Каллиграфия - Юлия Власова

А Роза считала себя виноватой в том, что не может печалиться, как следует, отчего печалилась даже больше, чем ее подруги. Траурный цвет резко контрастировал с цветом ее рыжих волос, ей было тесно и непривычно в мрачной атмосфере общежития, а в лаборатории все разговоры сводились к тому, как беспечно вел себя директор и каких безответственных он нанял инженеров. Сотрудники генетической лаборатории по десять раз на дню обсуждали подробности катастрофы с тем неистощимым интересом, какой бывает присущ свидетелям аварии, но никак не потерпевшим, а Роза была вынуждена выслушивать их разговоры. И жизнерадостность ее постепенно увядала, как увядает цветок, пересаженный из благодатной в бедную, безводную почву.

Иного свойства была печаль Лизы. Эта печаль побуждала ее к активным, хотя, порой и бессмысленным, действиям. Так, без всякой причины, она трижды в день поднималась на крышу Академии и по шатким перекладинам подбиралась к самой двери географической будки. Дверь, разумеется, была на запоре, но Лиза, тем не менее, продолжала настойчиво посещать «место под солнцем». Мирей никак не могла объяснить себе ее странное упорство, однако предпочитала не затрагивать больную для всех тему. Больную еще и потому, что попытки раскрыть местоположение Туоно не увенчались успехом, чему отчасти поспособствовала сама Мирей. Сохраняя трезвую голову, она не спешила кидаться в крайности.

«Без плана, — говорила она, — вы не продвинетесь ни на шаг. Необходима стратегия, четкий алгоритм! Туоно наверняка вооружен. Загнанный зверь выпускает когти, и если пойти на него с голыми руками, ничего путного не выйдет. Помните, что дал наш первый рывок? Мы проблуждали в здании до позднего вечера, так и не добившись результата». Ее логика была неоспорима, и Лиза молча соглашалась, а Роза кивала, только чтобы не оставаться в стороне.

В один прекрасный день (а дело было в воскресенье) Роза проснулась и обнаружила, что срок траура истек. С утра небо расчистилось, и в окно ее опочивальни били косые солнечные лучи: Кианг опять забыла задвинуть шторы. Время было позднее.

— Эх, жизнь продолжается! — воскликнула Роза. Ей наконец-то не нужно будет притворяться, и первую улыбку она подарит солнцу.

— Надо же, как распогодилось! Ни дождинки, ни облачка! А ведь первый день зимы на дворе, — сказала она, сладко потягиваясь перед окном.

Китаянка засопела в своей кровати и перевернулась на бок.

— Какое распогодилось! — пробурчала она. — В Лигурии холодрыга, всего восемь градусов выше нуля. Хочу на Фиджи!

— Кому ты нужна, в Тихом океане-то? — удивилась Роза.

— Кому-кому? Себе! — огрызнулась Кианг. — Вот чудная! Думает, будто ехать в другие края можно лишь тогда, когда ее там кто-нибудь ждет! — выпалила она и для пущей предосторожности спряталась под одеялом: вдруг снова поколотят. Но Роза пропустила ее высказывание мимо ушей. Она смотрела в окно.

Студенты на выходные не разъезжались, и парк был полон народу. Это был образцовый парк, с кряжистыми безлистыми деревьями, побуревшей травой, убранными дорожками и высоко бьющими фонтанами. Несколько учеников развешивали на ветках фонарики.

— Сегодня первое декабря! А это значит, что меньше, чем через месяц, Рождество! — чуть ли не пританцовывая, говорил один из бывших соседей Франческо. — Только бы карнавал не отменили!

Немного поодаль, в кипарисовой рощице, группа студентов затеяла игру в петанк, а правее, за массивной статуей Бенедикта пятнадцатого, громко совещались магистранты. Прежнюю унылость точно ветром сдуло.

«Весь этот траур пустая формальность, — подумала Роза. — Притворство. У оптимиста не отнять его радости, а пессимист найдет, о чем потужить, даже в самые светлые минуты. Никто по-настоящему не сожалеет о смерти путешественников… Никто, пожалуй, кроме Лизы».

Лиза как раз выбралась на улицу и двинулась к главному корпусу привычной обходной тропой. На лице ее была написана решимость, полы пальто колыхались от быстрого шага, нечесаные волосы сбились на затылке. Она шла к строго намеченной цели, а это могло означать только одно: у нее на уме очередная авантюра.

«Если уж Мирей не смогла на нее повлиять, у меня и подавно не выйдет, — вздохнула Роза, отодвинувшись от окна. — К будке Донеро она идет или разыскивать Туоно — меня это не касается. Попадет в переделку — пускай сама и выкручивается».

Но она сильно заблуждалась насчет Лизы: та вовсе не собиралась попадать в переделку, да и кафедра географии ее мало теперь привлекала. Что проку напрягать ноги и лезть на крышу, чтобы послоняться возле пустующей будки, если существует такое замечательное место, как Зачарованный неф? Ведь там, в этом феерическом, сказочном зале, она впервые познакомилась с Донеро. Оттуда следовало и начинать. Кто знает, какие чудеса таятся за портьерами, сколько неизведанного хранит оркестровая яма, какие действа репетируются за бардовым занавесом?

Лиза спешила, она очень спешила, боясь, что неф может быть заперт. Взлетела по винтовой лестнице — обитая войлоком дверь поддалась не сразу: больно уж тугой был замок. Навалившись плечом, Лиза кое-как содвинула ее с мертвой точки, а дверь, казалось, только и ждала, чтобы наподличать: она вдруг распахнулась, да так широко, что девушка полетела носом вперед, в черноту. Первыми звуками, которые она услышала, было мягкое шуршание сыплющегося конфетти. Оно падало с потолка, где, позванивая хрустальными капельками, висели многоярусные люстры. На одном из этих ярусов вполне мог бы поместиться человек.

Поднявшись с ковровой дорожки и оттряхнув пальто, она огляделась. Сцена подсвечивалась красным, сидения были сложены, а из боковых лож струилось слабое сияние. В оркестровой яме взвизгнула спросонья скрипка, загудел и тотчас умолк контрабас. Слева от сцены слышалась какая-то возня.

«Вероятно, в баре», — подумала Лиза и осторожно, чтобы не споткнуться впотьмах, двинулась вдоль полок, уставленных коробками с мишурой. Глянцевый рояль безмолвствовал, его крышка была заботливо опущена кем-то, кто не желал показываться на глаза. Вряд ли в Зачарованном нефе хозяйничал енот-официант.

— До чего же странный этот зал, — пробормотала Лиза и на цыпочках приблизилась к барной стойке, за которой на сей раз не было ни души.

— Эй! — тихонько позвала она. — Э-эй!

В ответ ничего, только где-то совсем близко заплескалась вода. Лиза не удержалась от любопытства и перегнулась через стойку: внизу в передничке сидел енот и мыл посуду. Надо было видеть, как проворно работают его черные лапки. И тут — «Дзынь!» — десертное блюдце выскользнуло на пол.