Путешествие внутрь страха - Эрик Амблер

— Мое пальто — вон там, на стуле.

— Тогда встретимся через несколько минут на верхней палубе.

Когда Мёллер поднялся на шлюпочную палубу, Грэхем ждал его возле верхней ступеньки трапа. Они укрылись от ветра за одной из спасательных шлюпок, и Мёллер сразу перешел к делу:

— Насколько я понимаю, вы виделись с мистером Куветли.

— Виделся, — мрачно ответил Грэхем.

— И как?

— Я решил последовать вашему совету.

— По предложению Куветли?

Грэхем понял, что будет не так просто, как он рассчитывал.

— По собственному почину. Куветли меня не впечатлил. Честно говоря, я удивлен. Трудно поверить, что турецкое правительство доверило подобную работу такому болвану.

— А почему вы считаете его болваном?

— Он, кажется, полагает, будто вы меня старались подкупить и я настроен принять деньги. Угрожал доложить обо мне британским властям. Когда я намекнул, что, возможно, моей жизни угрожает опасность, он, похоже, решил, будто я пытаюсь его обхитрить. Если это вы называете сообразительностью — мне вас жаль.

— Вероятно, он не привык иметь дело с английским чувством собственного достоинства, — ядовито отозвался Мёллер. — Когда вы с ним виделись?

— Вечером. Вскоре после нашего с вами разговора.

— Он упоминал меня по имени?

— Да. Предостерегал меня против вас.

— И что вы ему ответили?

— Сказал, что сообщу о его поведении полковнику Хаки. Его это, по-моему, не взволновало. Но если я раньше и ждал от Куветли защиты — теперь я ему не доверяю. Да и не вижу причин рисковать жизнью ради людей, которые обращаются со мной словно с преступником.

Грэхем помолчал. В темноте он не видел лица Мёллера, но догадался, что немец доволен.

— И вы решили принять мое предложение?

— Да, решил. Но перед тем как согласиться, — продолжил Грэхем, — я бы хотел прояснить некоторые вопросы.

— Какие?

— Во-первых, насчет этого Куветли. Он, как я упоминал, болван, но все же его придется как-то убрать со сцены.

— Можете не беспокоиться. — Грэхем уловил в низком, бархатном голосе едва заметную нотку презрения. — Куветли хлопот не доставит. От него мы легко отделаемся в Генуе. Следующее, что он о вас услышит — что вы слегли с тифом. И опровергнуть вас ему не удастся.

Грэхем ощутил облегчение: его и впрямь держали за дурака. Он произнес с сомнением:

— Понимаю. Это годится, но что с тифом? Когда я «заболею», мне, наверно, следует уже быть на поезде.

Мёллер вздохнул.

— Я вижу, вы старательно обдумывали предложение, мистер Грэхем. Позвольте объяснить. Если б вы вправду заразились тифом, вам бы нездоровилось уже сейчас. Инкубационный период длится неделю или дней десять. Вы, конечно, не знали бы, что с вами. Но завтра вам стало бы хуже — и вы, естественно, предпочли бы не ехать на поезде, а провести ночь в гостинице. Наутро, когда у вас поднялась бы температура и появились признаки болезни, вас поместили бы в клинику.

— Так завтра мы отправимся в гостиницу?

— Именно. В порту нас будет ждать машина. Но лучше, мистер Грэхем, предоставьте устроить все мне. Помните, я не меньше вас заинтересован, чтобы ни у кого не возникло подозрений.

Грэхем изобразил раздумье.

— Ладно, — вымолвил он наконец. — Положусь на вас. Просто, вы же понимаете: я не хочу угодить в неприятности, когда доберусь домой.

Последовала пауза; на секунду Грэхем испугался, что переиграл. Потом Мёллер медленно проговорил:

— Вам нет причин тревожиться. Мы станем ждать вас за таможенной постройкой. Если только вы не выкинете какую-нибудь глупость — например, не передумаете в последний момент, — все пройдет гладко. Уверяю, никаких неприятностей дома у вас не возникнет.

— Тогда я согласен.

— У вас что-нибудь еще?

— Ничего. Покойной ночи.

— Покойной ночи, мистер Грэхем. До завтра.

Грэхем подождал, пока Мёллер спустится по трапу, и глубоко вздохнул. Разговор с немцем позади. Теперь бояться нечего. Оставалось только вернуться к себе, выспаться как следует и ждать мистера Куветли в номере четыре. На Грэхема вдруг навалилась страшная усталость, словно после тяжелой работы. Он направился в каюту; проходя мимо двери салона, увидел Жозетту.

Она сидела у стены, глядя, как Хозе с Банатом играют в карты. Ее руки лежали на краю сиденья, губы чуть раздвинулись, на щеку упали волосы. Что-то в ее позе заставило Грэхема вспомнить тот час, когда они с Копейкиным посетили гримерную Жозетты в «Ле Жоке»; с тех пор, казалось, успели пройти годы. Грэхем почти ожидал, что Жозетта сейчас так же повернется и одарит его улыбкой.

Он вдруг осознал, что видит ее в последний раз. Меньше чем через день Грэхем станет для Жозетты лишь неприятным воспоминанием — мужчиной, который плохо с ней обошелся. Мысль об этом пришла внезапно и отчего-то причинила боль. Грэхем сказал себе, что печалиться нелепо; он с самого начала не мог задержаться с Жозеттой в Париже — и всегда это знал. Так почему же прощание должно его огорчать? И все-таки он огорчился. В голове мелькнула фраза: «Расставание — маленькая смерть». Он понял, что оставляет позади не Жозетту, а часть себя. Где-то в глубине ума, потихоньку, навсегда закрывалась дверь. Жозетта как-то жаловалась, что она для Грэхема лишь часть путешествия из Стамбула в Лондон. Она была чем-то бо́льшим — частью того мира за дверью: мира, в который Грэхем вступил, когда Банат трижды выстрелил по нему в гостинице «Адлер палас», мира, где под бархатной одеждой различаешь обезьяну. Теперь он покидал этот мир — уходил к своему дому, к своей машине, к дружелюбной, милой женщине, которую Грэхем звал своей женой. Он найдет этот старый мир таким, каким его оставил. Все будет по-прежнему; только сам Грэхем станет другим.

Он спустился в каюту.

Спал Грэхем беспокойно. Среди ночи почудилось, будто дверь каюты открывают; резко пробудившись, он вспомнил, что заперся на задвижку, и решил, что ему приснилось. Когда он проснулся снова, двигатели остановились и корабль больше не качало. Грэхем включил свет и поглядел на часы; четверть пятого. Они уже прибыли ко входу в генуэзскую гавань. Вскоре раздалось пыхтение катера; над головой, с палубы, послышались шум и голоса. Грэхем попробовал различить среди них голос мистера Куветли, но звуки были слишком приглушенными. Он опять задремал.

Он попросил занести ему кофе в семь; в шесть часов, однако, решил, что вновь уснуть не сумеет. Когда пришел стюард, Грэхем уже оделся.

Он выпил кофе, сложил остатки вещей в чемодан и сел ждать. Мистер Куветли велел отправляться в пустую каюту в восемь; Грэхем пообещал себе, что исполнит его указания в точности.

За переборкой ссорились занятые упаковкой Матисы. Без четверти восемь пароход поплыл. Через пять минут Грэхем позвонил стюарду. Тот появился без пяти восемь, принял с плохо скрытым удивлением пятьдесят лир и ушел, забрав чемодан. Грэхем выждал еще пять минут и открыл дверь.

Коридор пустовал. Грэхем не спеша дошел до номера четыре и остановился, словно что-то забыл. Вокруг по-прежнему никого. Грэхем отворил дверь, быстро шагнул в каюту, закрыл дверь и обернулся.

В следующую секунду он едва не потерял сознание.

Поперек каюты, ногами под койкой, окровавленной головой к двери, лежал мистер Куветли.

Глава XI

Кровь натекла в основном из раны на затылке, где был оторван кусок кожи с волосами. Другая рана, по-видимому, нанесенная ножом, располагалась ниже, с левой стороны шеи, и кровоточила меньше. Движения корабля гоняли подсыхавшие струйки крови туда-сюда: на линолеуме остались тонкие следы, похожие на каракули безумца. Лицо приобрело цвет грязной глины. Мистер Куветли, без сомнения, был мертв.

Грэхем сжал зубы, подавляя рвоту, и схватился за умывальный шкафчик, чтобы не упасть. Первое, что пришло на ум, — нельзя, чтобы его стошнило, надо взять себя в руки и позвать на помощь. Он еще не понял значения случившегося. Избегая смотреть вниз, он уставился в иллюминатор; вид корабельной трубы за длинным цементным молом напомнил, что они входят в гавань. Меньше чем через час опустят сходни, а мистер Куветли так и не добрался до турецкого консульства.

Шок от осознания привел Грэхема в чувство. Он взглянул под ноги.

Работа Баната, разумеется. Маленького турка, наверно, оглушили в его каюте или возле нее, уволокли с глаз долой сюда, в ближайший свободный номер, и прирезали, пока он еще оставался без сознания. Мёллер решил избавиться от возможной угрозы и без помех заняться главной жертвой. Грэхему вспомнился шум, разбудивший его ночью; должно быть, звуки доносились из соседней каюты. «Ни в коем случае не выходите до восьми часов утра: может быть опасно». Мистер Куветли собственному совету не последовал, а за дверью каюты и вправду оказалось опасно. Мистер Куветли говорил, что готов умереть за свою страну, — и умер. Вот он лежит: мясистые кулаки жалко стиснуты, бахрома седых волос запачкана кровью, губы, так много улыбавшиеся, раскрыты и неподвижны.