Останься со мной навсегда - Наталья Калинина

Проглотив таблетки и запив их апельсиновым соком со льдом, он подошел к туалетному столику и стал рассеянно перебирать телеграммы… «Я в порядке. Не волнуйся. Не ищи меня. Вероника». И снова — «Я в порядке. Не волнуйся. Не ищи меня. Вероника». Как будто у нее заело пластинку…

Сейчас он подумал, что, быть может, совершил ошибку, отказавшись от розысков. Завтра же он позвонит в какое-нибудь серьезное сыскное агентство и поручит это дело детективам. Потому что если она действительно охладела к нему, то обязана, по крайней мере, объяснить ему это человеческим языком, а не повторять, как попугай, отрывистые, телеграфные фразы. И он отыщет ее хоть на краю света, чтобы получить от нее это объяснение.

«Мы никогда не потеряем друг друга — а если потеряем, то сразу же найдем», — вдруг зазвучали в голове слова, которые она сказала в тот последний вечер.

Могла ли она бросить его после таких слов?

Нет, не могла.

Словно нарочно, в эту самую секунду раздался звонок внутреннего телефона, прикрепленного к стене у изголовья кровати. Он мгновенно схватил трубку. Значит, в том такси все-таки приехала она!..

— Вас хочет видеть одна синьора, — сообщил ему дворецкий.

Конечно, глупо было надеяться, что это она. Она бы сразу поднялась к нему, а не стала бы предупреждать о своем приезде по внутреннему телефону — и тогда он высказал бы ей все, что думает о ней и ее телеграммах…

— Скажи этой синьоре, что я не могу спуститься к ней, потому что меня нет дома, или я сплю, или очень занят — или выдумай что-нибудь еще, лишь бы только она отстала. И, кстати, можно было и не звонить мне — ты прекрасно знаешь, как надо поступать в подобных случаях.

— Синьора говорит, у нее к вам срочное дело личного характера.

Знал он эти срочные дела личного характера! Обычно это были актрисы, которые, желая заполучить роль в его новом фильме, приезжали к нему домой, чтобы побеседовать с ним в интимной обстановке. До того, как в его жизни появилась Вероника, он охотно встречался с этими женщинами, и порой они действительно получали роли в его фильмах… А кое-какая из них получала заодно и роль его временной возлюбленной — разумеется, только в том случае, если она сама того хотела. Почему-то они хотели этого почти всегда. Они липли к нему, словно он был намазан медом, и невозможно было втолковать той либо иной актрисе, что роль она получит в любом случае и для этого вовсе не обязательно…

— Объясни этой синьоре, — сказал он дворецкому, — что мне совершенно не о чем беседовать с ней, и даже если это Орнелла Мути собственной персоной, я не могу предложить ей роль по той простой причине, что главные женские роли во всех моих будущих фильмах уже отданы другой актрисе.

С этими словами он повесил трубку. Но едва он отошел от телефона, как тот зазвонил снова. Это опять был дворецкий.

— Синьора очень настаивает на том, чтобы встретиться с вами. Она говорит, это очень важно. Она прилетела из Нью-Йорка специально для того, чтобы переговорить с вами.

— Я сейчас же спущусь. Пригласи синьору пройти.

Он выпустил из рук трубку, которая так и осталась висеть, раскачиваясь на шнуре, и, выбежав из комнаты, бросился вниз по лестнице. Прилетела из Нью-Йорка. Она наверняка знает что-то о Веронике!

На нижних ступеньках лестницы он замедлил шаг. Надежда, промелькнувшая было в его измученной тщетным ожиданием душе, сменилась разочарованием. Конечно же, эта женщина, так упорно желающая встретиться с ним, не имела никакого отношения к Веронике.

Посреди холла стояла худощавая миловидная блондинка средних лет, одетая в воздушное бледно-зеленое платье романтического покроя. Такое платье смотрелось бы превосходно на молодой девушке, потому что самим своим видом наводило на мысль о чем-то юном и свежем, на зрелой женщине оно выглядело несколько нелепо. Это он отметил про себя чисто машинально, потому что привык, может, в силу своей профессии, давать мысленную оценку внешнему виду женщин, и не только актрис.

Зеленые глаза незнакомки, обрамленные густо накрашенными ресницами, смотрели не отрываясь на него. Что-то в этом взгляде поразило его — поразило настолько, что на какое-то мгновение он замер у подножия лестницы прежде, чем подойти к гостье.

— Добрый вечер. Чем могу быть вам полезен? — осведомился он по-английски, входя в роль гостеприимного хозяина.

Женщина по-прежнему не сводила с него глаз. Теперь, когда он стоял близко к ней, ей пришлось задрать подбородок, чтобы смотреть на него, — она, казалось, задалась целью досконально изучить каждую черту его лица. Ему стало немного не по себе.

— Я могла поспорить, что ты меня не узнаешь, — с грустной улыбкой проговорила женщина, тряхнув белокурыми волосами.

Она обратилась к нему по-итальянски и на «ты».

— Если ты напомнишь мне, как тебя зовут и где мы с тобой встречались, я, быть может, узнаю тебя, — ответил он тоже по-итальянски, протягивая ей руку.

Женщина какое-то мгновение колебалась, прежде чем вложить в его руку свою. Похоже, она вдруг оробела… Сейчас ее манера держаться напоминала ему поведение юной девушки, пришедшей на свое первое свидание, и эта манера очень соответствовала стилю ее наряда, однако никак не вязалась с ее сильно накрашенным, далеко не юным, хотя все еще привлекательным лицом.

Хрупкая горячая рука женщины дрогнула в его руке, ее пальцы скользнули к его запястью… Он опустил глаза, недоуменно глядя на их сомкнутые руки.

— Прости, — прошептала она, резко отдергивая руку.

Он отступил на шаг.

— Будь добра, скажи мне, кто ты такая и почему ты решила, что я должен тебя знать. У меня сейчас нет настроения разгадывать загадки.

Он понял, что эти слова прозвучали невежливо и никак не вязались с его ролью гостеприимного хозяина. А раз уж он спустился к гостье, то был обязан достойно сыграть эту роль — он был каким угодно, только не грубияном, тем более никогда не грубил женщинам.

— Прости, — сказал он и улыбнулся незнакомке. — Я вовсе не хотел говорить тебе резкости.

Ее глаза внезапно наполнились слезами. Теперь до него дошло, что именно поразило его во взгляде гостьи: она смотрела на него так, словно они знакомы с незапамятных времен, словно провели вместе Бог знает сколько времени, чуть ли не целую жизнь. А еще в ее взгляде было… обожание! Это было просто непостижимо, потому что он никогда прежде не встречался с этой женщиной, а если и встречался, то очень давно, иначе он бы ее помнил. Но факт оставался фактом: она смотрела на него так, как девочка-подросток смотрит на своего любимого киноактера, когда просит у него автограф. Но ведь то девчонки, а этой женщине было на вид около сорока. И он, кстати, не был киноактером.

— Меня зовут Констанс Эммонс, — сказала наконец гостья. Она тоже отступила назад и нервно вертела в руках свою несколько старомодную, но несомненно очень дорогую сумочку из крокодиловой кожи. — Точнее, так меня звали тогда. Потом я вышла замуж и сменила фамилию… Но это не имеет значения. — Она некоторое время молчала. — Мы с тобой встречались двадцать пять лет назад, Габриэле. Ты тогда работал помощником сценариста и участвовал в написании диалогов для того фильма, за который мне присудили «Оскара».

Констанс Эммонс? Ее имя не вызвало у него никаких воспоминаний, так же, как и ее лицо… Хотя нет, имя Констанс Эммонс было ему знакомо. Так звали восходящую звезду кинематографа, о которой писали все газеты в ту пору, когда он сам был еще мальчиком на побегушках у сценаристов — невероятно талантливую актрису, которая в юном возрасте получила «Оскара» и сразу же после этого перестала сниматься. Ее имя само по себе вряд ли вызвало бы у него какие-либо ассоциации, если бы она не упомянула об «Оскаре». Теперь он начинал вспоминать…

Он действительно был знаком с Констанс Эммонс… И достаточно близко. Констанс Эммонс, голливудская актриса, приехавшая в Рим на съемки, была той самой девушкой, с которой он проводил вечера, а иногда и ночи в те времена, когда работал над своим разнесчастным романом, — что, разумеется, ни в коей мере не помогало ему развивать свои творческие замыслы, а скорее наоборот. Сейчас он невольно улыбнулся, вспомнив, как утром они оба появлялись на студии, совершенно обалдевшие и заспанные, и режиссер, с укоризной поглядывая в его сторону, приказывал гримеру хорошенько поработать над лицом мисс Эммонс и ликвидировать на нем все последствия… А потом, через несколько месяцев после ее отъезда, он узнал, что ей присудили «Оскара» — и порадовался за нее в душе. Но почему-то он не позвонил ей тогда, чтобы поздравить с успехом, и даже не послал поздравительной телеграммы. Странно, потому что он всегда поздравлял своих друзей из мира кино с подобными событиями, тем более женщин. Эта привычка появилась у него с тех времен, когда он, будучи еще безвестным, вращался в среде знаменитостей. Он всегда радовался успехам других людей, а тогда в особенности — они укрепляли его веру в то, что он сам тоже когда-то прославится. Но с Констанс Эммонс он потерял всякую связь после того, как закончились съемки. Почему? Почему он не поздравил Констанс Эммонс с этим невероятным, головокружительным успехом? Ее, получившую «Оскара» в двадцать лет?..