Валтасаров пир - Роксана Гедеон

Принц Конде».

Таким образом завершалось это грозное письмо.

– Что это значит? – спросила я. – Мой отец действительно просил вас отослать меня в Париж, а вы отказались?

– Я не видел вашего отца со дня нашей свадьбы! Покачав головой, я взяла вторую бумагу и, едва прочитав первые слова, расхохоталась: какой-то доброжелатель извещал моего мужа, что рога, которыми отягощена его голова, по-видимому, не причиняют ему ни малейшего беспокойства, что у меня в форте Жу есть давний, испытанный любовник, с которым я сошлась еще в юном возрасте и от которого жду сейчас второго ребенка, и что если он, мой муж, желает избавиться от рогов на голове, то ему следует немедленно отослать меня в Париж.

– В одном я могу вас уверить, – произнесла я, давясь от смеха, – никакого ребенка я не жду, и ваша прелестная голова, Эмманюэль, еще не украшена рогами. Хотя, если наши ссоры будут продолжаться, я не ручаюсь, что вы убережетесь от подобного украшения.

– Видите, как вы говорите! – крикнул он в крайней ярости. – Я был просто слеп, я думал, что вы ангел!

– А что думаете теперь?

– Что вы просто кокетка, которыми наполнен весь Версаль! Вы настоящий демон!

– О, сколько испанского пыла, сударь! Какие слова, какие фразы! Не думайте, что они на меня подействуют. После того как я в присутствии графа д'Артуа и королевы заявила, что поеду с вами в Жу, я вернусь в Париж только в вашей компании, будьте уверены! Я не желаю подвергаться насмешкам из-за ваших ничтожных бредней.

– Вы потому и не хотите возвращаться, что имеете в Жу любовника!

– Ну да! – сказала я насмешливо. – Может быть, повара Купри? Его объемистое брюхо давно меня очаровывает.

– Не знаю я, что вас очаровывает! В Жу не один Купри, здесь полно мужчин!

– Можно подумать, в Париже их нет.

Он запнулся и мгновение яростно смотрел на меня, а потом продолжил с не меньшим ожесточением:

– Я знаю, что вы мастерица спорить! В форте все солдаты видят вас, любуются вами!

– Не могу же я стать невидимой!

– Но вы можете не кокетничать с ними. Я замечал, как вы строите им глазки!

Я очень выразительно постучала пальцем по лбу:

– Вы что, рехнулись? Сударь! Вот уж не думала, что вы так глупы! Да здесь в форте все мужчины, начиная с вас и кончая привратником, не стоят и унции моего внимания!

Эти слова неожиданно подействовали на него, как красная тряпка на быка. Эмманюэль весь сжался и вспыхнул как кумач:

– Да вы… да вы… вы сравниваете своего мужа с остальными мужчинами?

– Уж не считаете ли вы себя совершенством? – спросила я с недоброй усмешкой, чувствуя, как меня охватывает ярость.

– Это вы, вы должны так считать!

– Надо сказать, сударь, вы себя явно переоцениваете! Черт возьми! Я знала мужчин куда лучше вас!

– Ну да! Вспомните еще своих любовников вкупе с графом д'Артуа! Я все знаю! По крайней мере теперь. Вспомните их! Мне все равно известно, что вы просто…

И тут он произнес такое слово, что у меня на мгновение потемнело в глазах. Остолбенев от дикого гнева, я замерла на месте. Он посмел назвать меня так! Он! Жалкое ничтожество, еще недавно евнух, сопляк, визгливая дрянь!

Эмманюэль, кажется, сам испугался того, что произнес, но я не желала этого замечать. Гнев, отвращение, крайнее презрение так смешались во мне, что с меня полностью слетел великосветский лоск, и я снова стала итальянкой с побережья Тосканы.

Стремительно подскочив к Эмманюэлю, я закатила ему такую пощечину, что, если бы не ярость, сама бы вскрикнула от боли. Но теперь боль не заставила меня опомниться. Ослепленная бешенством, я снова и снова ударяла его по щекам – раз, другой, третий… Задыхаясь, я хлестала его по лицу, входя в еще больший раж и мстя уже не за то слово, а за все свое счастье, которое было растоптано, за жизнь, которую буду вынуждена провести с этим молокососом, за те обстоятельства, что привели меня в Жу. Как, черт возьми, их исправить?!

Выскочив из столовой и задыхаясь от ярости, я уже знала, что мне делать. Я напишу королю… Я отправлю умоляющее письмо Людовику XVI – такое умоляющее, что он поймет меня и отдаст приказ мне вернуться в Париж. Таким образом, никто не упрекнет меня в непостоянстве решений, никто не посмеет насмехаться – ведь это король вызвал меня в столицу. Все покроет воля монарха…

Мое нетерпение было так велико, что я писала письмо даже в то время, когда Маргарита расчесывала мои волосы на ночь. Писала, рвала, переписывала…

«Ваше величество, проясните непонятное мое положение. Чем вызвана такая немилость по отношению ко мне, Вашей верной подданной? Я не смею думать, что навлекла на себя Ваш гнев, и тщательно вспоминаю все наши с Вами разговоры, но, к счастью, не нахожу в них ничего Обидного для Вашего королевского величества… Так в чем же мое преступление? Я и мой супруг пылаем желанием служить Вам в Париже…»

Я долго думала, как нащупать слабую струнку короля, заставить его расчувствоваться, и наконец придумала:

«Не забывайте о моем сыне, сир. Это дитя, которое я произвела на свет, принадлежит не только мне; в этом ребенке течет кровь Бурбонов, благороднейшая из всех кровей Франции… Умоляю Вас, сир, обратите внимание на мое письмо. Уважая Ваши государственные заботы, всю Вашу бесценную для страны занятость, я все-таки прошу Вас внять моим мольбам, ибо такой мудрый правитель, как Вы, еще больше возвеличит себя в глазах потомков, если не будет забывать о судьбах отдельных своих подданных. Благодарная Франция оценит это по достоинству, а история заслуженно подарит Вам имя Справедливого…»

И так далее, и так далее, с таким же надрывом, со слезой. На Луи XVI это должно было подействовать.

Меньше чем через месяц я, взволнованная и обрадованная, получила письмо короля. В самых нежных выражениях он приглашал меня в Париж, полуизвиняющимся тоном сообщая, что не может таким же образом поступить с Эмманюэлем. Для крепости Жу еще не подобран новый комендант, придется немного повременить, но во всяком случае можно надеяться, что уже к зиме Эмманюэль тоже вернется в Париж. Последнее обстоятельство меня совершенно не волновало. По мне, так пускай бы Эмманюэль до самой смерти сидел в Альпах. Я быстро подсчитала: нынче конец июля, а муж вернется в Париж только в январе – стало быть, целых пять месяцев я буду свободна от нытья, ревности и ночных посещений! Я даже зажмурилась от радости. Какая это будет прекрасная жизнь! Я поселюсь в Версале, с головой окунусь в балы и развлечения, буду ездить на все охоты и пикники, сама стану устраивать приемы… А может быть, даже заведу любовника. Мне так хотелось немного тепла, немного чувства.

Я с особым любопытством прочла письмо маркизы де Шатенуа, пришедшее вместе с королевским посланием. Изабелла рассказывала последние светские новости. Герцог Орлеанский, вельможа королевских кровей, оказывается, все-таки женился на своей давней любовнице мадам де Монтесон, но она пошла на это якобы только потому, чтобы иметь больше возможностей для встреч с сыном герцога Луи Филиппом, который давно уже является соперником отца в любви к этой даме. А еще Изабелла писала: