Тэмуджин. Книга 1 - Алексей Гатапов

«Керулен, – догадался Тэмуджин, вглядываясь из-под ладони. – Шире или уже Онона он в этих местах?»

При воспоминании об Ононе у него заныло в груди, но он тут же подавил тоску, направив мысли в другую сторону, заставив себя думать о том, как ему нужно вести себя на новом месте, среди чужих парней – гордо и независимо.

Перед полуднем, выехав следом за отцом и Дэй Сэсэном на гребень сопки, в низине, в пойме реки Тэмуджин увидел небольшой курень. Полтораста юрт стояли правильными кругами, тесно прижавшись друг к другу, будто здесь шла война и люди готовились обороняться от врага.

Спустившись с возвышенности по зарослям вдоль маленькой речки, проехали мимо стада годовалых телят. Несколько подростков на лошадях, без седел, присматривали за ними.

Подростки разом обернулись на стук копыт, когда они выехали из-за кустов и поклонились, когда на них взглянул Дэй Сэсэн. Выпрямившись, они открыто и неприязненно разглядывали Тэмуджина.

– Видно, из больших нойонов, – услышал Тэмуджин вдогонку. – Видели, какое оружие носит?

– И конь не для каждого…

– Ничего, уйдем к разбойникам, – ответил шепелявый, не по годам грубый голос, – и получше коней себе добудем.

Между двумя грязными, ветхими юртами внешнего круга въехали в курень. Во втором кругу стояли юрты получше. Из одной из них с ревом выбежал мальчик лет шести, голый по пояс, и со всех ног пустился прочь. На черной от загара спине наискось пролегала свежая бурая полоска. Вслед вышла худая высокая старуха с плетеным ремнем в руках.

– Отродье злых духов… – озлобленно бормотала она, высовываясь из-под полога, но увидев нойонов, замолчала.

Спрятав ремень за спину, она склонила голову в шапочке из телячьих шкурок, из-под которой криво торчали две седые косички.

– Чем прогневил тебя малыш, мать Бату-нукера? – спросил Дэй Сэсэн.

– С внуками войны веду на старости лет, – хмуро улыбнулась старуха. – Вы уж простите нашего недоумка, дорогу вам перебежал, негодник.

– Ничего, – отъезжая и уже не оглядываясь, сказал Дэй Сэсэн. – Если дорогу перебежал парень, то плохого здесь нет.

Быстро добрались до середины куреня. Во внутреннем кругу оказался единственный айл, к коновязи которого они подъехали. Тэмуджин удивленно переглянулся с отцом: Дэй Сэсэн оказался главой этого куреня. Подбежавшие слуги приняли коней.

Из большой юрты вышла дородная женщина лет тридцати, в новом халате из рыбьих шкур, отороченном синей китайской тканью. Скрывая любопытство и тревогу под радушным взглядом, она выжидательно оглядывала гостей.

– Живем мы скромно, – говорил Дэй Сэсэн, подводя Есугея под руку к двери юрты. – Вот жена моя Цотан сварит еду из того, что есть, на сегодня насытились, и ладно…

Войдя в юрту, Есугей поклонился онгонам на северной стороне, уселся вместе с хозяином на хойморе. Тэмуджин пристроился по правую руку.

Принесли айрак. Есугей осторожно принял из рук Цотан большую фарфоровую чашу, наполненную белым пенистым напитком, отпил и передал хозяину. Тот, пригубив, передал обратно. Есугей сделал несколько глотков и отдал Тэмуджину.

Пока ждали мясо, вели посторонние разговоры. Тэмуджин, опьянев от крепкого айрака, выпитого на голодный желудок, следил за хозяевами, ждал, когда покажется невеста.

«Наверно, в другой юрте отсиживается, – думал он и равнодушно гадал: – Красивая или не очень? Если будет совсем страшной, то откажусь…»

Стали заходить, одна за другой, принаряженные девушки с большими бронзовыми и серебряными блюдами в руках. В ярких китайских одеждах и высоких шапках, обшитых бархатом разных цветов, с золотыми и коралловыми подвесками, они все до одной были красивы.

«У них что, все служанки такие? – Тэмуджин удивленно оглянулся на отца: – А может быть, среди них скрывается моя невеста?» Отец, беседуя с хозяином, внимательно слушал его и не смотрел на девушек.

Служанки, скромно опуская глаза, ставили блюда на лакированный стол и перед уходом низко кланялись. Некоторые, что были посмелее, успевали бросить короткие, быстрые взгляды на Тэмуджина, и он, забыв о еде, провожал их восторженными глазами.

Есугей оглянулся на него и глазами указал на стол: «Ешь!». Опомнившись, Тэмуджин выпрямил спину, вынул малый ножик для еды и засучил рукава. Он подолгу жевал, отрезая горячее нежное мясо молодой овечки небольшими кусочками, незаметно взглядывал на полог двери и с надеждой думал: «Может быть, еще зайдут?» Вспоминал лица девушек; лучше других запомнилась первая, с пронзительно-черными раскосыми глазами, нежными щеками и чуть припухлыми губами. Она ни разу не взглянула на него, но сейчас, воскрешая ее в памяти, Тэмуджин был почти уверен, что та всеми движениями своего небольшого, стройного тела, поворотом головы и опущенным взглядом красивых глаз была обращена в его сторону. Тэмуджин все больше отдавался мыслям о ней, ее немного испуганное, напряженное лицо не уходило из головы.

Очнулся он от легкого толчка: отец задел его локтем случайно или нарочно – чтобы не забывался. Он снова взялся за еду, но лицо девушки, самой красивой, все так же стояло перед глазами. Другие как-то померкли, отдалились в памяти.

Когда гости утолили голод, Дэй Сэсэн предложил им отдохнуть в другой юрте. Войдя вслед за отцом в маленькое, но чисто убранное и устланное уйгурскими коврами жилище, Тэмуджин, наконец, вздохнул свободно. На правой стене уже висело их оружие, у двери были сложены их вьюки и переметные сумы.

Отец по-хозяйски уверенно прошел на мужскую половину. Сняв гутулы и раздевшись до пояса, он прилег на березовую кровать, застланную вдвое сложенным новым войлоком, сложил руки под затылком. Вскоре он задремал.

Тэмуджин присел на такой же кусок чистого войлока, расстеленного на левой половине, и смотрел на заснувшего отца. Глядя на расслабленное сном лицо и вольно раскинувшееся сильное его тело, он только сейчас вдруг осознал, что уже совсем скоро, может быть, завтра, они расстанутся, и теперь он будет совсем оторван от всего родного. Он смотрел на спящего отца и думал, что потом не раз будет вспоминать этот день и то, как отец спал на этой кровати. В этой юрте, может быть, он и останется жить, а отца уже не будет рядом – будет одно лишь воспоминание о нем, лежавшем когда-то на этой самой кровати.

Тэмуджину вдруг захотелось поговорить с отцом, услышать его мощный, уверенный голос, который он любил с самого раннего детства. Голос отца всегда разгонял страхи в ночной темноте, когда ему, маленькому, казалось, что со всех сторон окружают черти и привидения. В голой степи, когда встречались незнакомые люди со страшными разбойничьими лицами, голос отца придавал уверенность, подавляя тревогу на сердце. Тэмуджин, не решив еще, о чем они будут говорить, окликнул:

– Отец!

Есугей, чуть помедлив, открыл глаза, оглянулся на него.

– Ты почему не отдыхаешь? Ложись.

– Отец, что самое плохое для мужчины? – уже задав вопрос, Тэмуджин понял, что это то самое, что нужно было ему узнать от отца до того, как они расстанутся.

Есугей еще раз оглянулся на него, внимательно посмотрел в лицо и отвернулся, устремив взор в открытый дымоход.

– Ты правильно задал вопрос, – сказал он, помолчав. – Я хотел говорить с тобой об этом завтра, перед отъездом, но скажу сейчас, раз ты спросил сам… Самое плохое для мужчины, хуже которого не может быть ничего на свете, это потерять лицо. Можно быть и рабом, имея свое лицо, а можно быть нойоном и не иметь его. Утром после сна и вечером перед сном мужчина должен думать о том, как достойно нести свое лицо и не уронить его. Это главная мудрость мужчины.

Тэмуджин теперь знал, какой должен быть следующий вопрос.

– А что самое плохое для нойона?

Есугей сел на кровати и тяжело посмотрел на него.

– Нет большего позора и несчастья для нойона, чем потерять свое знамя, полученное от предков. Можешь потерять и табуны, и людей, но пока в твоих руках знамя, ты имеешь право вернуть свое и добыть другое. Под свое знамя ты можешь собрать воинов, жаждущих добычи и славы, и подданных, ищущих защиты и покоя. Знамя – это небесное право и сила нойона; без знамени он волк, потерявший клыки и беспомощно озирающийся по сторонам. Боги и люди отворачиваются от него, он обречен погибнуть как обессилевший кулан под клювами воронья.

Есугей долго говорил о том, что есть зло, а что благо для воина и нойона, а в голове у Тэмуджина навсегда оседала мысль о бесценности двух вещей – знамени нойона и лица мужчины. Всю свою жизнь до глубокой старости, падая и поднимаясь, стоя у края пропасти и на вершине могущества, он будет помнить эту мудрость, завещанную отцом: беречь знамя предков и хранить лицо мужчины.

Поближе к вечеру зашел Дэй Сэсэн.

– Хорошо ли отдохнули? – с бодрым и радостным видом человека, удачно свершающего важное дело, говорил он. – А мои сородичи уже собрались и жаждут взглянуть на Есугея-багатура, на их глазах разгромившего главную татарскую ставку у Чжили-Буха.