Герои и подлецы Смутного времени - Вячеслав Манягин

«Грех ради наших и всего православного христианства, от востающих на церкви Божии и на христианскую нашу истинную веру врагов и крестопреступников межусобная брань не прекращается. Бояр, дворян, детей боярских и всяких служилых людей беспрестанно побивают и отцев, матерей, жен и детей их всяким злым поруганием бесчестят. И православных христиан кровь, как вода проливается. И смертное посечение православным христианам многое содевается, и вотчины и поместья разоряются, и земля от воров чинится пуста», – писал Гермоген в одной из своих грамот.

Когда 17 февраля 1609 г. взбунтовались москвичи во главе с Григорием Сумбуловым, князем Романом Гагариным и Тимофеем Грязным, требуя сместить с престола Шуйского, весь царский двор в ужасе разбежался. И только патриарх вышел на встречу мятежникам.

«Тогда дворяне нашли в соборе Гермогена и вывели на Лобное место, крича, что царь «убивает и топит братьев наших дворян, и детей боярских, и жен и детей их втайне, и таких побитых с две тысячи!»

– Как это могло бы от нас утаиться? – удивился патриарх. – Когда и кого именно погубили таким образом?

– И теперь повели многих наших братьев топить, потому мы и восстали! – кричали дворяне.

– Кого именно повели топить? – спросил Гермоген.

– Послали мы их ворочать – ужо сами их увидите!

– Князя Шуйского, – начали тем временем бунтовщики читать свою грамоту, – одной Москвой выбрали на царство, а иные города того не ведают. И князь Василий Шуйский нам на царстве не люб, из-за него кровь льется и земля не умирится. Надо нам выбрать на его место иного царя!

– Дотоле, – ответствовал патриарх, – Москве ни Новгород, ни Казань, ни Астрахань, ни Псков и ни которые города не указывали, а указывала Москва всем городам. А государь царь и великий князь Василий Иванович избран и поставлен Богом, и всем духовенством, московскими боярами и вами, дворянами, и всякими всех чинов всеми православными христианами. Да и из всех городов на его царском избрании и поставлении были в те поры люди многие. И крест ему государю целовала вся земля…

– А вы, – продолжал Гермоген, – забыв крестное целование, немногими людьми восстали на царя, хотите его без вины с царства свесть. А мир того не хочет, да и не ведает, и мы с вами в тот совет не пристанем же! И то вы восстаете на Бога, и противитесь всему народу христианскому, и хотите веру христианскую обесчестить, и царству и людям хотите сделать трудность великую! И тот ваш совет – вражда на Бога и царству погибель…

– А что вы говорите, – распалялся патриарх, – что из-за государя кровь льется и земля не умирится – и то делается волей Божией. Своими живоносными устами рек Господь: «Восстанет язык на язык и царство на царство, и будут глады, и пагубы, и трусы», – все то в наше время исполнил Бог… Ныне язык нашествие, и междоусобные брани, и кровопролитие Божиею волей совершается, а не царя нашего хотением!

Словом, Гермоген стоял за царя, «как крепкий адамант» (алмаз), пока его не отпустили в свои палаты. Мятежники послали за боярами – никто не приехал, «пошли шумом на царя Василия» – но тот успел приготовиться к отпору, и трем сотням дворян, как старым, так и молодым, пришлось бежать. Они укрылись в Тушино» [141] .

Вслед беглецам патриарх посылает несколько обличительных грамот, укоряет их в измене, зовет к покаянию. Но вот что интересно – когда речь заходит о «тушинском патриархе», Гермоген к нему весьма снисходителен: «А которые взяты в плен, как и Филарет митрополит и прочие не своею волею, но принуждением и на христианский закон не стоят и крови православных братий своих не проливают, таковых мы не порицаем, но и молим о них Бога, сколько есть сил, чтобы Господь от них и от нас отвратил праведный Свой гнев и полезная бы подал им и нам…»

И это притом, что Филарет фактически дублирует церковную власть на территориях, захваченных самозванцем. В чем дело? Почему жесткий, а порой и нетерпимый к изменникам Гермоген в этом случае настроен так миролюбиво? Быть может потому, что помнит: в 1606 г. именно Филарет должен был стать патриархом?

24 июня 1610 г. князь Дмитрий Шуйский потерпел сокрушительное поражение в битве при Клушине. 17 июля в Москве начался очередной мятеж против Василия Шуйского, который закончился свержением царя и установлением власти Семибоярщины. Мало кто встал на защиту Шуйского. И только патриарх Гермоген, как и прежде, поддержал власть «ныне существующую» [142] .

19 июля Шуйский был насильно пострижен в монахи. Гермоген не признал законность этого действа, продолжал считать царем Василия, а монахом объявил князя Тюфякина, произносившего за государя обеты. Но, понимая, что возвращение Шуйского на престол невозможно, а если и произойдет, то вызовет новые возмущения, патриарх разослал окружные грамоты, в которых писал о необходимости «на Московское государство выбрати нам государя всею землею, собрався со всеми городы, кого нам государя Бог подаст».

Считается, что Гермоген имел ввиду две кандидатуры: либо князя Василия Голицына, либо малолетнего Михаила Романова. Василий Голицын – это именно тот, который в 1605 г. приказал убить 16-летнего царя Федора Годунова, а выбор 14-летнего Михаила означал только одно – страной будут управлять «тушинский патриарх» Филарет и его брат Иван. Остается предположить, что или выбор этих кандидатур был приписан Гермогену позднее, уже при Романовых, или мы чего-то не знаем о честном и бескомпромиссном патриархе.

Но споры о кандидатах прекратились сами собой, когда в Москву вошли отряды Жолкевского, и осталась только одна кандидатура – королевича Владислава. Когда бояре «пришли к патриарху Гермогену и возвестили ему, что избрали на Московское государство королевича Владислава», патриарх выдвинул только одно требование: «Если [Владислав] крестится и будет в православной христианской вере – и я вас благословляю. Если же не крестится – то нарушение будет всему Московскому государству и православной христианской вере, да не будет на вас наше благословение!» 27 августа у Новодевичьего монастыря (ставки Жолкевского) польский гетман поклялся соблюдать договор.

По договору Владислав должен был венчаться на Московское царство от патриарха и православного духовенства по древнему чину, обещал православные церкви «во всем Российском царствии чтить и украшать во всем по прежнему обычаю и от разорения всякого оберегать», почитать святые иконы и мощи, иных вер храмов не строить, православную веру никоим образом не нарушать и православных ни в какую веру не отводить, евреев в страну не пропускать, духовенство «чтить и беречь во всем», «в духовные во всякие святительские дела не вступаться, церковные и монастырские имущества защищать», а даяния Церкви не уменьшать, но преумножать.

В договор патриарх по своей инициативе вставил статью об особом посольстве, которое будет направлено к Владиславу, чтобы ему «пожаловати, креститися в нашу православную христианскую веру» [143] .

В первоначальном варианте договора, предложенном Жолкевским, все обещания польской стороны давались сначала от имени короля, а потом – Владислава и решение спорных вопросов откладывалось до того момента, когда король Сигизмунд сам «будет на Москве». Гермоген добился того, что роль короля в договоре была сведена до минимума.

Тут же, под Новодевичьим, 10 тысяч москвичей присягнули Владиславу. 28 числа целование креста царю Владиславу продолжилось в Успенском соборе в присутствии патриарха Гермогена.

Когда к Сигизмунду и Владиславу под Смоленск отправилось московское посольство, глава посольства Василий Голицын (тот самый, погубивший Годуновых) заявил патриарху: «О крещении [Владислава] они будут бить челом, но если бы даже король и не исполнил их просьбы, то волен Бог да государь, мы ему уже крест целовали и будем ему прямить».

Но это было личное мнение Голицына, а само посольство получило наказ от патриарха и бояр: предъявить королевичу условия, чтобы Владислав крестился еще под Смоленском, чтобы порвал отношения с Римским папой и чтобы россиян, пожелавших оставить православие, казнил смертью.

Гермоген дал наказ и митрополиту Ростовскому и Ярославскому Филарету – защищать православие, и «митрополит Филарет дал ему обет умереть за православную за христианскую веру».

В ночь на 21 сентября поляки вошли в Москву и заняли центр города. Патриарх был изначально против ввода польских войск в столицу, к тому же это было нарушением одного из пунктов договора, заключенного с Жолкевским.

Еще при первой попытке поляков войти в город Гермоген решил созвать собор по этому поводу. У патриарха собралось множество дворян, купцов, стрельцов и посадских людей. Патриарх дважды посылал за боярами, но они не явились, ссылаясь на занятость государственными делами. Тогда Гермоген велел передать боярам, что если они не хотят прийти к нему, то он сам пойдет к ним, и не один, а со всем московским народом. Бояре испугались, пошли к патриарху и два часа уговаривали его. Гермоген объяснял боярам, что гетман нарушает условия договора, не отправляет войска в Калугу против «вора», свои полки хочет ввести в Москву, а русское войско выслать против шведов. Бояре же утверждали, что ввод польского войска в Москву необходим, иначе чернь предаст ее «вору». Иван Никитич Романов сказал патриарху, что если Жолкевский отойдет от Москвы, то всем боярам, спасая свои жизни, придется идти за ним, и тогда Москва достанется «вору» и Гермоген будет в ответе за это. Однако патриарх продолжал стоять на своем. Наконец Мстиславский грубо закричал на Гермогена: «Нечего попам мешаться в государственные дела!»