какие-то голубоватые чащи. Перистые тени неведомых растений убаюкивающе склонились над ним, закачались в его утомленном и заблокированном алкоголем мозгу. Проснулся он от крика Энрико.

— Вставайте!

Он вскочил на ноги, слепо ища в траве свой винчестер.

— Перикох![6] — послышалось из ночи. — Перикох!

— Кто ты? — спросил Мануэл на языке гуарани и взвел затвор.

— Перикох! — донеслось из темноты.

Ночь близилась к концу. Померкли светлячки. Ушли в темные, подернутые туманом воды ночные красноглазые призраки. Где-то вдалеке хрюкал тапир, хохотали спросонья обезьяны-ревуны.

— Отвечайте, кто вы, или мы будем стрелять! — крикнул Мануэл.

— Перикох!

— Он, наверное, не знает гуарани, — высказал предположение Энрико.

— Идите к костру! Только медленно! — скомандовал Мануэл по-португальски.

— Obrigado.[7]

Зашуршали листья. Дик настороженно прислушался. Судя по шагам, человек был один.

— Стой! — распорядился Мануэл.

Мигнув Энрико, он вытащил из костра пылающую ветку и шагнул через границу ночи. После шелеста листьев и приглушенного говора в свете костра показались Мануэл и индеец с дротиком и духовой трубкой. Он был низкоросл, но крепко сложен и толстопуз. По деревянному диску на губах и характерной раскраске Дик узнал в нем индейца тхукахаме. Это племя живет на севере Шингу, в районе великого водопада Мартине. Ближайшими соседями тхукахаме являются крин-акароре. И те и другие мирные племена.

Индеец огляделся и после минутного колебания направился к Дику. Вынув из головы желтое перо арара, он в знак дружбы положил его к ногам золотоискателя. Тот протянул ему свою трубку.

Индеец присел на корточки и деловито, будто делал это всю жизнь, набил вересковый бриар табаком. Покурив, он передал трубку Мануэлу.

— Здесь очень плохие места, — сказал индеец. — Я проведу ночь с вами.

Дик кивнул головой.

— Как ты попал сюда? — спросил Энрико.

— Я иду в Диауарум. К миссионеру.

— Тебе нужны лекарства? — не отставал от него Энрико.

Индеец не ответил. Положив свое первобытное оружие подальше от огня, он застыл, похожий на языческого кумира.

— Так зачем тебе нужен миссионер?

— Оставь его в покое, Энрико, — сказал Дик. — Какое нам, собственно, до этого дело?

— Мигели[8] ищут самородное золото? — спросил тхукахаме.

— Откуда ты знаешь?! — воскликнул Дик удивленно и, пожалуй, даже немного испуганно.

— От ваура. Ты был в гостях в их деревне на реке Ферру.

— Ах вон оно что!

Дик действительно несколько месяцев назад посетил деревню ваура, представляющую собой десяток свайных хижин, крытых побуревшими на солнце пальмовыми листьями. Скрытая в зарослях пеки, деревушка приютилась на стрелке рек Ронуру и Ферру. Там, как и всюду, где только бывал, он расспрашивал о Золотом озере. И весть об этом невидимый индейский телеграф разнес по всей Шингу.

— Да, амиго, я ищу Золотое озеро.

Индеец кивнул головой и чуть подвинулся от огня.

— Что же ты слышал о нем?

— Многое. Журуна и кайяби говорят, что надо идти далеко, к диким племенам.

— Какие это племена?

— Мы называем их «люди». Они живут к югу от тех мест, где живет мое племя.

— Это племя не морсего?

— Нет. Морсего — это совсем дикое племя. Люди — совсем другое племя.

— М-да… Ну ладно. Больше ты ничего не знаешь?