В огне страсти - Моника Маккарти

— Не забудь свое обещание, — напомнил он. Джинни недоуменно посмотрела на него. — Коналлу, моему боевому другу.

Ах да, не обидеть его! Ее губы невольно изогнулись в усмешке.

— Я постараюсь, но иногда соблазн очень трудно преодолеть.

Джинни продолжала невозмутимо заниматься своим делом, разрезая кинжалом ткань. Через несколько минут упорного труда куртка и рубашка, разрезанные на куски, валялись на полу.

Джинни встала, чтобы полюбоваться делом своих рук, и у нее перехватило дыхание. Худощавое сложение юноши сменилось крепкой, словно высеченной из камня могучей мускулатурой. Казалось, что его и вправду высекли из камня, причем каждую деталь вырезали точно, доведя до совершенства, — на Дункане не было ни единой унции лишнего веса. От круговых мышц, опоясывающих его живот, до бугристых мускулов на предплечьях он был создан только для одного: для сражения. А бесчисленные шрамы на груди и руках говорили о том, что досталось ему немало.

Джинни бросило в жар, ноги внезапно ослабли. Она не могла отвести от него взгляд.

Весь следующий час она помогала знахарке, пытаясь исправить вред, нанесенный ее выстрелом. Когда стало понятно, что придется извлекать пулю, Джинни хотела позвать одного из его людей, но Дункан ее остановил.

— Это ни к чему, — сказал он.

Джинни посмотрела на знахарку — та неплохо знала непокорных горцев, приходилось их врачевать. Мэргрид возвела глаза к потолку и пробормотала что-то про упрямых мальчишек.

— Ты уверен? — спросила Джинни, осторожно высвобождая руку. Кожу по-прежнему жгло, и она с трудом удерживалась, чтобы не потереть это место, стирая отпечаток его прикосновения.

— Да, — хмуро отозвался Дункан. — В меня не впервые засаживают свинец.

Джинни прикусила язык, чтобы ненароком не задать ненужного вопроса. Когда Мэргрид начала осторожно орудовать кинжалом, Дункан сжал челюсти, а мышцы на его шее и плечах закаменели. Нож причинял ему сильную боль. Лоб его покрылся потом, но Дункан лежал совершенно неподвижно и молчал — ни вскрика, ни стона.

Но глаза его горели, он не отрывал взгляда от Джинни. Сердце ее колотилось, грудь стала казаться для него чересчур тесной, одна мучительная минута тянулась задругой, и Джинни ощущала себя стоящей на краю высокого обрыва. Когда все кончилось, она не сомневалась, что измучилась сильнее, чем он.

Мэргрид заверила ее, что рана не причинит Дункану серьезного вреда и он поправится очень быстро. Главное, чтобы не началась горячка.

При мысли о горячке Джинни содрогнулась. Теперь, когда потрясение и гнев, возникшие при виде Дункана, прошли, она не хотела, чтобы он умер.

Промыв рану водой и велев Джинни прижимать к ней кусок ткани, чтобы она не кровоточила, Мэргрид ушла — ей требовалось принести из кладовки у кухни травы и мази.

Джинни смотрела только на рану, но при этом остро ощущала, что осталась наедине с Дунканом. Молчание в комнате нарушали лишь его ровное дыхание и беспорядочный стук ее сердца, укротить которое не могла даже ее сильная воля.

— Почему ты не выдала меня? — Голос Дункана звучат бесстрастно.

Джинни сурово посмотрела на него.

— Заверяю тебя, мои мотивы весьма эгоистичны и не имеют ничего общего с приятными воспоминаниями или сентиментальностью.

Дункан никак не отреагировал. Впрочем, она этого и не ожидала. Если Джинни когда-то и лелеяла девичьи грезы о том, что Дункан по ней тоскует, что однажды поймет, как несправедливо обошелся с ней, все они испарились в тот миг, как она заглянула ему в глаза. Он вернулся не для того, чтобы пасть к ее ногам и вымолить прощение. Он вернулся, потому что ему что-то от нее нужно. Джинни язвительно посмотрела на него.

— Чего ты от меня хочешь?

— Мне нужно знать правду. Хочу обратиться к твоей памяти.

Джинни почувствовала холодок тревоги.

— Зачем ворошить прошлое? Какой от этого прок?

В его глазах вспыхнул гнев, хотя они по-прежнему оставались изумительного синего цвета — поразительный контраст с черными волосами. Джинни когда-то считала его самым красивым мужчиной на свете и готова была признать это сейчас.

— Тебе легко говорить. Ведь это не твое имя очернили и не раз изваляли в грязи за прошедшие десять лет. А как же справедливость? Разве я ее не заслужил? — Он прищурился, и в глазах его вспыхнул обвиняющий огонек. — Ты хочешь сказать, что для тебя и твоей семьи будет лучше, если все забудут о предательстве, совершенном в тот день?

Ее бросило в жар, но она бестрепетно ответила на его взгляд.

— Да, именно это я и хочу сказать.

Он прав. Сейчас ее клану меньше всего требуются такие неприятности. Они и так в очень сложном положении. Ее свекор, маркиз Хантли, был отлучен от церкви и сидел в заключении в замке Стерлинг. Фамилия Гордон при дворе не пользовалась уважением. Не хотела Джинни навлечь неприятности и на своего брата Джона, нового лэрда Фруи, напомнив графу Аргайллу об измене отца. Может быть, король и простил отцу Джинни его прегрешения, но Аргайлл — уж точно нет, даже после того как отец своей смертью два года назад искупил этот грех. Неожиданное возвращение Дункана вновь всколыхнет застарелую ненависть. Она посмотрела Дункану в глаза.

— Пожалуйста, оставь все как есть.

Но ее мольбы никогда на него не действовали. Джинни не могла забыть ту встречу, когда она видела Дункана в последний раз. Унижение словно впечаталось ей в мозг. Она цеплялась за этого мужчину, как влюбленная дура, умоляла ей поверить, а он холодно, бессердечно оттолкнул ее и, уходя, даже не оглянулся. И взгляд у него тогда был точно такой же жесткий, неумолимый, как и сейчас.

— Боюсь, что это невозможно! — отрезал Дункан с выражением стальной решимости на лице.

Ее охватил ужас. Джинни понимала, что Дункана не поколебать. Он принял решение, и ничто не встанет у него на пути — не важно, кому он при этом причинит боль. И уж конечно, не примет во внимание ее, Джинни, глупые доводы. Если она когда-то что-то для него и значила, то лишь в далеком прошлом.

Вскоре вернулась знахарка, и дальнейшие разговоры сделались невозможными. Дункан обрадовался передышке. Оказавшись наедине с Джинни после всех этих лет, он понял, что внутри снова бушуют противоречивые чувства.

Может быть, умом он и понимал, что его чувство к Джинни следует считать прискорбной ошибкой прошлого, но при этом не был к ней так безразличен, как бы ему хотелось.

Дункан задерживал дыхание все то время, что она снимала с него одежду, прикасаясь к нему. Женские руки не вызывали у него такой реакции много лет. А если быть точным — десять.

Он привык к тому, что женщины кидают на него восхищенные взгляды. Но когда глаза Джинни, распахнувшись от восторга, устремились на его обнаженную грудь, а потом затуманились, на него это подействовало возбуждающе. Тело отреагировало так, словно она лизнула его естество язычком. Оно напряглось, как копье. Вспышка вожделения была настолько сильной, что едва не вышибла из него дух. Дункан думал, что давно забыл о подобных ощущениях. Запамятовал, что плотское желание может затмить все остальные чувства и мысли.