Машина лорда Келвина - Блэйлок Джеймс

Впрочем, в тот момент мы оба осторожно пробирались сквозь туман, и я, неожиданно для себя самого, вновь ощущал себя заговорщиком. Цель и предназначение были мне дарованы; жаль только, Дороти не видит, как я, пренебрегая опасностью, крадусь во тьме, чтобы вырвать Сент-Ива из рук отчаянных головорезов. Тут я задел ногой бордюр на площади и растянулся во весь рост, лицом, к счастью, угодив в траву, но сразу вскочил, испепелил предательский камень сердитым взглядом и, дурак дураком, оглянулся по сторонам: не видел ли кто мое позорное падение? Шедший впереди Хасбро уже растворился в тумане: то ли, в самом деле, не заметил, то ли решил не смущать меня.

Но там кто-то — в стороне, на дальнем конце лужайки, у самого пирса, где начинался дощатый настил бежавшей прочь дорожки, — все это видел. Проклятый туман не позволял увидеть хотя бы силуэты, но кто-то затаился там, прислушиваясь и наблюдая. Мое сердце дрогнуло, и я рванулся вперед, нагоняя Хасбро.

— За нами следят… — выдохнул я ему в спину.

Кивнув, Хасбро прошептал мне на ухо:

— В таком тумане не понять, кто. Возможно, мать с сыном.

Я придерживался иного мнения. Кто бы там ни стоял, ростом он был пониже Уиллиса Пьюла. Что, если Нарбондо? Он ведь точно где-то поблизости. Его не обязательно держат во льду; наша догадка так и не получила подтверждения. Крадущийся в тумане горбун Нарбондо… От одной мысли меня бросило в дрожь. Но при виде хранилища — а оно внезапно выросло из тумана перед нами — я испугался всерьез. Сквозь грязное окно просачивался свет лампы, и мы с Хасбро (как часом раньше — с Сент-Ивом), крадучись, приблизились к нему.

Я постоянно косился через плечо, всматриваясь в туман, все мои чувства были обострены: ясное дело, мне ничуть не хотелось вновь оказаться застигнутым врасплох. Но то, что мы с Хасбро увидели за окном, заставило меня мгновенно забыть об опасности. Мы даже рты приоткрыли от удивления, разглядывая стоявшую там троицу, — Сент-Ива среди этих людей не было.

Собственно говоря, помещение, в котором они собрались, не заслуживало права именоваться комнатой, — то был, скорее, угол, отгороженный от ледового склада куском парусины. Освещение было ярким — по контрасту с тьмой, царившей снаружи, — и все убранство комнатушки предстало как на ладони. Пол был тщательно подметен и вымыт, да и вся комната напоминала оборудованную на скорую руку больничную палату. В самом центре находился столик на колесах, где с валиком подушки под головой возлежал сам доктор Нарбондо в облегающем тело эластичном комбинезоне черного цвета: бледный, как труп, и с коротко остриженными снежно-белыми волосами. Что и говорить, псевдоним «Фрост» был ему очень даже к лицу[16]. Все-таки Нарбондо встретил свою погибель на дне карстового озера; тот же, кто поднялся оттуда, выглядел совершенно иначе.

Он лежал там, обложенный со всех сторон кусками льда величиною с кулак, — будто огромная рыбина на разделочной доске. В кресле по соседству отдыхал утомленный, всклокоченный детина — капитан Боукер собственной персоной. В углу, на расстоянии вытянутой руки, стояло ружье. Ихтиолог Хиггинс, склонившись над распростертым телом доктора, колдовал над неким химическим прибором: лохань с каким-то желтым составом вроде припарки для компрессов, эластичный пузырь вроде клизмы и гибкий шланг с железным наконечником, откуда струились клубы желтоватого пара. На столике у стены стояла бутылка с эликсиром — очевидно, Хиггинсу все-таки удалось ее уберечь от падения.

Хиггинс окутал тело доктора рукотворным желтым туманом и, оттянув ему веки, впрыснул парообразную субстанцию прямо ему в глаза. Надо заметить, воздух в комнате тоже имел желтоватый оттенок «горохового супа» — одного из самых зловредных лондонских туманов. Тело Нарбондо дернулось в скрутившей хребет судороге, он что-то выкрикнул — что именно, я не смог разобрать, — приподнялся, опершись на локти, и принялся шарить вокруг вытаращенными, безумными глазами. Через несколько секунд взгляд его стал спокойным и осмысленным. Доктор заметил бутылочку эликсира, потянулся к ней, откупорил дрожащей рукой и опрокинул в себя половину содержимого, потом быстро посмотрел в окно — я отпрянул, едва не свалившись в траву. Бессознательная реакция: разглядеть нас среди тумана и темноты он все равно не смог бы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Что предпринять, вот вопрос. Куда делся Сент-Ив? Убит? Или лежит, связанный, где-нибудь внутри? Более чем вероятно. Этим деятелям сейчас не до ценного заложника. Я ткнул Хасбро в бок локтем и кивнул вдоль темной дощатой стены хранилища, предлагая двигаться дальше: мне казалось, что причин медлить с вызволением отсюда Сент-Ива нет. Но Хасбро буквально прилип к окну и в ответ только покачал головой: то, что происходило в комнате, сейчас было важнее.

Я посмотрел в окно: доктор — Фрост или Нарбондо, выбирайте на свой вкус, — уже сидел на столе и медленно-медленно, будто позвонки его шеи нуждались в капле машинного масла, поворачивал голову. При желании даже можно было вообразить сопровождающий движение скрип. С лица доктора не сходило изумленное выражение, ужас соперничал с замешательством. Он явно мучился какой-то проблемой и прилагал колоссальные усилия к ее преодолению. Придя к какому-то решению, он соскользнул на пол и встал к нам спиною, покачиваясь и держась руками за край стола. Потом поднял кусок льда и прижал к груди плавным, исполненным смысла жестом: даже в тот момент я отметил его утонченность.

Хиггинс хлопотал вокруг него, как курица-несушка. Положил ладонь на руку Нарбондо, но тот так резко стряхнул ее, что сам чуть было не опрокинулся, и сохранил равновесие, только схватившись за край стола. Медленно повернулся, отпустил стол и нерешительно, маленькими шажками, как сходящий с постамента каменный памятник, двинулся к парусиновому занавесу. Три коротких шага, и он рухнул лицом вниз на пол, где и остался лежать без всякого движения. Капитан Боукер лениво поднялся из кресла с видом человека, которому глубоко плевать на всех упавших докторов в мире, и потащился туда, где отчаянно суетился, выкрикивая бессмысленные указания, Хиггинс. С коротким «Отвали!» капитан отпихнул его к стене, поднял Нарбондо на руки и водрузил на прежнее место, а академик-ренегат принялся торопливо собирать и складывать на стол рассыпанные по полу куски льда.

— Не действует! — стонал Хиггинс, попутно растирая ладонью лоб. — Мне позарез нужны эти тетради. Я в шаге от успеха!

— Скукотища, — парировал капитан. — По мне, выкуп за машину куда как надежнее. Вот заплатят — и я сразу в Париж, так-то. А этот твой дружок пусть хоть сгниет, если ему охота. Ну-ка, давай сюда остатки лексира. Нынче ночью они ему ни к чему.

Произнося эти слова, капитан отвернулся от Хиггинса, а тот поспешно спрятал за спину бутылку с эликсиром: занавес приподнялся и в каморку вошли Уиллис Пьюл (с ухмылкой проказливого ребенка) и его мать (с револьвером в руке). Сын нес зловещий черный саквояж вроде тех, какими пользуются хирурги.

Капитан Боукер, надо отдать ему должное, отреагировал молниеносно. Должно быть, он краем глаза заметил вошедших, поскольку, проворно развернувшись, нанес Уиллу сокрушительный удар в ухо, чем временно лишил его способности соображать (если это выражение применительно к слабоумным), и кинулся к ружью. Но миссис Пьюл действовала молниеносно, как гремучая змея или кобра, — она одним движением воткнула ствол револьвера в округлое брюхо капитана, едва не утопив его в мягкой плоти целиком. Раздавшийся выстрел был едва слышен — жировой слой в теле жертвы выполнил функцию глушителя. Да, у капитана был шанс: если бы он изначально устремился к своему ружью, то, может быть, и успел бы остановить ядовитую гадину… А теперь ему ценой немалых усилий удалось лишь сбить миссис Пьюл с ног. Бесшумно разевая рот, капитан выронил уже бесполезное ружье, схватился за живот и плавным движением балерины осел на пол, где и остался лежать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

То была самая безжалостная расправа из всех, какие я видел, — а я повидал на своем веку немало кровавых драм. Миссис Пьюл развернулась и направила револьвер на Хиггинса, который еще при появлении незваных гостей отступил к занавесу с намерением улизнуть. Но не тут-то было: все еще сидевший на полу Уилл выбросил руку в сторону и подсек ею ихтиолога, и тот рухнул головой вперед и затих, будто стреляли именно в него. Пьюл тут же забрался к нему на спину, уселся верхом и, истерически хохоча и покрикивая: «Лошадка! Лошадка!» — принялся тыкать пальцем старику в поясницу, стараясь пощекотать, как ни странно это звучит, а потом начал отвешивать оплеухи ладонью с широко растопыренными пальцами. «Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!» — заливался он, словно в приступе безудержной икоты.