Куба далеко? Куба рядом! 1978 (СИ) - Арх Максим

— Кто?

— Это животные такие. Знаешь?

— Нет, — замотала головой Юля.

— Короче говоря это такие животные, относящиеся к семейству двурезцовых, и замечательны они тем, что какают какашками в форме кубиков.

— Не может быть, — прошептал Савелий.

— Может, — заверил его командор и, похлопав по плечу, добавил: — А теперь ответь мне на вопрос: почему именно это интересует советского пионера?

— А-а…

— Вот и я не знаю. Моё мнение что у этого пионера не всё в порядке с головой, — самокритично произнёс я и попросил обалдевшего водителя остановиться напротив входа в метро.

Глава 19

Если бы кто-то из будущего, скажем, решил бы 13 апреля 2022 года прикинуть, сколько времени прошло до сегодняшнего дня — 23 декабря 1977 года, то он не без труда бы смог вычислить, что судьбоносное в жизни мирового сообщества заседание состоялось 44 года 3 месяца 21 день назад.

По дороге на эшафот заехал в одно место, кое с кем переговорил, дал необходимые указания, выдал двести рублей и двинулся на лобное место. Туда приехал немного уставший, довольный проделанной работой при съёмке эпизода и недовольный тем, что вместо банкета в актовом зале, который вот-вот должен был начаться, я вынужден идти на судилище.

А в том, что это будет именно судилище, я, собственно, и не сомневался. Ну да ладно, прорвёмся. Как говорится: последний бой он трудный самый. Возможно, оно так и есть. Во всяком случае, сейчас мне это предстояло проверить на практике. И хотя, в глубине души я искренне надеялся, что это будет не последний бой, в прямом смысле слова, но всё же понимал — бой будет сложным, решающим и с абсолютно непредсказуемым финалом. Но отступать мне было некуда. Позади была не только моя жизнь и судьба, но и судьба моей семьи, моих близких и друзей, города, нашей страны — СССР, и как бы пафосно это не звучало — мира в целом. Высокопарно? Высокомерно? Отнюдь! Всё именно так, как и сказано выше — судьба дальнейшего развития мира решалась сегодня именно здесь и сейчас — в кабинете парторга Министерства культуры товарища Тарана.

Пропуск на меня был выписан. Снял пальто, сдав его в гардероб, и пошёл к лестнице, ведущей наверх. Перед тем, как идти в нужный кабинет, зашёл в туалет и переоделся в свой выходной парадный «смокинг» — школьная форма плюс белая рубашка и сандалии. Убрав сменную одежду в спортивную сумку, выдвинулся по месту предписания.

В приёмной на этот раз оказалась секретарша.

— Вы — Васин, — прямо с порога спросила она меня, приятно «выкнув».

— Хотя и не вооружён, но очень опасен, — не стал отрицать очевидного милый мальчик.

— Проходи, тебя ждут, — неожиданно тыкнула мне темноволосая женщина лет сорока. Я ей, понимашь, хотел сразу сказать пару ласковых про тыканье, но вспомнил свой зарок и смолчал. Та же, тем временем, встала из-за стола, цокая каблуками, подошла ко мне, поправила двумя руками рубашку и, подталкивая к двери начальника, прошептала: — Ну, ни пуха тебе, Саша, ни пера.

Открыв дверь в кабинет, увидел, что народа там видимо-невидимо. Все места были заняты людьми разных возрастов и разного пола. И самое удивительное было в том, что никого из них я не знал. Становилось не понятно, почему они не пригласили моих сверстников и знакомых из школы или района, в котором я живу. Там тоже есть комсомольцы, они меня знают и вправе говорить о знакомом, высказывая своё мнение. Во всяком случае их было бы более всего логично услышать, в отличии от этих, кого я вообще первый раз в жизни вижу.

«Как же они собираются меня обсуждать, если ничегошеньки обо мне не знают? Чужие люди будут решать мою судьбу? Неа! Этот самолёт не полетит! Ну их нафиг, пусть сами себя обсуждают».

Это мне сразу не понравилось, поэтому, как только я всё это понял, тут же произнёс: — Ой, извините. Ошибся кабинетом, — и, захлопнув дверь, улыбнувшись секретарю, добавил: — Надо же. Бывает же такое. Не туда зашёл. Во дела… Совсем, наверное, старенький стал. Не вижу ничего — ослеп.

— Васин! Зиночка, держи его! — заорали из-за двери, и не успел я выйти из приёмной, как выбежавший из кабинета парторг громко крикнул мне в след: — А ну, стоять! — и призывно махнул рукой: — Ты куда это собрался?

— Да я, наверное, ни туда пришёл…

— Туда ты пришёл — куда надо! Заходи! Мы тебя уже заждались.

— Вы считаете это имеет смысл?

— А ты так не считаешь?

— Не считаю. Я думал тут товарищеский суд, а значит, меня должны судить знакомые со мной товарищи. А вы кого пригласили? Что это за люди? Почему они должны обсуждать меня?

— Это комсомольцы, как и ты.

— Ну, это ещё бабушка надвое сказала, — задумчиво произнёс я, поправляя воротничок белой рубашки, который, по моей просьбе, мама накрахмалила.

— Прекрати пререкаться и заходи. Я тебе два дня назад говорил о собрании. Ты согласился прийти и никаких претензий не предъявлял. Так что давай заходи и хватит «Ваньку валять».

Не стал отвечать на очередное хамство в виде очередного тыканья и приторной улыбки, за которой отчётливо читался оскал. Цыкнул зубом, глубоко вздохнул и, посмотрев в потолок, произнёс антинаучное и чрезмерно антиматериалистическое: — Ну, Вы сами эту кашу заварили! С Богом! — и, под широко открывшиеся глаза парторга и секретаря Зиночки, зашёл внутрь «чистилища».

Как культурный человек поздоровался, чуть приклонив голову вперёд и влево.

— Здравствуйте, братья и сёстры.

А в ответ лишь удивление и всего пару: «здрасьте-здрасьте».

Моему удивлению не было предела.

«Так, понимашь, гостей не встречают!»

— Видали, кто соизволил нас посетить? — с небольшой долей иронии произнёс Таран и, пройдя в противоположный конец кабинета, сел в кресло, стоящее во главе стола.

— Не позволительное хамство и расхлябанность, — встрял в разговор усач.

Не стал отвечать на их реплики относительно культуры, а осмотрел собравшихся, которых, к слову, оказалось около двадцати человек. Лица их были напряжены, хмуры, раздражительны и приятности беседы абсолютно не предвещали.

«Блин, чё-то засада какая-то. Может ну их нафиг и как всегда в окно?»

Поморгал и вновь осмотрел собрание. Более внимательно.

Нужно сказать, что на этот раз я разглядел некоторые приятные лица и понял, что, возможно, всё не так уж и плохо. Часть комсомольцев — человек пять, смотрели на меня влюблёнными глазами… Их понять было можно — культовый идол из сказок и мифов материализовался всего в нескольких метрах от них. Ну разве это не доказательство того, что чудеса случаются.

Среди них увидел и старосту группы во ВГИК — Машу Державину.

«Ничего себе, хоть одно милое лицо».

А после этого заметил, так сказать — сочувствующего старца. Пётр Карлович Дорн — третий заместитель Министра культуры, сидел степенно по правую руку от парторга и изредка записывал что-то к себе в блокнот.

«Гм, Пётр Карлыч, может и поможет, если вспомнит, что я в его глазах сверхсекретный тайный суперагент КГБ, как минимум».

Ну а другая часть разглядывала меня с явной неприязнью. Почему? За что? Было не понятно. Может им, действительно, не нравилось и их раздражало моё творчество, а может быть им «хвост» так накрутили, что они волей-неволей прониклись ненавистью к самому прекрасному человеку во вселенной.

— Итак, Васин, а вот и ты. Отдай комсомольский билет Елизавете Андреевне, — показал рукой на, сидящую с краю, женщину с блокнотом. — Она номера сравнит. А то в деле путаница произошла. А сам проходи.

— В каком ещё деле? — не понял я.

— В твоём, в твоём. Давай билет.

— Нету, — постучал по карманам.

— То есть как это нету? Ты почему его не принёс?

— Не посчитал нужным.

— Да ты что?!

— А что не так? Обязательно нужно было принести? Но мне никто ничего об этом не говорил.

— Ты и сам должен был догадаться, — произнёс неприятный толстый мужик, сидящий рядом с парторгом.

Я не стал ему напоминать, что не культурно вмешиваться в разговор с незнакомыми людьми, не представившись, а лишь пожал плечами и, улыбнувшись, произнес, начав со стихов: