Воин из Киригуа - Ростислав Кинжалов

А между тем, Хун-Ахау уводил свое войско все дальше от Тикаля. Множество забот терзали его душу. Он ясно понимал, что первая победа еще ничего не значит; только из-за отсутствия в Тикале накона и его войск рабы смогли вырваться из города. Безусловно за ними будет послана погоня. Как им благополучно ускользнуть от нее? Молчаливо шагавший рядом с ним Цуль все время напоминал ему своим видом о его долге — убить Кантуля. Юноша чувствовал, что без этого он никогда не обретет спокойствия. Но бросить сейчас товарищей и возвратиться в Тикаль Хун-Ахау тоже не мог. Мысль о собственной свободе незаметно отступила на задний план. Он должен был прежде всего спасти доверивших ему свою жизнь и свободу людей. Надо было что-то срочно решать!

В ближайшем поселении был устроен привал; силы у всех уже истощились, и требовался отдых. Жители молча и покорно отдали все запасы пищи, которые у них имелись; с угрюмым видом смотрели они на весело суетившихся около разложенных костров рабов. Правитель поселения незаметно сбежал, и все розыски его ничего не дали. Беспокоясь о том, чтобы в Тикале не узнали об их местонахождении, Хун-Ахау разослал нескольких лазутчиков в разные стороны. Цуля, как наиболее опытного и знающего, он попросил сходить по направлению к Тикалю. По мнению юноши, это был самый опасный участок.

— Помни, Цуль, — сказал он ему на прощанье, — наша юная владычица не останется неотмщенной. Я разыщу и убью Кантуля! Но сперва я должен подумать о них. — Он показал рукой на отдыхавших товарищей. — Это мой первый долг!

Старик тяжело вздохнул и, не говоря ни слова, медленно отправился к видневшимся вдали пирамидам великого города.

Хун-Ахау дожевывал остаток сваренных бобов, когда к нему подошел улыбающийся Шбаламке.

— А жирная крыса сбежала во время битвы! — сообщил он об Экоамаке.

— Ну, что же, он свое дело сделал, — отозвался равнодушно молодой предводитель, — все равно я сдержал бы свое слово и отпустил бы его. Нам надо подумать о другом, Шбаламке. Куда мы пойдем теперь?

Шбаламке задумался.

— Мы с тобой — в Ололтун… — нерешительно отвечал он.

— Укан отправится в свой Копан, и каждый куда хочет, — подхватил Хун-Ахау. — А через день-два нас всех переловят поодиночке и возвратят в Тикаль! Кого заставят снова строить пирамиду, кого казнят, а нас с тобой, как зачинщиков, обрекут на пытки… Нет, мы должны держаться вместе! Еще далеко то место, где мы можем спокойно разойтись по родным селениям! Надо собрать совет и решить, в каком направлении нам лучше всего двигаться. Я уверен, что из Тикаля за нами еще вышлют погоню! Собирай начальников отрядов!

Но совет провести не удалось. Едва только все собрались, как прибежал запыхавшийся лазутчик.

— По главной дороге сюда идет войско, — объявил он, — число воинов в нем вдвое больше нашего! Они направляются в Тикаль. Через полчаса будут здесь!

— Это након со своим войском, — сказал Хун-Ахау. Его нерешительность и сомнения сразу исчезли. — Отступать к Тикалю нам нельзя. Хорошо еще, если оттуда не нагрянет на нас погоня. Жаль, что нет сведений от Цуля. Мы должны разбить тех, кто преграждает нам дорогу! Уходить в сторону бесполезно: након сразу же узнает от жителей этого поселении о нас и нагонит. Мы должны напасть на них неожиданно — это наша единственная возможность выиграть битву! Надо спрятаться среди домов так, чтобы враги вошли в селение спокойно, и тогда ударить. Нападать будем по сигналу: Ах-Мис — он самый громкоголосый среди нас — закричит «бей!». Договорились? Давайте размещать наших воинов по засадам!

Хун-Ахау обошел все отряды, показывая, как лучше спрятаться, и объясняя всем план нападения. Селение было небольшим, и все войско разместить за домами оказалось делом нелегким. К счастью, неподалеку находилась небольшая лощина, и молодой предводитель решил воспользоваться ею. В нее он увел сдвоенные отряды Укана и Шбаламке.

— Как только вражеское войско втянется в селение, — говорил он, — мы набросимся на него. Завяжется схватка. Вот тогда-то выступите вы и ударите в тыл противнику. Поэтому будьте терпеливы и дайте всем пройти. Только внезапное нападение сзади может вызвать у них панику. Затаитесь и будьте терпеливы! Укан, прошу тебя, присмотри за Шбаламке! Он очень горяч и несдержан.

— Еще неизвестно, кто будет за кем присматривать! — пробурчал недовольно Шбаламке. — Ожидать врага — привычная вещь для воина!

Хун-Ахау обнял своих друзей и расстался с ними.

Время теперь тянулось невыносимо долго. Солнце, приближавшееся к зениту, невыносимо жгло. Рабы под непривычными им тяжелыми деревянными шлемами и хлопковыми панцирями обливались потом. Хун-Ахау тяжело дышал; сердце усиленно колотилось в груди. «Мы должны победить! — думал он. — Поражение для нас хуже смерти. Но все ли понимают это? Может быть, кто-нибудь уже втайне сожалеет о том, что он поднялся против владык?»

Он обвел глазами сидевших с ним в засаде рабов. Их лица словно застыли в ожидании схватки, но на них была написана такая решимость и мужественность, что юноша устыдился своих тайных сомнений.

На дороге, со стороны Тикаля, показался человек. Он брел медленно и задумчиво. Молодые глаза Хун-Ахау быстро распознали в нем Цуля. Войдя в селение, старик остановился, удивленный тишиной, и начал недоуменно озираться. Из-за ближайшего дома его негромко окликнули и сообщили, где находится Хун-Ахау. Через минуту он уже стоял перед юношей.

— Все благополучно, почтеннейший након! — сообщил Цуль. При людях он награждал теперь своего бывшего ученика самыми пышными титулами. — Я прошел очень далеко, но никаких следов погони нет! Со стороны Тикаля все спокойно. А кого ждете вы?

Когда Хун-Ахау в двух словах объяснил положение, на морщинистом лице старого раба появилась первая за эти дни улыбка.

— Я знал, что моя находка пригодится, — торжествующе сказал Цуль, — на, возьми и пожуй!

Юноша в недоумении смотрел на протянутую руку старика с пучком какой-то травы.

— Пожуй, пожуй, — убеждал тот, — ничто так не подкрепляет силы перед боем, как это растение! Как хорошо, что я сейчас наткнулся на него!

Хун-Ахау нерешительно положил в рот несколько стебельков и принялся жевать. Кислый, с острым запахом сок растения приятно освежал рот. Через несколько минут юноша действительно почувствовал бодрость и небывалый прилив сил. Голова его оставалась ясной. Цуль хлопотал уже рядом, раздавая чудесную траву другим воинам. Теперь Хун-Ахау мучало только одно: куда же пропали два остальных его разведчика? Неужели они попались в руки врага?

Вдалеке заклубилась пыль: подходило вражеское войско. Усталые, разморенные солнцем воины шли вразброд и громко пели:

Эйа! Что самое прекрасное у меня?Нефритовое ожерелье на моей шее!Эйа! Что самое прекрасное на всем свете?Тикаль, око мира,Самый прекрасный город на всем свете!

Войско приближалось. Вот передовые воины вступили и тень первых домов, вот они уже прошли мимо притаившихся Хун-Ахау и его товарищей. Вот уже почти весь отряд втянулся в селение. В середине его шел, окруженный плотным кольцом приближенных, невысокий молодой человек — очевидно, начальник войска. Мальчик-прислужник нес за ним его шлем, а сам предводитель, спасаясь от жары, надел легкий головной убор, украшенный только пучком перьев кецаля.

Вдруг кто-то с силой сжал левую руку Хун-Ахау. Это был Цуль; из глаз старика текли слезы.

— Сыночек! — прошептал он сдавленным голосом. — Это Кантуль! — Старого раба корчило от гнева и отвращения.

Да! Наследник Кантуль вел на Тикаль отряд воинов из Йашха, чтобы вернуть себе трон.

Вдруг в знойной полуденной тишине, как будто с неба, прозвучал нечеловеческий крик Ах-Миса: «Бей! Бей! Бей!».

Пораженные пришельцы невольно остановились. А из-за домов уже высыпали десятки рабов, яростно размахивая оружием. Зазвучали первые глухие удары, послышался первый стон. Неистовые крики вырывались и у нападающих и у попавших в западню. Началась схватка.

Весь участок дороги, проходивший через селение, оказался полем ожесточенной битвы. Рабы дрались, не щадя сил. Вражеские воины, сперва ошеломленные внезапным нападением, постепенно воспрянули духом и образовали плотный четырехугольник, отражавший атаки нападающих. Но то здесь, то там со стоном или молча валились на землю окруженные, рушилась живая стена воинов, и на мгновение в первом ряду оказывалась брешь. И хотя на место упавшего сразу же выдвигался другой воин из второго ряда, все же ровная вначале линия вражеского фронта оказалась в нескольких местах изломанной. В эти бреши проникали атакующие рабы.

Неистово работая топором, Хун-Ахау, построивший свой отряд клином, пытался пробиться к центру вражеского войска, где он недавно видел Кантуля. Медленно, пядь за пядью продвигался юноша вперед. Пот лил с него ручьями, смешиваясь с кровью, — он не надел панциря, и брошенное кем-то легкое копье пронзило ему мякоть левого плеча. Скользнувший мимо удар меча сорвал кожу со лба. Но Хун-Ахау не чувствовал ран и с методичностью дровосека валил выдвигавшихся ему навстречу людей.