Нерон - Д. Коштолани

— Тот же Юлий Цезарь, чья статуя, увенчанная лавровым венком, производит на нас столь величественное впечатление, умел также ползать и подлаживаться.

— Он умел льстить, лукавить и при надобности молчать. Он возмутился против сената и принял участие в заговоре Каталины, но в последний момент предательски бросил своих единомышленников. Цицерон выступил в его защиту и едва вырвал его из когтей правосудия. Если бы его осудили, он был бы лишь одной из безымянных жертв в списке казненных.

— Он был двуличен и во всех своих последующих поступках. В изгнании он понял, что такое власть и как добиться ее.

— Он называл себя аристократом и чуть ли не правнуком Венеры и в то же время соединился с плебеями, чтобы достичь могущества. Он не верил в богов, но сам подготовил свое избрание в верховные жрецы. Он покорил Британию и насильственно добытым золотом купил себе души римлян.

Только мелкие поступки могут быть злодеяниями. Крупные — никогда. Юлий Цезарь совершал ряд суровых деяний, но я затрудняюсь сказать, хороши ли они или дурны. Я только знаю, что они были титанического размаха, что он соединял воедино человеческие противоречия, подчинял их своим намерениям, и на них, как на незыблемых скалах, строил свое «я». Так выросла личность, которую мы ныне более не критикуем. Юлия Цезаря нельзя было обуздать, хотя многие к этому стремились. Он обладал необоримой силой, ибо знал, чего хочет, и знал, что мораль и закон этого мира — он, что его деяния не подходят под общее мерило.

— Я говорю тебе сейчас вещи, которых я не решался написать. Но в них — опыт долгой жизни. Я передаю тебе его — воспользуйся им! Имей собственное суждение! Мудрость укажет тебе во всем меру. Будь и ты Цезарем!

Сенека взял руку Нерона, и император поднялся. Мудрецу казалось, что он поставил его на ноги.

— Нет выбора, — настаивал он. — Нужно жить или умереть. Если ты не хочешь смерти — живи. Добрым слывет только тот, кто покинул мир. Меньшим — не удовлетворишь людей.

К Нерону вернулось бодрое настроение. Мысль его прояснилась. Он утешился и ожил.

Сенека обнял своего питомца; он был доволен, хотя и сознавал, что Нерон не создан ни для поэзии, ни для политики, ибо император был в искусстве — рассудочен, как государственный деятель, а в политике — чувствителен, как артист.

«Плохой художник и плохой борец», — подумал Сенека. Впрочем, ему достаточно было и достигнутого успеха.

Император бодрыми шагами вышел из зала. Но вдали от учителя ему снова послышались трубные звуки…

XXVII. Возница

— Теперь я могу на тебе жениться, — сказал Нерон Поппее. Он не испытывал радости; его чувство было притуплено.

Они находились в тронном зале. Поппея с тусклым безразличием взглянула на императора.

— Ты будешь императрицей, — раздраженно повторил он.

Он думал о том, как непреодолимо его влекло к ней после первой их встречи и каким обыденным казалось теперь достигнутое. Поппея же вспомнила свою упорную борьбу, которая отныне должна кончиться.

Осуществление долгожданного не доставило им особого удовлетворения. Они себе представляли это совсем иначе.

Поппея вступила на престол. Она была тонкой, воздушной императрицей, похожей на артистку. В ее улыбке было очарование цветка; она являлась неожиданным контрастом там, где раньше восседали лишь высоколобые, суровые женщины, напоминавшие своих предков, диких и мужественных властителей. Поппея же была настоящей женщиной. Однако ее хрупкость не исключала величественности, и у нее была более благородная осанка, чем у всех ее предшественниц. Она умела повелевать едва заметным движением головы; но оставалась на троне живым существом, и это только увеличивало ее обаяние.

Она больше не заботилась, как прежде, о своей наружности. Свежесть была ей ненужна, ибо на вершине власти более принят скучающий и томный вид. К тому же достигнутый успех — лучшая косметика. Он великолепно сохранял ее тело. Она много спала, жила спокойно, была снисходительна и со всеми любезна. Ее полюбили за женственность, которая вносит гармонию всегда и всюду, даже в хаос.

Она устала от борьбы и не переоценивала того, что обрела. Прежние ожидания и стремления превышали достигнутое. Через короткое время она уже перестала чувствовать свое могущество, словно всегда была императрицей.

Нерон находил ее прелестной. Она смягчала и освещала мрачность римского престола. Он часто бывал с ней вместе. Но они не знали, о чем беседовать. О прошлом они не упоминали ни одним словом; будущее — больше не манило их.

Говорил почти исключительно Нерон; Поппея была ему теперь нужней, чем когда-либо. Но она рассеянно его слушала…

Он хотел бы делиться с ней своими переживаниями, но только раз решился на это: рассказал ей взволновавший его сон, и, ища у нее поддержки, спросил о его значении. На это Поппея лишь ответила, что ему не подобает заниматься такими глупостями.

Его старые друзья, радостные спутники юности, рассеялись по миру или были поглощены собой. Отон управлял Лузитанией. Зодик и Фанний занимались преподаванием. Сенека попал в крупную неприятность: его враги возбудили против него судебное дело, обвиняя его в ростовщичестве.

Император безучастно смотрел, как его учителя забрасывают грязью. Впрочем, Сенека все равно не мог бы посещать его, до такой степени он состарился и ослабел. Ему приходилось часами лежать, и он совсем удалился от жизни.

Мир казался тоскливым внутри, как и снаружи. Нерон попытался внести в него некоторые изменения. Он снова принялся за свои юношеские затеи. По его приказанию его садовники пытались, соединяя розу с фиалкой, взростить новый цветок, который обладал бы видом розы и запахом фиалки. Затем император стал скрещивать орла с голубем. Белый и розовый мрамор ему надоел. Ему понравилось сочетание синего с желтым, и он велел выложить мрамором этих тонов дворцовые залы. Однако мир продолжал казаться ему скудным.

Театр постепенно опустился. Игра шла вяло, и публику трудно было заманить на представление. Толпа стремилась на воздух. Она наводняла цирк, где под открытым небом происходили увлекательные гонки колесниц и проливалась кровь гладиаторов. Зрители разделялись на непримиримые лагери.

Теперь артисты были вновь в загоне. Их место заняли суровые возницы, герои состязаний на колесницах и баловни толпы. Они, как и их здоровые кони, были гораздо ближе народу, чем какой-нибудь трагический поэт.

Нерон стал тоже возницей. Хотя тело его было изнежено и он не был приучен к военным упражнениям — однако тренировка, предпринятая для участия в гонках на колесницах, оказалась не безуспешной. Начал он с парной упряжи, но на Пифийских играх выступил уже с Четверкой, а на состязании в Истме в его колесницу было впряжено шесть коней.

Общество его состояло теперь из возниц. Они ругались и швыряли деньгами, которые распорядитель игр распределял между ними целыми мешками.

Новое упражнение укрепило Нерона. На лице его появился загар и выступили крупные веснушки. Он стал похож на своих приятелей: выглядел здоровенным, коренастым возницей, и говорил лишь о лошадях и призах. Чувствовал он себя хорошо только в колеснице, опьяненный воздухом, который он стремительно прорезал, одержимый бредом бешеного бега.

Такое опьянение вошло у него в потребность. Он не выносил больше темных зал дворца, их тишина удручала его, и его тянуло под открытое небо.

Единственной его радостью было лететь в колеснице, управляя конями, копыта которых едва касались земли. Тысячи людей восторженно следили за его пробегами; они наводняли долину между Палатином и Авентином, окружали цирк, располагались на деревьях и крышах. Это были для Нерона минуты забвения. Мир, мелькая, представлялся ему лишь в трех красках: в голубизне неба, сочной зелени трав и черноте земли. Позднее он замечал еще огромное человеческое пятно: лица зрителей, слившиеся в единый облик сфинкса — в лик толпы. В этом гигантском лице были провалы: разверзнутые рты, которые издавали поощрительный или угрожающий рев, подстрекавший его к победе…

Колесница скрывала до пояса фигуру Нерона. Он был обмотан вожжами и носил при себе короткий, острый нож, чтобы перерезать их в случае опасности. Он подстерегал взором мгновение, когда ворота распахнутся и будет брошен белый платок — сигнал к началу.

Император прерывисто дышал. В этот день рядом с ним стояла колесница, запряженная парой коней, а несколько поодаль — четверка. С ними он должен был состязаться. Он неприветливо оглядывал их возниц. Его коней было трудно сдержать. Они чутко навострили уши и нетерпеливо вращали глазами, показывая белки.

Колесница тронулась. Нерон несся так же бессознательно, как встревоженная им пыль. Его обдавали вихри песка и в ушах шумело. Толпа гудела и в диком увлечении вскакивала на скамьи. Перед ней всплыл силуэт возницы, мчавшегося впереди всех. Он был в короткой зеленой тоге с отвернутыми рукавами. Это был герой «зеленой партии» — император. Уже обрисовалась его мясистая рука, стягивавшая вожжи; уже виднелся гневный лоб, отражавший решимость. Позади него неслись возницы в белой и красной туниках.