Двести лет вместе. Часть первая - Александр Солженицын

Однако все эти льготы и приглашения – не имели взрывного успеха. Наибольшее, чего добились власти к 1863: в гимназиях России евреи составили 3, 2%[518], то есть свою пропорциональную норму. Кроме отталкивания от русского образования в еврейской среде, тут не без влияния была и перемена задачи у еврейских общественных лидеров: «Когда наступила эпоха великих реформ, „друзья просвещения“ слили вопрос об образовании народной массы с вопросом о правовом положении»[519], то есть снятии сразу всех оставшихся ограничений. Возможность такого либерального простора ясно увиделась после сотрясения тяжёлой Крымской войны.

Но в отношении образования почти магическое изменение произошло с 1874 – после издания нового воинского устава, «предоставлявшего льготы по службе лицам с образованием»: с той поры произошёл «наплыв евреев в общую школу»[520]. «После военной реформы 1874 даже во многих ортодоксальных семьях стали отправлять сыновей в средние и высшие учебные заведения ради сокращения срока службы»[521]. Эти льготы были – не только отсрочка воинской службы и облегчение несения её, а, как вспоминает Марк Алданов, евреи теперь могли сдавать экзамены на офицеров «и получать офицерские чины». «Нередко получали[и] дворянское звание»[522]. В 70-е годы произошёл «огромн[ый] рост[числа] евреев-учащихся в общих учебных заведениях и создани[е] многочисленного слоя дипломированной[из числа евреев] интеллигенции». Во всех университетах страны в 1881 евреев стало около 9%, к 1887 выросло до 13, 5%, то есть каждый седьмой студент. А в отдельных университетах – и много выше: в Харьковском на медицинском факультете – 42% евреев, в Одессе – 31%, а на юридическом – 41%[523]. – Во всех гимназиях и прогимназиях страны процент евреев с 1870 по 1880 удвоился – до 12% (сравнительно с 1865 – учетверился), в Одесском учебном округе к 1886 достиг 32%, по отдельным же учебным заведениям – 75% и больше[524]. (И когда Д. А. Толстой, министр просвещения с 1866, стал вколаживать с 1871 русскую школу в «классическую» систему, перевес к античности, – в кругах русской интеллигенции негодовали, а среди евреев та реформа не встретила неудовольствия, как вспоминает не один мемуарист.)

Однако это образовательное движение пока коснулось только «еврейской буржуазии и интеллигенции. Широкие массы остались верны… хедерам и ешиботам», русская «элементарная школа… ничего в смысле привилегий» не давала[525]. «Массовый еврей остался в прежней изолированности, в силу специфических условий своей внутренней и внешней жизни»[526]. – «В народной массе городов и местечек черты оседлости, жившей в атмосфере строжайшей религиозной традиции и дисциплины, лишь чрезвычайно медленно происходил процесс приобщения к современной общечеловеческой культуре, и ростки нового с трудом пробивались наружу»[527]. – «Скученная в черте оседлости, еврейская масса в повседневной жизни не испытывала потребности в знании русского языка… Широкая масса по-прежнему оставалась в знакомых ей стенах первобытной начальной школы-хедера»[528] – и кто едва умел читать, должен был читать сразу Библию, на иврите[529].

А с правительственной стороны: при широком открытии евреям общего образования – теряли смысл еврейские казённые училища. С 1862 решено было предоставить должности их старших смотрителей также и евреям. Теперь в этих училищах «персонал постепенно пополнился более идейными педагогами евреями; действуя в духе времени, последние направили старания к тому, чтобы поднять изучение русского языка и сократить преподавание еврейских предметов»[530]. В 1873 эти училища были частично упразднены, частично преобразованы в начальные еврейские общего типа, по 3 и по 6 лет обучения, а два раввинских училища, в Вильне и Житомире, – в учительские институты[531]. Правительство отныне… полагало преодолеть отчуждение[евреев] через образование совместное. Но в «Комиссию по устройству быта евреев» поступали как доклады еврейских заступников, часто и высокочиновных, так и тормозящие мнения: что к евреям «нельзя относиться… наравне с другими народностями Империи… нельзя допускать их к безусловному жительству по всему пространству России; допущено это может быть тогда лишь, когда предварительно испробованы будут всевозможные меры к обращению их в производительных полезных граждан на нынешних местах их жительства и когда меры эти окажутся явно успешными»[532].

Между тем в сотрясении ото всех происходящих реформ, даже и особенно от отмены (1856) тяжёлой рекрутской повинности (но и прав старшин над еврейской общиной в связи с тем), затем и отмены (1863) связанной с нею особой подати, – «административная власть общинных заправил оказалась значительно поколебленной по сравнению с той былой почти неограниченной мощью», которая перешла к ним от упразднённого (в 1844) кагала, того прежнего безраздельного властителя над еврейской жизнью[533].

И как раз в эти же годы, в конце 50-х и в 60-е, выступил перед правительством, а затем публично, крестившийся еврей Яков Брафман с энергичной попыткой добиться решительного реформирования еврейского быта. Он подавал о том записку императору, вызывался Синодом в Петербург для консультаций. Он взялся разоблачить и истолковать кагальную систему (отчасти уже и опоздав, по упразднении кагалов), для того перевёл на русский достанные им акты минского кагала конца XVIII – начала XIX века, публиковал их сперва частями, затем (1869, 1875) и сводно в виде «Книги кагала», иллюстрируя всеохватную полноту личностного и имущественного бесправия члена общины. Эта книга «приобрела исключительный авторитет в глазах администрации, будучи принята как официальное руководство, и завоевала себе право гражданства (чаще всего только понаслышке) в широких кругах русского общества», «победоносное шествие Брафмана», «исключительный успех»[534]. (Позже книга была переведена на французский, немецкий и польский языки[535].) – «Книге кагала» удалось внушить множеству отдельных лиц фанатическую ненависть к еврейскому народу как к «всемирному врагу христиан», удалось распространить превратное представление о внутреннем быт евреев»[536].

«Эта миссия» Брафмана по собиранию кагальных актов и переводу их на русский язык «всполошила еврейское общество»; по требованию евреев была создана, с их участием, проверочная правительственная комиссия. Некоторые «еврейские писатели не замедлили выступить с доказательствами того, что кагальные документы приведены у Брафмана частью в искажённом виде, частью в ложном освещении», а один критик «даже заподозрил подлинное некоторых документов»[537]. (Новая Еврейская энциклопедии через столетие, 1976, подтверждает, что «использованные им[Брафманом] материалы являются подлинными и переводы его достаточно точны», хотя и ставит ему в вину ложность интерпретации[538]. Ещё более новая «Российская Еврейская Энциклопедия» в 1994 оценивает, что «опубликованные Брафманом документы – ценный источник для изучения истории евреев в России конца 18-начала 19 вв.»[539]. (Кстати: поэт Ходасевич – внучатый племянник Брафмана.)

Брафман утверждал, «что государственные законы не могут уничтожить ту вредоносную силу, которая таится в еврейском самоуправлении… по его словам, эта организация не ограничивается местными «кагалами»… а охватывает, мол, еврейский народ во всём мире… и вследствие этого христианские народы не могут избавиться от еврейской эксплуатации, доколе не будет уничтожено всё то, что способствует замкнутости евреев». Брафман содействовал «взгляду на Талмуд не как на кодекс религиозно-национального характера, а как на «гражданско-политический кодекс», идущий «против течения политического и нравственного развития христианских стран»[540], создающий «талмудическую республику». Он настаивал, «что евреи составляют государство в государстве», что евреи «считают для себя государственные законы необязательными»[541], еврейская община имеет «одной из основных целей „умозатмение христиан“ для превращения их лишь в фиктивных собственников принадлежащего им имущества»[542]. – Шире того он «обвинял Общество для распространения просвещения между евреями России и Всемирный Еврейский Союз („Альянс израэлит“) в том, что они являются частью „всемирного еврейского заговора“[543]. По оценке Гессена, «Книга кагала»… требовала только того, чтобы в корне было уничтожено общественное самоуправление евреев», невзирая на «гражданское бесправие»[544].