Ведьма (СИ) - Конторович Александр Сергеевич

Девушка остановилась посреди заснеженного монастырского двора. Было еще очень рано – сестры только ушли на утреннюю службу, вокруг темнота, холод и ни одной живой души. Дана остро почувствовала свое одиночество.

«Нет, Лекс ни за что не стал бы меня обманывать. Он не знал, сможет ли вернуться обратно, и, скорее всего, даже и не собирался возвращаться. Он ведь обещал мне, что мы будем вместе, и хотел этого. И я ему верю».

Разобравшись со своими грустными мыслями, Дана тряхнула головой, разгоняя печаль, плотнее запахнулась в шубу и потопала к входной двери корпуса. Внутри ей пришлось еще порядком отряхиваться от снега, счищать его веником с валенок, с подола шубы. Затем она переоделась в более удобные, тоже очень теплые сапожки, повесила шубу ближе к горячей печке и замотала на голове платок. К работе готова.

Дана обвела глазами стены старого корпуса – добротная кирпичная кладка, высокие сводчатые потолки, темные деревянные полы с отполированными от старости досками, немного скрипучие, но добротные – люди, которые когда-то строили это здание, сработали его на совесть. Стены толстые, с небольшими квадратными окнами, дающими немного света. А вот из окон, конечно, дует просто ужасно – рядом с ними зимой просто невозможно находиться. На стенах общей комнаты висело несколько икон с едва тлеющими под ними огоньками – лампадами. Матушка Марфа говорила, что это их святые. Дана очередной раз присмотрелась к лицам – они были разными, но чем-то очень похожими. Может, родственники? Только очень уж худые какие-то, будто больные. А глаза горят внутренним огнем – посмотришь, и становится как-то волнительно. Неслучайно игуменья говорила, что иконы эти – чудодейственные. Особенно вон та – на стене в самом почетном месте.

Дана с уважением посмотрела на строгий лик, опустила глаза и молча прошла в темный коридор, за которым располагалась ее мастерская. За работой она расслабилась, дело заспорилось под доносящиеся из церкви песнопения монахинь, да и настроение заметно поднялось.

Она зябко поежилась – что-то прохладно сегодня в комнате, будто сквозняком откуда-то потянуло. Дана встала и выглянула в коридор. Ей показалось, или, правда, из зала доносятся какие-то звуки? А кто там может сейчас быть? Все монахини на заутрене, а кто еще в такую рань может в корпус зайти? Да и ворота в храм закрыты. Странно.

Нахмурившись, Дана тихо прошла несколько шагов по коридору. Так и есть – голоса. Причем, мужские. Это в женском-то монастыре?

А вот этот факт сильно меняет все дело. По привычке девушка положила руку на пояс, и тут же закусила губу от досады – меч остался в ее избушке. Не ходить же по монастырю с оружием? Матушка Марфа ни за что бы этого не разрешила, Дана даже спрашивать не стала – это и без вопросов было ясно. И вот теперь она безоружная, а по монастырскому корпусу разгуливают какие-то мужики. Наивно было бы надеяться, что эти люди пришли с добрыми намерениями. По крайней мере, Дана уж точно в такую глупость не поверила бы.

«И Края нет! – с досадой думала она, тихо пробираясь по темному коридору. – И вот что мне делать?»

– Барсук, давай по-быстрому, ты че в этом шкафу колупаешься?

Голос был грубый и хриплый, как будто человек долго бежал, дыша морозным воздухом.

– Я слышал, монастырь деньгу стал зашибать немалую, вдруг найдем, а? Я пробегусь по кельям, а, Кастет?

– Кончай базарить, мужики, – услышала Дана третий голос. В нем она различила явственные командные нотки – так говорят люди, облеченные властью. – Хорош копаться в этом монастырском хламе – нет тут боле ценного ничего! Иконы – вот они денег стоят!

– Слышь, че Ворон сказал, Барсук? Мы сюда не за деньгами пришли, а за иконами. Сымай последнюю и суй в мешок, пока монашки с заутрени не прибежали. Вона, мне подсоби, что ли…

В этот момент Дана вышла из-за угла. Ее взору открылась вполне понятная картина – трое страшных, заросших щетиной по самые глаза мужиков, в серых ватных телогрейках и черных шапках суетливо снимали со стен лики святых, которыми так дорожили сестры. Обе входных двери на улицу были распахнуты настежь, и в зал вместе со снежинками врывался холодный зимний воздух.

Обыкновенные воры. Дана немного расслабилась – по крайней мере, их только трое. Судя по одежде и валенкам – мужики долго шли по снегу, а значит, они наверняка устали. Это плюс. И одежда у них для драки неудобная – в валенках хорошо по снегу идти, тепло. Но скакать и увертываться от ударов в них, ой, как неудобно! Второй плюс. Они ее не ожидают увидеть, значит – растеряются – третий. Да и не факт, что они вообще умеют драться. Хотя, насчет последнего она бы не была так уверена.

Еще пара-тройка осторожных шажков в сторону печки…

– А это еще кто? – вдруг заревел один из ватников, оглянувшись через плечо и увидев Дану.

Но было уже поздно – один прыжок, и крепкий железный прут, служивший монахиням навроде кочерги, у нее в руках. Приятная тяжесть металла в руке добавила Дане уверенности. И топорик, лежащий рядом, тоже пришелся в тему.

Бандиты, видимо, не увидели в закутанной в платок девушке никакой угрозы.

– Гляньте! Монашка! – заржал вдруг Барсук. – Испугать нас своей кочергой решила!

– Иди сюда, цыпочка, – осклабился второй, которого называли Кастетом, и двинулся на Дану, протянув к ней свои лапищи, – мы сейчас с тобой позабавимся тут, на монастырских половичках…кх. х-х…

Дана не стала дожидаться конца его пламенной реплики и, коротко замахнувшись, точным движением швырнула в башку Кастета топором, стараясь максимально раскроить ему рожу. Топор угодил своим обухом бандиту аккурат в нос. Мужик хрюкнул, схватился руками за лицо, и как сноп завалился на пол, закашлявшись. Через секунду кашель перешел в дикий вой.

Двое других прыгнули на девушку одновременно, очнувшись от первоначального шока. Но Дана ударом ноги опрокинула им под ноги скамью, и Барсук споткнулся об нее и упал на пол, больно ударившись плечом. Зато Ворон устоял и лишь раскинул пошире руки – в одной из них тускло сверкнул нож.

– Ну, монастырская сучка, держись, – зло процедил бандит, – доберусь до тебя, за братана отомщу – кишки твои на этот нож намотаю!

По-видимому, слова Ворона должны были внушить монашке панический ужас, и ей надлежало запаниковать и броситься бежать, но эта странная девица в сером платке лишь покрепче перехватила свою кочергу и нехорошо ухмыльнулась. Ну, ладно, раз так – сама напросилась!

Замах, удар – но кочерга больно бьет его по руке, а монашка по – прежнему невредима. Она ловко отскочила в сторону, избежав, казалось бы, неминуемой смерти. Ух, каким огнем горят ее глаза! Ведьма, а не монашка!

Удар! И опять она отводит от себя нож, а Ворону достается больнючая отметина на плече. Хорошо, что ватник толстый – он надежно защищает владельца от железной кочерги. Ну, ничего, сейчас они вдвоем с Барсуком эту сучку уделают. Но, черт подери, как же истошно воет Кастет! Заткнуть бы ему пасть хоть на время…

– Барсук! Поддай! Заходи с другой стороны! Ау! А-а-а-у-у!!

Ворон остервенело затряс рукой, по которой только что заехала эта ведьма – ватник не мог защитить кисти, удар пришелся по запястью, нож отлетел далеко в сторону. Боль начала волнами расходиться по телу бандита, он озверел и попер на Дану напрямик, игнорируя все доводы разума. В конце концов – не зарежет же она его кочергой? А ватник она не прошибет. Авось, дотянется Ворон до ее шеи и свернет ее. Да и Барсук сопит рядом, вдвоем они ее точно скрутят, пусть даже всего лишь в три руки.

Монашенка прищурилась и сделала аккуратный шаг назад. Ворон растянул губы в зловещей улыбке…

И тут вдруг за спинами бандитов со стороны входной двери послышался шум. На одно короткое мгновение – сработали инстинкты – мужики бросили взгляд назад. Это стоило Ворону схватки – когда он обернулся, буквально через секунду – кочерга уже коснулась основания его шеи, проткнула кожу, вошла в плоть и вышла из плеча со стороны спины, прорвав старый ватник, на котором в месте повреждения медленно стало расплываться пятно крови. Мужик хватанул ртом воздух и, как подкошенный, рухнул на пол – Дана еле успела вытянуть свое оружие из его тела.