Тайны уставшего города - Эдуард Хруцкий

Сергеева расстреляли. Его подельников тоже. Не пощадили и некоторых цеховиков, а Борис Гольдин опять ходил обедать в любимый «Метрополь».

Конечно, сегодня все эти люди именовались бы буревестниками рыночной экономики. Но не надо забывать, что в дни горбачевской перестройки теневой капитал стал легальным. И все, что творилось в подпольном мире, — вымогательство, кровь, коррупция — вышло на поверхность и практически официально стало называться «первичным накоплением капитала».

Мы это прошли, а что ждет нас дальше? А ничего нового. Жизнь по понятиям одинакова что в ХХ, что в ХХI веке, только размах у нее разный оказался.

А чем это кончится, если доживем — увидим.

Афера времен культа личности

Летом сорок третьего года меня вывезли под Москву на дачу. Моя мама свято считала, что свежий подмосковный воздух будет для меня необычайно целебным.

Я был насильно вырван из своего любимого двора, отлучен от Тишинского рынка, веселые волны которого разбивались о наш дом, увезен в глухомань от любимого кинотеатра «Смена», где как раз шел завлекательный фильм «Она защищает Родину», короче, был лишен всех городских удовольствий.

Видимо, с тех далеких лет я люто невзлюбил дачную жизнь. Но в те суровые времена с моим мнением никто считаться не хотел, и я, как Суворов в Кончинское, был отправлен в подмосковные Раздоры.

Единственное, что примиряло меня с ситуацией, в которую я попал, — это утренние отъезды матери на работу. Я был весь день до глубокого вечера предоставлен сам себе. Присматривать за мной и кормить обедом взялась хозяйка дачи, профессорская вдова, которая весь день на своей террасе читала романы мадам Чарской.

Рядом с дачей, которую мы снимали, было несколько пустых домов. Один из них практически развалился. Осела крыша, рассыпалось крыльцо, на террасе кто-то снял пол.

— Елена Францевна, — спросил я профессоршу, — а кто живет в этом доме?

— Пока никто.

— А где же хозяева?

— Далеко, и, видимо, не вернутся.

Через несколько лет я узнал, что Елена Францевна была права. Хозяева дачи действительно уехали навсегда в солнечный Нарымский край и больше не вернулись.

Позже, в пятидесятом году, участок этот и развалины дома получил ученый муж, прославившийся борьбой с «безродными космополитами».

Ну а пока я обследовал эти таинственные строения. На чердаке обнаружилась куча книжных обрывков, а под рогожей — старый плакат «Вожди мировой революции».

Вождей на нем было много. Овальные фотографии, обрамленные дубовыми листьями. Я узнал только находящегося в центре Ленина. Сталин, к моему удивлению, был пятым в левой колонке лидеров мирового пожара.

Я унес плакат домой, хотел приколоть его на стену в комнате, но почему-то спрятал.

В воскресенье приехал дядька, он собирался в очередную командировку во фронтовую зону. Дядька работал в НКВД в управлении уголовного розыска, или, как он сам говорил, в Центророзыске. Его сотрудники выезжали на фронт, вместе с войсками входили в освобожденные города, налаживая борьбу с бандитизмом.

Я достал плакат и приволок его на террасу, где дядька доедал омлет из яичного порошка, именуемого «меланж».

Увидев мою находку, он чуть не подавился.

— Где взял?

— Вон в том доме. — Я показал на пустую дачу. — А почему нам в школе не рассказали про этих вождей?

— Понимаешь, сейчас я тебе ничего объяснить не смогу. Вырастешь — узнаешь.

Но я был мальчик настырный.

— Дядька, а почему рядом с Лениным не Сталин, а Троцкий?

— Слушай, — уходя от ответа, сказал дядька, — хочешь пострелять в нашем тире?

У меня даже дыхание перехватило от столь прекрасной перспективы.

— Тогда давай сделаем так. Плакат сожжем, а ты никому не скажешь, что видел его. Иначе у меня и у твоего отца, мамы будут крупные неприятности.

На том и порешили. Прошло время, и я не вспоминал об этом плакате и дядькином предупреждении.

Пока не столкнулся с одной забавной литературно-криминальной историей.

Когда я в 1958 году пришел в МУР, то представления об отечественном уголовном сыске мною были почерпнуты из фильма «Дело „пестрых“ и первого после начала „оттепели“ издания книги Льва Шейнина „Старый знакомый“. Особенно мне нравились две коротенькие повести: „Динары с дырками“ и „Брегет Эдуарда Эррио“.

В одной из них Лев Романович поведал изумленным читателям, как обокрали квартиру наркома-нумизмата и унесли его уникальную коллекцию монет. Во втором случае у французского премьера Эдуарда Эррио во время визита в Москву карманники «срубили» золотые часы большой цены.

В обоих случаях похищенное вернул владельцам замечательный сыщик, начальник первой бригады МУРа Николай Осипов. Возвращал он украденное методом нетрадиционным, по договоренности с уголовниками.

На меня эти истории произвели весьма сильное впечатление, и в доме на Петровке, 38, мне хотелось раздобыть именно такой материал.

Я с удивлением выяснил, что начальник МУРа комиссар Парфентьев Шейнина не читал, более того, к его сочинениям отнесся крайне иронично.

Когда я пересказал ему о тех неформальных операциях, которые провел Николай Осипов среди уголовников, комиссар сказал:

— Николай Филиппович мог в Москве сделать что угодно. Блатные его боялись и уважали. Про коллекцию я что-то слышал, а про француза не припомню.

На следующий день я передал Ивану Васильевичу книгу.

Потом он встретил меня в коридоре и сказал:

— Зайди.

В кабинете он вернул мне книжку.

— Понимаешь, я о такой краже у Эррио ничего не слышал. Правда, было очень похожее дело в 1918 году. Но о потерпевшем даже упоминать было нельзя. Знаешь, у кого украли золотой брегет?

— У кого?

— У самого Льва Давыдовича Троцкого. Думаю, Шейнин, прослышав про эту историю, примерил ее на премьера Эррио. О Троцком у нас не только писать, но и думать запрещено.

Я тебе расскажу, как было дело. Может, станешь, как Шейнин, блатным летописцем, примеришь ее еще на кого-нибудь.

Пришло время, и рассказать об этом стало возможным.

Москва. 1919 год. В городе большинство населения — миллионеры. Жалованье рабочим и служащим выдается миллионными банкнотами. Деньги привозят в мешках на телегах. Вобла и мерзлая картошка — немыслимое лакомство, а автомобильная спиртовая смесь шла ничуть не хуже казенной водки и шустовского коньяка. С электричеством перебои, дрова — страшный дефицит, водопровод работает в четверть силы.

И, конечно, уголовники. С наступлением сумерек лучше не выходить на улицу. Да и крепкие дубовые двери и стальные замки не спасают от налетчиков.