Потомки скифов - Владимир Владко

Послышался топот коня. Все оглянулись. На небольшой косматой лошадке к ним приближался тот самый человек, от которого они услышали первую греческую фразу.

Одетый в смешанную полугреческую, полускифскую одежду, смуглый, безбородый и потому очень отличавшийся от бородатых скифов руководитель работ производил необычное впечатление. Товарищи уже знали, что Ронис — такой же потомок плененных когда-то греков, как и все остальные. Но вел он себя с достоинством, его большие умные глаза смотрели на собеседника спокойно и смело. На чисто выбритом лице играла вежливая улыбка, которая словно подчеркивала, что этот потомок пленных, этот почти невольник знает себе цену и не привык задумываться о своей судьбе.

Ронис приветливо поздоровался с чужеземцами, искренне и по-дружески обнялся с Варканом, который сразу же начал оживленно беседовать с ним. Видно было, что оба они давние друзья, понимающие друг друга с полуслова. Ронис слушал Варкана, слегка склонив голову и посматривая на чужестранцев. Его внимательные глаза перебегали с одного на другого. Вот он на мгновение остановил свой взгляд на Лиде. Только на мгновение, так как после этого он сразу же посмотрел на Дмитрия Борисовича. Но Лида успела заметить внимательный, дружеский взгляд и запомнила его.

Варкан замолчал, Ронис что-то коротко ответил ему и обратился к Дмитрию Борисовичу. При этом взор его продолжал перебегать с одного чужеземца на другого, словно он хотел показать, что его слова обращены ко всем. Он говорил непринужденно, как равный с равными. Речь его текла плавно, он не подыскивал слов. Дмитрий Борисович иногда даже забывал переводить — с таким увлечением слушал он мягкие фразы грека.

— Мне очень приятно, — говорил Ронис, — рассказать о своей работе мудрым и просвещенным чужестранцам. Варкан сказал, что им хотелось бы познакомиться с тем, как добывается и обрабатывается руда. Я готов сопровождать их и давать необходимые разъяснения…

Осмотр продолжался недолго. Хотя это и могло показаться странным, он интересовал не столько Ивана Семеновича, сколько Дмитрия Борисовича. Впрочем, это понятно: кустарные способы добычи руды не могли привлечь большого внимания опытного инженера-геолога. Гораздо больше занимали его направление и мощность жил.

Зато Дмитрий Борисович живо интересовался всем. Он обращал внимание на каждый молоток, каждую лопату, на одежду рабочих — ничего не ускользало от его внимания! То и дело раздавались его вздохи:

— Был бы у меня фотоаппарат!..

Но аппарата не было, и Дмитрий Борисович старательно зарисовывал в свою записную книжку все, что привлекало его внимание.

Артем рассеянно следил за археологом — мысли его все время возвращались к одному: почему имя Рониса кажется ему знакомым? Откуда он знает его? Или иначе — это имя напоминает ему что-то знакомое…

Теперь по просьбе друзей Ронис рассказал о себе — так же сдержанно и спокойно, хотя изредка в его голосе и прорывалась глубокая печаль.

— Да, я родился здесь, — говорил он. — Но никогда в жизни не забывал того, что рассказывали в нашей семье, передавая от отца к сыну. Мои далекие предки были захвачены скифами в плен в Ольвии, во время победы скифов над греками. И скифские победители превратили их в своих рабов. Моих предков и всех их потомков!..

Варкан, рассеянно слушавший до этого Рониса, поднял голову и усмехнулся:

— Ты так говоришь, Ронис, будто твои предки никогда не обращали в рабство скифов. Военное счастье переменчиво, вот и все…

Друзья заспорили, перейдя на скифский язык. Дмитрий Борисович поделился тем временем с товарищами своими мыслями.

— Конечно, Варкан прав. Совершенно естественно, что скифам, гораздо чаще оказывавшимся в рлену у греков, жилось значительно хуже. История, например, помнит множество восстаний среди рабов в греческих колониях. Греческая знать жестоко угнетала своих рабов, преимущественно скифов, захваченных в плен в Причерноморье…

— Ясно, что скифские рабы восставали. А как же иначе могли они бороться за свою судьбу? — отозвался Артем, который никогда не мог оставаться спокойным, если речь заходила об угнетении.

Лида выразительно дернула его за рукав: не мешай!

— Еще две тысячи лет тому назад, — продолжал Дмитрий Борисович, — скифы под руководством энергичного и умного вождя, тоже раба, Савмака, восстали против угнетателей и даже захватили власть в свои руки. Но греческие колонисты задушили это восстание с помощью наемных войск, вызванных из-за моря… Вспомните о знаменитом Боспорском царстве, вспомните о всех колониях греков… О той же известной нам со школы Ольвии… о, об этом можно рассказать немало интересного, и уж никак не в пользу греческих завоевателей!.. Когда-нибудь потом вы напомните мне, друзья мои, и я расскажу вам множество интересных вещей об этом периоде… Но наши собеседники уже снова перешли на греческий язык. Давайте послушаем!

Варкан и Ронис все еще спорили. Наконец скиф воскликнул:

— Ронис, я не понимаю вот чего! Ответь мне начистоту. Как ты можешь жить в ладах с Дорбатаем? Я знаю тебя, знаю немало такого, о чем не знает никто другой. Есть у нас с тобой и много общего, и если бы Дорбатай дознался об этом, он не помиловал бы нас, не так ли?

Ронис утвердительно кивнул головой.

— Но Дорбатай смотрит на меня с нескрываемой злостью, так как он мой враг и не сомневается в том, что и я враг ему. Но ведь и для тебя он враг, я знаю! Почему же он благоволит к тебе? Чем это вызвано? Конечно же, не тем, что ему, мол, нравится твое лицо. Отвечай!

Ронис горько усмехнулся:

— Да, Дорбатай, как видишь, благосклонно относится ко мне. Но ты прав, Варкан, это не потому, что ему нравятся черты моего лица, и еще меньше потому, что он любит меня…

— Так почему же тогда? — настаивал Варкан.

Глаза Рониса блеснули гневом.

— Ладно, слушай, Варкан! — быстро заговорил он. — Слушай! Мы с тобой друзья. Не впервые ты упрекаешь меня в том, что Дорбатай словно бы благосклонно и даже по-дружески относится ко мне. Я скажу тебе, в чем тут дело. Знаешь ли ты, что я покупаю у Дорбатая его расположение ко мне? Оно необходимо для того, чтобы никто не осмеливался мешать мне в моем деле… о котором ты хорошо знаешь. Ради осуществления моих планов, ради достижения моей цели я готов отдать всю свою жизнь — и тебе также известно это! Но для того, чтобы достичь этой цели, мне прежде всего необходима полная свобода. И я покупаю ее у старого вещуна! Тебе ясно?

— Я не понимаю тебя, Ронис…

— Слушай! В моей семье есть старая легенда о каком-то далеком моем прапрадеде. Эта легенда шепотом передавалась от отца к сыну, от сына к внуку и правнуку. Именно так она дошла и до меня. Я расскажу тебе ее, Варкан. Слушай, вот она, эта легенда!

Ронис на миг остановился, словно собираясь с силами.

— Когда-то давным-давно, когда именно — я не знаю, один из моих предков нашел в горах золотые залежи. Они были такими богатыми, эти залежи, что золото не нужно было копать. Его можно было брать голыми руками. Наклоняться — и собирать с земли самородки чистейшего золота. И даже на протяжении всей своей жизни человек не мог бы, работая день и ночь, исчерпать эти залежи, собрать все самородки… Мой предок никому ничего не сказал об этих богатых залежах. Он спрятал тайну глубоко в своем сердце. Только его старший сын узнал об этом. Таково было завещание предка: передавать тайну из уст в уста, от отца к старшему сыну… И вот, как я сказал тебе, эта тайна дошла и до меня. Правда, часть этих залежей давно уже потеряла свою ценность…

— Из нее выбрали все золото?

— Нет, совсем не то. Видишь ли, мой предок нашел два месторождения золота. Одно очень большое, а второе значительно меньше. Я разрабатываю меньшее. Но из него я могу давать в сокровищницу Дорбатая много золота. И этим я покупаю у старого вещуна мою свободу. Он узнал, что только я один знаком с тем местом, где находятся залежи. И конечно, он не собирается вредить мне до тех пор, пока я даю ему золото. А самородков золота мне хватит на всю мою жизнь, хоть бы я прожил еще триста лет! Старый Дорбатай, понятно, хотел бы сам дознаться, откуда я беру драгоценный для него металл. Но он превосходно понимает, успел уже убедиться, что я не скажу ничего, пусть он даже будет пытать меня месяцами…

— Ты говоришь, что он понимает и даже убедился. Откуда и как? — переспросил Варкан.

Вместо ответа Ронис откинул широкий рукав верхнего одеяния и закатал рубашку. На его руке выше локтя были ясно видны большие и глубокие шрамы, будто кто-то кусками вырезал оттуда живое мясо.

— Это, — угрюмо произнес Ронис, — следы того, как Дорбатай узнавал и убеждался, Варкан… Но он вскоре сообразил, что таким образом ничего не узнает от меня, что я скорее умру, чем скажу ему хотя бы одно слово. И тогда он освободил меня с условием, что я ежемесячно буду приносить ему некое условленное количество золота. Потом он решил выследить меня. И из этого тоже ничего не вышло. Ведь я не ребенок, Варкан! Видишь ли, пока что единственное мое оружие — это золото! И я не выпущу его из рук! Мне нужно жить, потому что передо мною великая цель. Ты знаешь о ней, Варкан!