Супермены в белых халатах, или Лучшие медицинские байки - Михаил Дайнека

Было время, когда Андрей, не вынеся пыток насильственного круглосуточного ликбеза, пытался покончить с собой. Всего за ним числится около восьми таких попыток. Потом пришла душа, надавала ментальных люлей, пригласила Данте, дабы еще раз втолковал, куда придется прогуляться в случае чего, и Данте постарался. Да и остальные души пригрозили лично встретиться с нерадивым студентом. Больше попыток уйти с лекции не было. Последние десять лет Андрей идет сдаваться, как только количество лекторов переваливает за сорок. Что примечательно, ему вполне хватает лечения в дневном стационаре. Правда, во время курса он ни с кем, кроме своих голосов, не общается, но его можно понять: публика разительно разнится, да и некогда. Медикаментозно сократив количество учителей до приемлемой двадцатки, пациент выписывается. Процесс же передачи знаний продолжается, и Андрею порой приходится прикрикивать на гуру, чтоб дали приготовить еду, погладить белье, да и в туалете могли бы с лекциями по открытым термодинамическим системам не соваться: процесс и без них неплохо идет.

Приходя каждый месяц на прием, Андрей вполне охотно рассказывает о своем житье-бытье, перечисляет поименно голоса, которые слышит, иногда вскользь упоминает, о чем они говорили и о чем спорили. Признается, что конспектов хватило бы на несколько томов. Однако поведать тайны и показать конспекты доктору не спешит. Собственно, доктор и не настаивает: меньше знаешь – крепче спишь.

Вновь о делах царских

Несмотря на то что сейчас довольно сложно встретить пациента, мнящего себя царственной особой, тема просвещенной монархии нет-нет да и будоражит чье-нибудь воображение, и это вполне закономерно, я бы сказал. Ну посудите сами: президент – оно, конечно, престижно и тешит самолюбие, но размах не тот. Ни тебе думу разогнать, ни губернатора повесить – демократия, понимаешь. Депутатом той же Госдумы, равно как и партийным лидером, на моей памяти не захотелось возомнить себя ни одному: нет в сем предприятии ни масштаба, ни искры Божьей; вот так помрешь – ни памятника, ни города в твою честь, ни романа, на худой конец. Разве что комиксы.

Эта история произошла больше десяти лет назад. Пришла как-то в диспансер бумага из прокуратуры – дескать, разберитесь, пожалуйста, со своей подопечной, а то она тут нам царские указы шлет один любопытнее другого. Указы, к слову, действительно были довольно интересными и местами дельными. Мэра предполагалось выпороть и отправить на освоение Сибири. В компании с директором автозавода. Расстрельный список был невелик – всего-то департамент ЖКХ. Ну и по мелочи: покаяние в церкви для руководства милиции, отлучение культурно-массового сектора от воскресной чарки… И все бы ладно – ну пишет человек указы, да и пусть его, порой нежно любимое начальство и похлеще указы спускает, а с некоторыми пунктами в самой глубине души можно было бы и согласиться – но тут всплыла соседка пациентки, с которой произошла неувязочка на почве несоблюдения придворного этикета: та ни в какую не соглашалась на земные поклоны. Да что там, даже до книксена в присутствии августейшей особы не снизошла, за что и была бита по шее с обещанием воспитательно-показательной декапитации в следующий раз. Обещание, в отличие от сана, было воспринято очень серьезно, посему участковый доктор рассматривала уже две телеги на свою подопечную, соображая, как же поступить. Отправлять спецбригаду не хотелось – хлопцы там горячие, могут отнестись без должного пиетета. Дождавшись санкции суда, доктор в сопровождении спецбригады сама отправилась к пациентке, намереваясь уговорить ту лечь в больницу. На аудиенцию доктор была допущена без проблем, даже спецбригаде было высочайше дозволено войти и остаться, но потом ее величество попеняла врачу, что та посмела явиться без доклада, не по записи и вообще – где ваши манеры, милочка?

– Ах, ваше величество, дела чрезвычайной важности и срочности требуют вашего незамедлительного присутствия. Умоляю, едемте!

– Что за срочность? Мы даже откушать не успели.

– Государыня, дума окончательно дошла до изумления. Они указы, что вы писать изволили, до сей поры обсуждают да поправки вносят. Мало того, имеют наглость нелестно отзываться о ваших организаторских и (страшно говорить, прямо крамола какая-то) умственных способностях. Настроения нездоровые да речи якобинского толка… ведь так и революцию, чего доброго, проморгаем. Уж вы бы, ваше величество, съездили, сделали внушение!

– Внушение? Я им сейчас клизму сделаю! Ведерную! Каждому, никто не уйдет без царской благодати! Не хотят умом понимать всю мудрость правления, так я другой путь для вразумления найду! Едем, и немедля! Поправки они вносят, ха! Не жилось при конституционной монархии, будет им абсолютная! Сибирь большая, мест на всю думу хватит и еще на десять останется! Гони, голубчик!

Персонал отделения, в которое поступила пациентка, с ходу получил разнос за нерадение и общий бардак, но клятвенно заверил, что к прибытию удалившихся на срочные внеочередные каникулы депутатов все недостатки будут полностью устранены, а вот вам бы, ваше величество, здоровье не мешало поправить, а то сгорите ведь на службе отечеству, право слово, нельзя так с собой!

Граница на замке

Вопреки норме христианской морали, предписывающей ближнего своего любить как себя, уже глубоко любимого, отношения с соседями зачастую не лишены некоторой пикантности и даже элемента параноидной озабоченности – мол, кто знает, что у них на уме – даже в той самой среднестатистической норме. Что говорить о случаях, когда имеющиеся под боком пресловутые ближние включаются нашим пациентом в его бредовую систему! Скучно не будет никому, можете не сомневаться.

История взаимоотношений пациента (назовем его Василий) и его соседей долгая, насчитывает много лет и напоминает оборону линии Маннергейма. Обороняется Василий стойко, самоотверженно, с призывами к совести и, в минуты вдохновения и творческого подъема, раздачей матернопсихологических портретов каждому супостату. Объект обороны – его жилплощадь. По глубокому убеждению пациента, нечистые в помыслах соседи решили нарушить одну из христианских заповедей и все как один возжелали его кровных квадратных метров. Да не просто возжелали, а стали предпринимать активные действия по захвату территории.

Вначале действовал один сосед: стал специальной закаленной и заточенной ложкой с глушителем выскребать бетон из их общей стены. Стена становилась тоньше, жилплощадь у соседа больше, а его мысли – слышнее несчастному Василию. А что хорошего можно услышать в соседских мыслях? Правильно, ничего. Одни лишь коварные планы и ничем не объяснимую соседскую нелюбовь. И слова нехорошие. Ценные идеи долго не залеживаются, и вскоре улучшить свои жилищные условия, не прибегая к выходу с мешком денег на рынок недвижимости, возжелал другой сосед. Стены истончились и с другой стороны. Этого обоим показалось мало, и они начали понемногу сдвигать стены внутрь его, Василия, квартиры. Выйдет, бывало, тот в магазин за продуктами, возвращается – а жилплощадь как будто меньше стала. Купил рулетку, измерил: вроде есть колебания в пределах сантиметра, но ощущения-то говорят о другом! Не иначе у них сговор с магазином хозтоваров.

В этот преступный сговор оказались втянуты еще два супермаркета и центральный хозяйственный рынок. Возникла идея заказать копию эталонного метра, но где гарантия, что у соседей нет своих людей на почте? Участковый милиционер, посвященный в преступные планы поскребунчиков-передвижников, ахал и цокал языком, а потом заставил дыхнуть, чем совершенно себя дискредитировал. На какое-то время помогли распорки из деревянных брусьев, но потом поддались напору и они – по миллиметру в день, но неумолимо. Василий терпел еще неделю, а потом решился и пошел на переговоры. Соседи оказались терпеливыми. Они последовательно выслушали обзорную лекцию относительно истинного облика самих себя, с яркой и емкой характеристикой содеянного, потом – предложение сдать ложки-скребки, потом – требование вернуть стены на место и восстановить их девственную толщину и только после этого послали соседа куда подальше. Затем последовала бурная дискуссия о нормах христианской морали, в ходе которой обе стороны возлюбили друг друга по нескольку раз, потом к диспуту присоединился участковый, но все испортил, поскольку не был крещен. В конце концов, соседи отправились по домам, зализывать и заклеивать раны физические, а Василий – в психбольницу, латать душевные.

С тех пор установилось зыбкое перемирие, которое нарушается раз в пару лет: Василию надоедают лекарства, а соседям – границы их квартир, и оборона маленькой квартиры выходит на новый виток. Недавно присоединились соседи сверху, так что забот хватает.

Маниакальный автостоп

Со времен татаро-монголов Москву кто только не отправлялся покорять. Со временем это достойное предприятие несколько утратило первоначальный смысл – тот, который предполагал осаду, орду перед стенами, ключи на подушечке и всенепременную трехдневную оргию с элементами хаотичной экспроприации и жесткой эротики. Теперь орду представляет отдельный делегат, за оргию вполне сойдут посиделки в баре, а подушечку с ключами очень даже заменит заветная прописка. Не всем, далеко не всем удается понаехать. Многие устрашаются и сдаются, утешая себя тем, что им вреден воздух и фауна мегаполиса. Некоторые, особо упорные, копят силы для следующего штурма. Или ждут очередного обострения – кто как.