Кризис мирового капитализма - Сорос Джордж

Когда заемщиком выступает государственный сектор, за долги придется расплачиваться будущим правительствам – накапливание долга это чудесная лазейка для слабых режимов. К примеру, так называемый реформистский коммунистический режим в Венгрии попытался «купить» лояльность народа заемными деньгами, пока кризис 1982 г. не положил этому конец. Однако сдержанности не хватает не только государственному сектору, и когда долги делает частный сектор, финансовые органы могут даже и не знать об этом, пока не становится слишком поздно. Так обстояло дело в нескольких азиатских странах во время кризиса 1997 г.

Но асимметрия – это также источник сплоченности. Страны-должники подвержены давлению различного рода финансовых и политических факторов, которые крайне затрудняют им выход из системы. Эти факторы скрепляют систему даже тогда, когда отдельные страны чувствуют, что пребывание в ней оказывается для них довольно болезненным. Например, первые демократические выборы в Венгрии в 1990 г., казалось, предоставили отличную возможность подвести черту под прошлой задолженностью и обязательствами, которые взял на себя новый демократический режим. Я попытался подготовить такую схему, но будущий премьер-министр Иожеф Ан-талл отказался от нее, так как считал, что страна несет обязательства перед Германией – крупнейшим кредитором Венгрии. Можно привести и другие примеры. На память приходит ситуация в Чили в 1982 г. Под влиянием чикагской экономической школы банковская система в стране была приватизирована, а люди, скупившие банки, рассчитались деньгами, заимствованными у самих банков. В 1982 г., когда банки не сумели рассчитаться по своим международным обязательствам, государство взяло их на себя, поскольку режиму Пиночета – которому тогда не хватало легитимности – нужно было поддержать кредитное положение Чили в глазах зарубежных инвесторов.

Следует отметить еще одно проявление асимметрии. Выпуск денег в обращение – это прерогатива страны, а те страны, чью валюту охотно признают в международных финансовых операциях, находятся в намного лучшем положении, чем страны, которым трудно осуществлять заимствования в собственной валюте. В этом – одно из основных преимуществ центра по сравнению с периферией. Преимущества получения «сеньоража» (проценты, сэкономленные в результате выпуска банкнот вместо казначейских векселей) относительно невелики по сравнению с выгодами от проведения собственной кредитно-денежной политики. Страны периферии вынуждены пользоваться подсказками центра, прежде всего США. А так как кредитно-денежная политика стран центра диктуется внутренними соображениями, страны периферии имеют ограниченный контроль над своими судьбами. В каком-то смысле ситуация напоминает проблему, которая привела к американской революции – налогообложение без представительства.

Колебания обменных курсов трех-четырех основных валют относительно друг друга способны породить новые осложнения. Изменения обменных курсов и уровень курсов таких валют ударяют по зависимым странам – для них это экзогенные, т.е. внешние потрясения, хотя на деле – это не более чем эндогенные, внутренние явления международной финансовой системы. Международный долговой кризис 1982 г. был ускорен резким повышением процентных ставок в США; Азиатский кризис 1997 г. стал реакцией на повышение курса доллара США. Внутриевропейский валютный кризис 1992 г. был вызван аналогичной асимметрией между германской маркой и валютами остальных стран Европы.

Два указанных фактора – ключевые для проявления асимметрии, но ни в коем случае не единственные источники нестабильности международной финансовой системы. В историческом плане именно зарубежные инвестиции оказывались особенно нестабильными, ибо их производили на стадии подъема рынка «быков» – в период оживления фондовой конъюнктуры, когда цены акций в стране завышены, а инвесторы становятся более предприимчивыми. В результате такого внезапного интереса к зарубежному рынку цены на этом рынке бьют все рекорды, чтобы столь же быстро упасть, когда рынку «быков» наступает конец и инвесторы думают лишь о том, как вернуть обратно свои деньги. Поначалу я специализировался именно в этой области, а потому пережил несколько таких эпизодов. С тех пор ситуация изменилась. Зарубежные инвестиции это не случайная операция, а повседневная практика международных финансовых рынков. Хотя специфический ритм зарубежного инвестирования, к которому я привык в первые годы своей карьеры, возможно, вышел из моды, было бы глупо полагать, что фондовые рынки более не чувствительны к динамическому неравновесию.

В периоды неопределенности капитал стремится вернуться к месту своего происхождения. Такова одна из причин, почему неурядицы в мировой капиталистической системе имеют непропорционально серьезные последствия для периферии в сравнении с центром. Как гласит поговорка, когда Уолл-стрит заболевает простудой, остальной мир страдает пневмонией. Во время Азиатского кризиса неурядицы начались на периферии, но как только Уолл-стрит начал сопеть, всех охватило непреодолимое желание изъять деньги с периферии.

Несмотря на асимметрию и нестабильность – или скорее благодаря им, – мировая капиталистическая система обнаруживает серьезную сплоченность. Теперь находиться на периферии стало крайне невыгодно, но это все же лучше, чем выйти из системы, поскольку для экономического развития бедные страны нуждаются в привлечении внешнего капитала. Если смотреть в будущее, то материальные достижения мировой капиталистической системы недооценивать не следует. Хотя если оценивать ситуацию с позиций капитала, то страны, сумевшие привлечь капитал, тоже не прогадали. Азия охвачена теперь жестоким кризисом, но он наступил после периода бурного роста. Латинская Америка после потерянного десятилетия 80-х годов и «похмелья» после мексиканского кризиса 1994 г. добилась значительного притока акционерного капитала, особенно в банковский и финансовый сектора, где капитал начал давать результаты – реальный экономический рост. Даже Африка обнаружила некоторые признаки жизни. Так что в дополнение к сплоченности система продемонстрировала высокую жизнестойкость, которой противостоит асимметрия и нестабильность.

Что можно сказать о будущем мировой капиталистической системы? Прошлое может дать несколько подсказок. В каком-то смысле эпоха мировой капиталистической системы XIX века была стабильнее нынешней. В тот период существовала единая валюта – золото; сейчас действуют три главные валюты, они терпят крушение от столкновения друг с другом. Существовали имперские страны, прежде всего Англия, чье центральное положение в мировой капиталистической системе обеспечивало достаточно преимуществ, оправдывающих отправку канонерок в отдаленные края, чтобы сохранить мир или собрать долги; в настоящее время США отказываются брать на себя роль всемирного полицейского. Но еще важнее, что люди тогда были более привержены основополагающим жизненным ценностям, чем в наши дни. Реальность все еще рассматривалась как нечто данное, а мышление – в качестве средства добиться знания. Добро и зло, истина и ложь считались объективными критериями, которым люди могут доверять. Наука предлагала детерминистические объяснения и предсказания. Существовал конфликт между религиозными и научными представлениями, но и те и другие содержали нечто общее: они служили надежными ориентирами в мире. Вместе они сформировали культуру, которая, несмотря на ее внутренние противоречия, господствовала в мире.

Конец мировой капиталистической системы в таком виде наступил в результате первой мировой войны. До войны система пережила несколько финансовых кризисов, причем некоторые из них были довольно острыми и сопровождались несколькими годами экономических неурядиц и спада производства. Однако систему уничтожили не финансовые кризисы, а политические и военные события.

В 20-е годы мировой капитализм явился в новом воплощении, хотя он еще не достиг мировых масштабов. Его конец наступил в результате краха банков в 1929 г. и последовавшей депрессии. Я сомневаюсь в том, что этот конкретный исторический эпизод повторится. Допустить крах банковской системы было бы политической ошибкой, которую мы едва ли повторим. Однако я предвижу в будущем нестабильность.