Разбитые звезды - Эми Кауфман

– Как-то это неправдоподобно, Тарвер.

– Вот и я так думаю. Но ее убедить не смог. Люди из корпораций не могут просто взять и сбежать только потому, что они вторглись на чужую территорию.

– Ага. Что насчет девушки? Ножки-то у нее ничего.

– Я заметил.

– Ты обнимаешь ее по ночам. Должно быть, весело?

– Я старался не обращать на это внимания.

– Ха! Я бы тебе посочувствовал, но ты хотя бы можешь к ней прикасаться, а мне с девушками ничего не светит.

– Вообще-то, мне тоже. Она из тех, кто отвергает, едва узнав, кто я такой.

– Ну, если тебе хотелось попытаться, твой час пробил. Соперников тут нет – если, конечно, не считать меня. Я, безусловно, весьма привлекателен, даже мертвый.

– Нет. Она уже отвергла меня. Я знаю, что она обо мне думает. Не хочется пробовать снова только потому, что нет соперников.

– Ты и правда так думаешь?

– Нет.

– Но так безопаснее?

– Гораздо безопаснее.

– Что будешь тогда делать?

– Понятия не имею.

– В последнее время эти слова часто крутятся у тебя в голове, Тарвер. А раньше я их не слышал. Когда ты стал так говорить?

– Когда несокрушимый космический корабль ее отца потерпел крушение. Когда Лилиан стала видеть будущее, когда дом родителей появился посреди долины. Теперь я понятия не имею о многом.

– Надо тебе ее поцеловать. Будет весело.

– Стой… что? Ну да, конечно, Алек. И что случится после этого волшебного поцелуя?

– Какая разница, что будет после? Завтра ты можешь умереть, почему бы не поцеловать ее сегодня?

– Думаю, не стоит целовать ее сегодня, раз завтра я могу умереть.

– Ску-у-учно. А еще нелогично.

– У меня бред и галлюцинации, а тебе нужна логика?

– Я задаю тебе высокую планку, Тарвер. Если не хочешь ее целовать, может, хотя бы напишешь ей стихотворение?

– Шутишь что ли?

– О, да ты уже написал. Только еще не показал Лилиан.

– Нет, ей нравятся мамины.

– Твои, значит, с ними не сравнятся?

– Вроде того.

– Вздор.

– Нет.

– Нет…

– Алек?

– Что, Тарвер?

– Что мне теперь делать?

– Не сдаваться. Ты должен к ним вернуться. Они не могут потерять нас обоих.

– Я даже не думал, что могу умереть. Не знаю почему. Я ведь сотни раз был на волосок от смерти.

– И я не думал, что они потеряют одного сына. Просто… иди и не останавливайся, Тарвер. Я знаю, что ты сумеешь. У тебя всегда получается выжить.

Я смотрю на него искоса и не могу наглядеться на знакомое улыбчивое лицо: он не старше, чем был до смерти, и наблюдает за мной с той же снисходительной нежностью, как когда разрешал мне лазать с ним по горам.

– Не уходи, побудь еще.

– Я посижу с тобой, пока ты спишь.

Проснувшись, чувствую, что мое состояние изменилось. Веки не тяжелые, и солнце не обжигает кожу. Я жадно вдыхаю воздух носом и собираюсь с силами, чтобы подняться. Двигаться тоже легко. Не могу понять, почему все изменилось.

Я моргаю и, сфокусировав взгляд, вижу, что рядом со мной лежит Лилиан. Я откашливаюсь, и она, вздрогнув, просыпается. Не открывая глаз, она берет мою руку и проверяет пульс. Потом приподнимается на локте и трогает лоб.

Секунда – и она понимает, что он не горячий. Резко открывает глаза и смотрит на меня.

– Доброе утро, – хрипло говорю я.

Я провожу кончиками пальцев по ее щеке. У нее на лице грязные разводы, а на другой щеке темный синяк. Под глазами, красными от усталости, залегли фиолетовые круги. Под ними даже не заметен синяк, который появился после крушения.

– Тарвер?..

– Вроде нормально, – шепчу я. – Но что за…

– Ты болел. – Она не сводит взгляда с моего лица. Не глядя, тянется за флягой и умело прикладывает ее к моим губам.

Когда она успела научиться?

Я осторожно отпиваю.

– И долго? – Теперь мой тихий голос звучит немного четче.

Лилиан выглядит ужасно. Ее голубая рубашка вся в грязи, и на ней расплылось бурое пятно там, где она вытирала о нее руки. Но ведь она только позавчера надела ее в прачечной. И вроде бы она была чистой, когда мы ложились спать.

– Три дня, – говорит она хриплым шепотом.

Из легких будто выкачали воздух.

– Ты в порядке? Тут есть еще кто-нибудь?

– Нет, – тихо шепчет она, – только я.

Я не знаю, что сказать. Мы смотрим друг на друга, а время идет. У меня кружится голова. Ее дыхание выравнивается, но она будто бы из последних сил держится невозмутимо. Потом она решительно сжимает губы.

– Тебе нужно выпить аспирин и съесть паек, – произносит она деловитым тоном. – Я нашла в больничном крыле антибиотики. Поэтому тебе стало лучше.

Когда Лилиан поднимается на ноги, я вижу, как она устала: опираясь одной рукой о землю, она, пошатываясь, встает и с усилием прикусывает губу.

Лилиан уходит, а я поднимаю голову и, не обращая внимания на мгновенное головокружение, оглядываю наше маленькое гнездышко. Наши припасы приумножились. Но я не успеваю все разглядеть: Лилиан возвращается, снимая обертку с пайка. Она напряженно следит за каждым моим движением. Становится рядом со мной на колени, помогая мне сесть, и дает в здоровую руку паек. Я отламываю кусок.

Просто объеденье. Боже мой, должно быть, я и правда умираю.

Смерть. Алек. Лица родителей и девушки, с которой я встречался на Эйвоне. Я помню… что я помню?

Я отгоняю эту мысль. Лилиан тянется за флягой, чтобы я запил аспирин, и мы снова смотрим друг на друга. И, не успев даже понять, что делаю, я протягиваю ей здоровую руку, будто молчаливо приглашая. Лилиан сразу же устраивается рядышком со мной и утыкается лицом мне в плечо. Ее бьет дрожь, но она сдерживается и не плачет.

– Ты спасла мне жизнь, – шепчу я. – Снова.

– А что мне еще оставалась? Я бы тут и дня без тебя не протянула, – бормочет она едва слышно. Она обвила меня рукой и положила ладонь на грудь – туда, где сердце.

– Ты протянула целых три.

Пока она не смотрит, я поднимаю забинтованную руку. Пальцы уже не такие распухшие, как раньше, и я могу шевелить ими без боли. Бинты на вид чистые.

– Ты перебинтовывала мне руку?

– Нет. Ты не давался. Ох, майор, ну ты и ругаешься! Я даже половины языков не узнала. Рада, что я не твой солдат. Хотя, признаться, это было познавательно.

– Меня куда только ни отправляли. Перенимаю всякое от коренных жителей, у которых еще жива старая культура. Если ты что-то поняла из моего бормотания, то я тебя недооценивал.

– По контексту было понятно.

Мы ненадолго замолкаем, и я глажу ее по волосам здоровой рукой. Она чуть поворачивает голову, отзываясь на прикосновение, и я снова вижу синяк у нее на щеке – он резко выделяется на светлой коже. Даже вижу слабый отпечаток костяшек пальцев.

Сделать это мог только я.

Я отгоняю чувство вины и пытаюсь думать о чем-то другом.

– Шепот было слышно? Я помню много всякого странного – например, что мы с тобой ходили в ресторан. Ты ничего от меня не скрываешь? А то я не могу уже отличить галлюцинации в бреду от видений.

– Думаю, это были галлюцинации. – Девушка медлит и смотрит на огонь, будто видит там то, что не вижу я. Мне хочется насесть на нее, спросить, что она видела, но тут Лилиан качает головой. – Последний раз я видела только дом твоих родителей в долине. А вот у тебя были видения. Кем ты только меня не называл… И как же было приятно, когда ты просто назвал меня Лилиан.

– Лилиан? – Я снова глажу ее по волосам, когда она придвигается ближе. Не хочу, чтобы она уходила. – О, я бы ни за что не позволил себе такую фамильярность, мисс Лару. Нет-нет, такое совершенно недопустимо с моей стороны. Я свое место знаю. Будь я в здравом уме, то не посмел бы при тебе ругаться как сапожник. Мама бы мной гордилась, хорошо воспитала.

– Недопустимо… – бормочет она. Ее голос наконец-то смягчился. – Надеюсь, спасательные отряды прилетят не ночью. Только представь, что о нас подумают.

Ага, представляю. Как глупо думать, что я могу понравиться девушке вроде нее. Да я просто дурак, что лежу здесь с ней и прижимаю к себе. Ведь эта девушка ни при каких обстоятельствах, никогда и ни за что не посмотрит на парня вроде меня.

– Завтра я встану. – Тело сопротивляется даже при мысли об этом, руки и ноги наливаются свинцом.

– Черта с два ты встанешь, – быстро отвечает она. В ее голосе звенит сталь – я не слышал этого с первых дней здесь. – Никуда мы не пойдем. Я вернусь на корабль и погляжу, что еще можно взять.

Когда она это говорит, в ее голосе звучит напряжение. Я снова на нее смотрю.

– Мы можем завтра пойти туда вместе. Ну, или послезавтра, на худой конец.

Она ерзает и садится. Качает головой, опять покусывая губу. Мне хочется притянуть ее к себе, чтобы она снова легла рядом.

– Там… там плохо. Еще несколько дней, и можно будет заболеть, если провести внутри много времени.

– Что там, Лилиан?

Но, задавая вопрос, я чувствую, как засосало под ложечкой, и уже знаю ответ.

– Там… там нет электричества. Все портится, гниет… – последнее слово она произносит едва слышно и осекается. Закрыв глаза, она сжимает челюсти. На ее белоснежной коже четко выделяются веснушки.