По ту сторону - Виктор Устьянцев

Машин поблизости не было, но Володя приметил на опушке леса лошадь, запряженную в фаэтон. Он так и не понял, зачем именно фаэтон кому-то тут понадобился: то ли солдаты из похоронной команды его притащили, то ли кто просто так, ради оригинальности прихватил.

Ездовой был, видимо, из запасных третьей категории, какой-то недотепа. Он долго не мог понять, что от него требуется, был страшно медлителен и неповоротлив. Наконец они все-таки уложили полковника в фаэтон и поехали. Дорога была изрядно побита, ехали осторожно, чтобы поменьше тревожить раненого, но все-таки довольно быстро. Лошадь оказалась хорошей, а ездовой с ней управлялся умело, наверное, до войны работал где-нибудь в колхозе конюхом.

Самое главное было — проскочить участок, где справа почти вплотную подступал к дороге лес: именно оттуда немцы могли перерезать дорогу. И пока ехали вдоль этого леса, Володя все время был начеку. И все-таки первым увидел немцев не он, а ездовой. Резко осадив лошадь, он вдруг начал разворачиваться.

— Ты чего? — спросил Володя.

— А вон, гли-кось, по лесу-то фрицы шастают, — ездовой ткнул кнутовищем вправо.

Теперь и Володя заметил мелькающие между деревьями фигуры.

— Они еще не вышли к дороге, гони вперед!

— Да ведь из ружей-то, поди, достанут, от них до дороги метров пятьдесят, не боле.

— Гони, говорю! — Володя выхватил у ездового кнут и стегнул лошадь. Она рванула и понесла фаэтон по дороге.

Возможно, немцы не сразу разобрались, кто и куда мчится на этом фаэтоне, а может, хотели захватить всех живыми — во всяком случае, они не стреляли. И только возле самого края рощи трое или четверо из них бросились наперерез, намереваясь, видимо, остановить лошадь.

Володя сунул кнут перепуганному ездовому, сдернул болтавшийся на шее автомат и выпустил длинную очередь. Один из немцев упал, остальные бросились обратно к лесу.

Они уже проскочили этот опасный участок, а Володя все стрелял и стрелял по опушке леса, пока фаэтон не скрылся за пригорком. Почему-то немцы на этот раз не сделали ни одного ответного выстрела.

Под огнем «катюш»

А жизнь шла своим чередом. И хотя наши войска наступали, работы у разведчиков не убавилось. Правда, за «языками» ходили реже, немцы сдавались в плен целыми ротами и даже батальонами. Зато прибавилось другой работы — разведчики в составе передовых ударных групп обеспечивали продвижение основным силам наступающих войск.

Но иногда наступление вдруг приостанавливалось, немцы, сосредоточив на каком-нибудь участке большие силы, отчаянно сопротивлялись. Тогда наше командование опять требовало срочно идти в тыл разведать оборону противника или в составе диверсионной группы уничтожить огневые точки и опорные пункты в тылу врага.

Однажды возвращались из разведки, тащили пленного. Как назло, взяли здоровенного, умаялись с ним вконец. Перед рассветом зашли в одну деревеньку, огляделись — вроде бы тихо, немцев нигде нет. Решили, что фашисты ночью оставили эту деревеньку, значит, вот-вот подойдут наши, лучше подождать их здесь, потому что идти дальше уже никто не мог. По рации связались со своими, сообщили, что немцы из деревни ушли и что они, разведчики, будут ждать здесь.

Расположились в стоявшем в конце улицы домике, потуже связали пленного, назначили дневального и уснули. Но дневальный тоже, видимо, сморился, а когда проснулся, было светло. Выглянул в окошко и обомлел: по улице немцы расхаживают — тьма-тьмущая, с пушками и даже несколько танков маячит между домами. Растолкал остальных разведчиков, стали думать и гадать, что делать дальше.

— Уйти незамеченными не удастся. Придется отбиваться, если немцы сюда сунутся, — сказал командир.

Отбиваться так отбиваться, стали готовиться: разложили на полу запасные магазины, гранаты, распределили секторы стрельбы.

Только тут и вспомнил кто-то из разведчиков:

— А как же наши? Мы же им сообщили, что немцев в деревне нет. А их вон сколько. Пойдут наши без опаски и напорются.

Опять по рации связались со своими, доложили обстановку. Командир роты выслушал все и сказал:

— Погодите, я сейчас соседа позову.

Минут пять в наушниках слышен был только треск, а потом послышался чей-то незнакомый голос:

— Дайте какой-нибудь приметный ориентир.

Поглядели в окошко, ничего приметного нет.

— От северной опушки соснового бора вы в какой стороне?

Проверили по компасу, сообщили:

— На юго-восток.

— В скольких метрах? Только давайте поточнее.

А как тут дашь точнее: не пойдешь же шагами вымерять? Один говорит, что на глаз тут ровно триста метров, а другой утверждает, что не менее четырехсот: Они уже догадались, что сосед, с которым они говорят, — артиллерист, ему надо дать точные данные, а то начнет колошматить из своих пушек по ним же.

— Там, посреди деревни, речушка должна быть или ручеек. И мостик. Вам его не видно?

И хотя никакого мостика они не видели, но вздохнули с облегчением: раз говорит, что есть речушка, значит, у него там карта, авось не промажет.

Наконец артиллерист сказал:

— Теперь знаю, где вы. Три соседних дома сами держите на прицеле, а я начинаю с четвертого и дальше.

— Ладно уж, начинай со следующего от нас, — раздобрились разведчики. — Авось не промахнешься.

— Начинаю с четвертого…

Все-таки разведчики немножко опасались, как бы шальной снаряд не залетел в их домик. Но уж никак не предполагали, что через четыре минуты и двадцать секунд начнется такое.

Казалось, небо раскололось на мелкие кусочки, упало на землю, и она тоже раскалывается, как глиняный горшок. Огненный смерч пронесся по деревне, сметая на своем пути все, выбрасывая из себя черные султаны земли, горящие бревна, разрывая в клочья сам воздух. Гулко гудела растерзанная земля, домик трясся, как в лихорадке, сыпались стекла и штукатурка, отсветы пламени плясали в глазах разведчиков.

Это длилось, может быть, всего одну минуту, но она показалась им вечностью, они потом еще долго сидели оцепеневшие, неподвижно и отрешенно глядя на догоравшую деревню. И только дядька Чернобай скручивал трясущимися пальцами цигарку и никак не мог ее скрутить, табак сыпался ему на колени, на лежавшие под ногами гранаты.

Вероятно, они так бы еще долго просидели, если бы не услышали в лежавших на столе наушниках слабый голос, беспрестанно повторявший:

— «Сосна», «Сосна»! Я «Соя», я «Соя»!..

Чернобай положил на край стола так и не удавшуюся цигарку, надел наушники и сказал:

— Слухаю…

Слушал он долго, потом поглядел в окно и сказал: