Однажды… - Ильгар Ахадов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лишь раз мне пришлось напрячься на этом поприще. Однажды два курьера пропали на границе России и Казахстана с нормальным налом зелени. Кореец заподозрил, что цыгане исчезли с наваром и хотел взыскать утраченное с клана. Богдан получил соответствующее требование, и цыгане в тревоге обратились ко мне.
Я попросил у Корейца время и начал расследование. Версия, что бабло кинули пропавшие, уже изначально выглядело не убедительно. Оба имели семьи, которые глубоко скорбели. Постаревшая и уже немощная Рада, взяв в руки их фотки, бросила на пол и прослезилась. Видя это, у одной из жен, пропавших случилась истерика – она начала выть, а другая упала в обморок. Далее старая цыганка ушла в себя, ни на какие вопросы не отвечала.
Позже выяснилось, что до казахской границы цыгане не дошли. Их убили менты приграничного городка, ответственные за их прикрытие. Пристрелили прямо в машине, а тела закопали в степи, когда стемнело. Могилы, вернее, яма была заранее вырыта, и так глубоко, что ни бродячие собаки, ни шакалы не смогли бы их достать.
Как я вышел на убийц, да очень просто. По цепочке, пункт за пунктом проследив маршрут курьеров, обозначил предполагаемый район их пропажи. Выяснилось, что один из двух участников-ментов, которые попали в поле зрения, недавно приобрел подержанную иномарку. Под вымышленным предлогом я сам посмотрел в глаза этого предполагаемого душегуба. В них я прочитал все. Даже когда загонял машину в свой двор, он воровато, со страхом оглядывался. Верно ведь говорят – на воре шапка горит.
Они каждый день после работы с подельником-напарником засиживались в кабаке, то о чем-то спорили, приглушая голоса, когда кто проходил рядом, то просто, молча, пили.
Их отключили в том же кабаке клофелином, и очнулись они уже не в том месте, где рассчитывали.
Их даже не пытали. Сами признались. То ли совесть мучила, то ли осознавали бесполезность отрицания.
Трупы курьеров-цыган отправили в городской морг. Все расходы на перевозку, компенсации семьям убитых легли на плечи милицейского чина, ответственного за этот участок трафика, хотя он вопил, что был ни при чем, подручные подставили, доложили о проделанной работе – якобы курьеров успешно препроводили через коридор.
“Людей надо было внимательно подбирать!” – вердикт Корейца был краток, и мент, осознав вину, принял наказание.
Кстати, дипломат с валютой изъяли из дома убийцы, который купил машину. Милицейский чин также округлил истраченную часть денег…
– А как поступили с убийцами? – перебила Аталай.
– Как?.. – переспросил рассеянно Длинный. – Как с убийцами и поступили. Закон суров.
– Да какой закон!.. – огрызнулась она. – С каких пор самосуд считается законом?
– Разве в судах вершат судьбы себе подобных не такие же люди? – пожал плечами Длинный. – Если человек получает за это зарплату, это не гарантирует его непредвзятость. В суде, возможно, они откупились бы. А от Корейца – нет.
– Наказывая даже по факту преступления, вы присваиваете себе функции Бога. Это, по-вашему, правильно? – неуверенно спросила Гюля.
– А разве не этим занимаются люди в мантиях, не редко самым безбожным образом? – улыбаясь, переспросил рассказчик.
– Потому и в цивильных странах отказываются от смертной казни. Отвечать за убийство убийством дико, примитивно и порождает цепную реакцию, – заартачилась и Аталай. – Неужели не понимаете?
– Нет, не понимаю, – вздохнул Длинный, – и цыгане вряд ли поймут. Мы не искушены в религиозно-философской догматике. И считаем глупо оставлять возмездие на какой-то неопределенный срок и неопределенным силам.
– А все-таки, милейший, как поступили с убийцами? – прищуриваясь, повторил вопрос Аталай Прилизанный.
– Аналогично. Их закопали в ту же яму, где лежали их жертвы. Неспроста говорят, не рой яму чужому, сам же попадешь. Этот случай был наглядным доказательством того, что пословицы, притчи высасывались не из пальцев, а ковались веками. Такой вот несложный расклад.
Правда, я опять ослышался приказа, – зевнул рассказчик. – Кореец приказал ментов живьем закопать, а я, уже когда начали засыпать яму, пристрелил их.
Понимаете, они не просили прощения, не умоляли, чтобы оставили им жизнь. Просто молча, склонив головы, смирились с приговором, тем самым восприняв его справедливую неизбежность. Это было жутко.
– Вы молодец… – прошептала Гюля.
– …
– Все равно, все равно, я хочу, чтобы он перестал убивать! Чтобы перестали вообще убивать!.. – вдруг закричала и забилась в истерике Аталай. – Боже мой!..
Все бросились и начали успокаивать ее. Она же безутешно рыдала.
– Да, милейший, вам действительно пора закругляться, – проворчал Прилизанный. – Как-то рассказ чересчур эпатажный получился – с алыми красками. Долго еще?
– Не мешайте, пусть продолжит, – торопливо промолвила Аталай сквозь слезы, – извините меня, дуру…
– Вы хорошая девочка, – печально улыбнулся ей Длинный. – А может действительно вам лучше уйти?
– Господи!.. – это Гюля.
– Никуда я не уйду! – уперлась Аталай. – Столько мучилась…
– Тогда не сюсюкайте! – вышел из себя Прилизанный. – Тоже мне мученица! Присосались к нашим нервам!
– Сами вы нервосос! – выпалила бунтарка. – Вы не только нервы, но и кровь сосете у несчастного народа.
– Это я сосу?! – у Прилизанного губы скривились от возмущения. – Ах вы… маленькая дрянь!
– Говорил вам, в чайхану их надо, – безутешно вздохнул Зопаев.
– Пошел на фиг, Зопаев, лакей долбанный! – выкрикнула Гюля.
– Дурдом… – пробормотал Прилизанный. – Все общество дурдом! Чего тут я нервничаю?
– Правда, чего? – тут я не выдержал. – Разве, что в дурдом его превратили вы сами, “ваше величество” – большой чиновник. И теперь, вдыхая каждодневную его вонь, думаете, как скоро детей своих вывезти. Такой вот парадокс.
– Все, будем слушать, – пресек взрывоопасную перепалку Арзуман и выразительно посмотрел на Длинного.
Тот массировал большим пальцем висок. Кажется, потерял нить рассказа.
– Расскажите, как сложились ваши отношения с Корейцем? – подсказала Гюлечка. – Вы же, можно сказать, спасли его. Наверно он вас нехило отблагодарил?
– М-да… Он меня живым оставил. Я в принципе доволен.
– И все? – удивленно, Аталай. – Да он просто…
– Не надо! – перебил Длинный. – Не судите, если в теме не смыслите.
– Но вы провернули такое дело! – воскликнула та. – Они просто обязаны были вас простить!
– Вы не понимаете… – Длинный на миг умолк. – То, что я спас Корейца не имело никакого значения, если я… как бы… оказался предателем. Он не пощадил даже своего учителя, человека, с которым в Организации сделал первые шаги. Что тогда я?
Казанцев… Вот, я думаю: что стало бы, если б Кореец его простил?
И прихожу к единственно приемлемому ответу: да ничего хорошего. Это создало
