Четвертый протокол - Фредерик Форсайт

Филби за два часа изложил план «Аврора». Петровский старательно запоминал. Его потрясла смелость замысла.

– Несколько дней вы проведете в обществе четырех людей. Они дадут имена, адреса, даты, сроки передачи сообщений, места встреч со связником и запасные варианты. Все это вы должны запомнить. Единственное, что можно взять с собой – это блокнот с одноразовыми шифрами. Ну, вот и все.

Петровский молча кивал, слушая Филби.

– Я заверил Генерального секретаря, что не подведу, – сказал он. – Все будет сделано как надо и в срок. Если компоненты прибудут, все будет исполнено.

Филби встал.

– Хорошо, сейчас вас отвезут обратно в Москву, туда, где вы пробудете до отъезда.

Когда Филби пересек комнату, чтобы позвонить по внутреннему телефону, Петровский вздрогнул от громкого воркования, донесшегося из угла. Он взглянул туда и увидел большую клетку, в которой сидел красивый голубь с забинтованной лапкой. Филби обернулся и извиняюще улыбнулся.

– Хопалонг, – сказал он, набирая номер телефона майора Павлова, – нашел его на улице со сломанным крылом и лапкой. Крыло уже зажило, а лапка нет.

Петровский подошел к клетке и пальцем погладил птицу. Голубь, прихрамывая, отошел к задней стенке. Вошел майор Павлов. Он как обычно ничего не сказал, только знаком пригласил Петровского следовать за ним.

– До встречи. Желаю удачи, – напутствовал Филби.

Члены комитета «Парагон» расселись, каждый прочитал доклад Престона.

– Ну что, – сказал сэр Энтони Пламб, начиная обсуждение. – Теперь мы по крайней мере знаем, что, где, когда и кто, правда, не знаем почему.

– А также – сколько?

– Мы знаем размеры ущерба, – вмешался сэр Патрик Стрикленд. – Необходимо информировать союзников, хотя ничего важного, кроме фиктивного документа, с января в Москву не поступало.

– Согласен, – сказал сэр Энтони, – Джентльмены, мы должны закончить расследование. Что будем делать с этим человеком? У тебя есть идеи, Брайан?

Генеральный директор отсутствовал, поэтому Брайан Харкорт-Смит один представлял МИ-5. Он старательно подбирал слова.

– Мы полагаем, что с Беренсоном, Марэ и Бенотти связь замкнулась. Мало вероятно, что в этой цепочке есть еще какие-нибудь звенья. Беренсон – очень важная фигура, цепь явно создана для него.

Люди, сидящие вокруг стола, согласно закивали.

– Что ты предлагаешь? – спросил сэр Энтони.

– Арестовать их всех, всю цепочку, – ответил Харкорт-Смит.

– Но речь идет об иностранном дипломате, – запротестовал сэр Губерт Виллиерс из министерства внутренних дел.

– Полагаю, что Претория согласится снять с него иммунитет, – вмешался сэр Патрик Стрикленд. – Генерал Пьенаар наверняка уже доложил обо всем господину Бота. Они, без сомнения, захотят получить Марэ после того, как мы с ним побеседуем.

– Логично, – сказал сэр Энтони, – что ты думаешь, Найджел?

Сэр Найджел Ирвин сидел, уставившись в потолок, и, казалось, был погружен в собственные мысли. Когда прозвучал вопрос, он встрепенулся, будто проснувшись.

– Я как раз думал, – тихо сказал он. – Мы их арестуем. А что дальше?

– Допрос, – ответил Харкорт-Смит. – Оценим потери и сообщим союзникам о раскрытии всей цепочки, чтобы слегка подсластить пилюлю.

– Да, – согласился сэр Найджел, – хорошо. Ну а дальше что?

Он обратился к трем министрам и секретарю кабинета.

– Мне кажется, у нас есть четыре возможности. Можем арестовать Беренсона и официально судить его по всей строгости закона в соответствии с Актом о государственной тайне. Нам придется это сделать, если мы его арестуем. Но выиграем ли мы дело в суде? Мы знаем, что мы правы, но сможем ли мы убедить в этом адвокатов? Кроме того, арест и суд вызовут публичный скандал, который не может не отразиться на нашем правительстве.

Сэр Мартин Флэннери, секретарь кабинета министров, понял, что имеет в виду Найджел. Он единственный из присутствующих знал о намерении премьер-министра провести летом всеобщие выборы. Об этом ему конфиденциально сообщила сама г-жа Тэтчер. Проведя всю свою сознательную жизнь на государственной службе, сэр Мартин был предан нынешнему правительству так же, как до того был предан трем предыдущим, два из которых были лейбористскими. Он будет так же относиться к любому следующему правительству, избранному демократическим путем. Он закусил губу.

– Второе, – продолжал сэр Найджел, – мы можем оставить Беренсона и Марэ в покое и передавать через них в Москву дезинформацию. Это может длиться недолго. Беренсон занимает слишком высокий пост и много знает, его вряд ли удастся провести.

Сэр Перегрин Джонс кивнул. Он знал, что тут сэр Найджел прав.

– Мы можем арестовать Беренсона и попытаться узнать от него, что он передал, обещав взамен не отдавать под суд. Вообще-то я против безнаказанности. Нельзя быть уверенным в искренности предателя. Пример тому Блант. К тому же, это всегда становится достоянием гласности и вызывает еще больший скандал.

Сэр Губерт Виллиерс, министерство которого обеспечивало правосудие, согласно кивнул. Он тоже ненавидел дела с освобождением виновного от ответственности. Все знали, что и премьер-министр придерживается такого же мнения в этом вопросе.

– Остается, – сказал Найджел, – задержать неофициально и допросить. Но поскольку я, очевидно, старомоден, то не склонен к такому варианту. Преступник может сказать, что передал пятьдесят документов, и никто из нас не поручится в том, что он не передал еще столько же.

Воцарилась тишина.

– Все варианты достаточно неприятны, – согласился сэр Энтони Пламб, – но, похоже, что придется принять предложение Брайана, если иных нет.

– Есть, – деликатно вставил сэр Найджел, – А если Беренсона завербовали «под чужим флагом»?

Большинство присутствующих знали, что значит «под чужим флагом», только сэр Губерт Виллиерс из министерства внутренних дел и сэр Мартин Флэннери из кабинета министров удивленно подняли брови.

Сэр Найджел объяснил:

– Это означает, что человека вербуют люди, которые якобы работают на одну страну, а на самом деле работают на другую. Этот метод любит израильская разведка Моссад, широко и охотно им пользуется.

Например, с преданным своей родине западным немцем, работающим на Ближнем Востоке, встречаются во время его отпуска в Германии два немца, которые, предъявляя неопровержимые доказательства, заявляют, что работают в западногерманской разведке. Они излагают историю о том, что работающие в Ираке французы продают технологические секреты НАТО, чтобы обеспечить своей стране более крупные коммерческие заказы. Не поможет немец своей стране, докладывая о поведении коллег-французов? Будучи патриотом, тот соглашается и годами работает на Иерусалим. Так происходило не раз.

Такое логично предположить, – продолжал сэр Найджел, – мы изучили личное дело Беренсона от корки до корки. Вербовка «под чужим флагом» может многое объяснить в нем.

Несколько человек согласно кивнули, вспомнив личное дело Беренсона. Сразу после университета он начал работать в Форин-офис. Он хорошо зарекомендовал себя, трижды выезжал за границу, постепенно, хотя и не слишком быстро, продвигался вверх по служебной лестнице.

В середине шестидесятых годов женился на леди Фионе Глен и вскоре получил назначение в ЮАР, куда отправился с женой. Возможно именно там, встретившись с традиционным южноафриканским гостеприимством, он проникся к Африке симпатией и восхищением. В то время у власти в Британии были лейбористы, в Родезии шли волнения. Его открытое восхищение Преторией было воспринято не слишком благожелательно.

Когда в 1969 году он вернулся в Великобританию, до него дошли слухи, что следующее его назначение предстоит в нейтральную страну, например, Боливию. Можно только гадать, но вполне вероятно, что леди Фиона, которая была не против Претории, отказалась покинуть своих любимых лошадей и светских друзей ради трех лет пребывания где-то в Андах. Как бы то ни было Джордж Беренсон попросил перевести его в министерство обороны, что считалось безусловным понижением. Но при богатстве жены ему приходилось с ней считаться. Освободившись от ограничений, диктуемых службой в министерстве иностранных дел, он стал членом нескольких проюжноафриканских обществ дружбы, куда обычно вступают люди, придерживающиеся крайне правых политических взглядов.

По крайней мере, сэр Перегрин Джонс знал, что известные и слишком откровенные правые политические убеждения Беренсона не позволили ему, Джонсу, рекомендовать его к представлению на дворянский титул. Кстати, это тоже могло вызвать обиду Беренсона.

Когда час назад члены «Парагона» прочли доклад Престона, некоторые подумали, что за симпатией Беренсона к ЮАР кроется тайная симпатия к СССР. Теперь предположение сэра Найджела Ирвина представило все в ином свете.