И на земле и над землей - Роберт Паль

На Щекавице и Хоревице издали виделись лишь небольшие селения, окремленные невысокими стенами. А на Горе князя Кия возвышался и с каждым поприщем рос прямо на глазах город-легенда, город-крепость Киев. На этот раз он виделся Ягиле совсем другим: и стены его из могучих дубовых срубов и палей, и по виду неказистые, но тяжкие, кряжистые башни всей своей грубой мощью и силой могли охолонить и остановить любого. Для кочевых степных находников это препона непреодолимая. Войти в город можно только хитростью или изменой, как и вошли варяги.

А киевский торг как всегда был полон торгующимися и всяким праздным ротозейным народом. Вон выставил свои первейшей необходимости в любом хозяйстве изделия корчажник-горшочник. Вот на шестах раскинули свой товар усмари-кожевники; со связками новеньких сапог через плечо ходят сапожники; на серой холстине, прямо на снегу, разложил свою кузнь кузнец; на длинных столах высятся многоцветные горки всевозможных тканей из Византии, Венеции, Дамаска, Персии. Почти рядом вороха рогож, веревочных мотков, конской упряжи, простого небеленого холста. Бойкая лошадка тянет за собой целый обоз новеньких саней. Есть санки и поменьше и сосем махонькие — на потеху детворе. Для них же и расписные глиняные свистульки — птички разные, а голосок один.

Богат, ох как богат у киян мясной ряд. Тут тебе и туши говяд, и только что освежеванные телята, свиньи, вепри, живые и уже ощипанные гуси, куры, лесная дичь. А сколько всякой снеди: круги замороженного молока, масло, сало, яйца, мед, мука, крупы — всего не перечесть.

Ягила приценился, купил малую коржачку меда, круг молока для детей, для них же пару занятных свистулек и не сдержался, покрутил головой:

— Сыто живете, кияне! Да такими богатствами не город, а целую державу одевать-кормить. И еще останется!

Торговец медом, у которого он только что отоварился, самодовольно заулыбался:

— Это же Киев, брат! У нас завсегда так. А сам ты откуда, раз тебе в диковинку наша жизнь?

— Издалека я. Из Сурожа…

— Это где ж такой? Город, что ли?

Вокруг них начал останавливаться и приставать народ. Почти никто о его Суроже не знал. Пришлось объяснить, что это тоже русская земля, но сейчас там греки и хазары.

— Это как же вы, глупцы, свою землю проворонили? — засмеялись вокруг. — Вот теперь и ходите, на чужое слюнки глотаете. Стыдоба! Видно, стоящих мужей у вас нет!

Размягчившегося от увиденного и передуманного Ягилу это покоробило. Особенно смех. Однако сдержался и в свою очередь как бы участливо спросил:

— А как же, гордые кияне, получилось, что свой Киев и княжеский стол вы отдали находникам варягам? Тем самым готам-германам, от которых наши с вами праотцы полторы сотни лет отбивались. Которые нашего князя Буса Белояра со всеми его сыновьями и семью десятью знатными мужами на крестах крестили.

Смех оборвался. Кто-то отошел. Кто-то молча потупился. За всех ответил все тот же торговец медом:

— Так что нам князья? Они у нас сами по себе, мы такожды сами. Не хуже хазар или эллинов ваших. А ты, сурожец, за нас не плачь, иди себе, иди…

И он ушел, довольный тем, что не дал уронить себя, и все же с досадной горечью в сердце. Вот такие они, эти нынешние поляне. Скажешь о Руси, ответят так же: они де сами по себе, а Русь такожды сама. Дальше своего привоза не видят. Хуже того — не хотят увидеть. Была бы утроба сыта и мошна полна.

Не преминул Ягила сходить и к святилищу Белеса, особо почитаемого не только скотьего бога, но и бога всякого богатства. Очень любят его купцы-торговцы, считая своим покровителем. Многому научил Белес людей, но этому делу, пожалуй, лучше всех.

Здесь всегда много народу, и главным образом опять-таки купцов. Они идут к Велесу с просьбами о содействии в предстоящих торгах, с благодарственными славами и жертвами, когда те прошли удачно, перед поездками в далекие города и страны или перед возвращением домой.

Богатые люди, они и жертвуют богато. Не только самому богу, но и его святилищу, волхвам и жрецам. Вот побывали тут несколько ладожцев и новгородцев. В богатых шапках и шубах, с золотыми гривнами на шее, степенные, знающие себе цену мужи.

Еще не ведая, кто эти важные люди, Ягила справился у одного из волхвов. Тот вежливо пояснил и порадовался за них:

— Новгородские гости опять набирают силу. Сейчас там все угобзилось, а чем торг вести у них всегда было.

— Сейчас, говоришь? А что там было до сего?

— Много чего было. То варяги ограбят подчистую. То вот… княжеский род их пресекся, князя искали…

— Нашли?

— Внука покойного Гостомысла из варяжской Руси пригласили. Князя Рорика. Или Рюрика, как те нам говорят. И сразу все беды пресеклись. Сильный, должно, муж, крепко всех в свои руки взял — и морских находников, и своих вольнолюбцев. Сейчас там тишина.

Ягила вспомнил рассказ отца об этом самом Рорике и усомнился:

— Рорик не князь. И раз варяг, то не рус.

— Не так, брат. Князь он, сын князя Годолюба и внук князя Гостомысла. А княжество его, что на Варяжском море, у него датчане отняли. Там сейчас такое безрядье, что не угадаешь, кто тот или этот. Есть варяги-нурмани, варяги-свеи, варяги-эсты, варяги-даны, варяги-франки… Да, слышно, и варяги-славяне от иных не отстают.

Вот это новость! Тот самый Сокол-Рорик, что отца Заряна пожалел и отпустил, стал новгородским князем! В то, что тот рус, а не германец-гот, Ягила не до конца поверил и отцу, хотя прежде верил ему всегда. А если герман из готов, то непременно враг Руси. Это они с гуннами порушили Русколань и «крестили» антского князя Буса с его сынами. С такими у русичей не может быть никакой дружбы, а уж родства тем более.

Выходит, сейчас у русичей два сильных неприятеля: с запада солнца и с полуночи — варяги-германы, с полудня — лукавые ромеи, пытающиеся захомутать Русь через утверждение у нас своей веры и гибель нашей. У них ведь как? Окрестят народ — и отдают новых христиан в кабалу к своему главному церковному жрецу патриарху. А государство — под руку их императорам. Вон болгары доверились, а теперь кровь проливают, чтобы вернуть свою прежнюю волю. Как же глуп тот, кто этого не видит и не понимает!..

Домой Ягила вернулся уже под вечер расстроенный и усталый. Отдал купленное женщинам и детям и стал делиться с братом новостями.

О купцах Добрец сказал как отрезал:

— Что же ты хочешь от купца, для которого главное — его мошна? Ради нее он и в Навь спустится, если 131 там золото не в цене, и за меч возьмется, видя ей урон. Темный человек — купец… и все же надобный.

А о новом новгородском князе, знакомце отца Заряна, тоже задумался: