Скоро я стану неуязвим - Остин Гроссман

Прекрасно прорисованные диаграммы иллюстрируют требуемые условия; аккуратные столбики уравнений доказывают их эффективность. И впрямь, «От чего зависит погода?». Погоду делаю я… вскоре сильно похолодает. Книга отправляется в сумку; две находки за ночь, полпути пройдено — как-то слишком просто. По меркам героев я дерусь грязно, но отнюдь не мухлюю. Мой путь легко повторить; главное — старательно делать домашнюю работу.

Остальные аспиранты меня избегали. Я был старше всех. В начале первого семестра для нас устроили вечеринку… Все такие юные! С час я подпирал стенку, но не выдержал, ускользнул в кино. В аспирантуре никого похожего на меня не оказалось, сокурсники походили на лыжных инструкторов, пили-плясали, как в клипах на MTV. Где уж мне, в твидовом пиджачишке… Кое-кто даже знал, кто я такой — неудачник, «парень с дзета-лучом».

Мои институтские соседи по общежитию стали юристами в шоу-бизнесе, театральными режиссерами, врачами. Мне всегда казалось, что острый ум искупает все — нищенское существование, унылую квартиру в доме без лифта, просроченные надежды…

Такие люди, как я, редко встречаются в академической среде. Не понимаю, зачем нужна наука тем, кто довольствуется второсортными грантами, публикациями и наградами. Я точно знал, что сулят мне знания!

Я тратил бесконечные часы в архивах на безнадежные поиски книги, способной показать мне путь к истине, раскрыть загадку дзета-измерения. Мне чего-то смутно хотелось — сверкающих флюидов, электрической дуги, танцующей, точно живое существо. Мне хотелось, чтобы наука жила внутри меня, изменяла меня, чтобы тело мое стало генератором, реактором, тиглем! Трансформация, перерождение! Неудивительно, что меня объявили сумасшедшим.

Надо мной смеялись — этого я никогда не прощу и не забуду. Как раньше говорили, я им покажу! Я найду истину, но только не ради других. Спасать мир я не собираюсь. У меня есть на то причины. Мир давным-давно свихнулся, его никакая наука не спасет.

И не ваше дело, если в пыли архивов, в самом дальнем шкафу отыскалась старая-престарая, не внесенная ни в один каталог книга, почти истлевшая в темных подвалах библиотечной системы — названия на обложке не разобрать… Я снял ее с полки, сел на пол и стал читать. Вот оно! Я нашел там, где никто не искал… то, о чем никто не догадывался.

Это не просто книга! Книга листьев, книга дождя, книга парковочных площадок и школьных дворов, книга прогулок и одиноких дней и ночей… Что есть гений? Я читал и читал, до тех пор, пока из летнего пейзажа, сложенного из торговых галерей, парковок и лекционных аудиторий, у меня на глазах не возникла величественная структура в виде электронной схемы из травы и асфальта, загадочная могущественная руна, преисполненная трагической правды о медленном угасании последней великой эпохи.

Выбраться назад легко. Никто не догадывался о моей цели, никто не последовал за мной в архивы. Героев не волнуют библиотеки и исследования. Получив свои способности, они перестают думать, носятся туда-сюда. Книги, изобретения, открытия — это не для них.

Дева, наверное, мчится на юг, в свое роскошное жилище в «Башне Чемпионов». Я угоняю машину со стоянки у автопроката, выкладываю добычу на пассажирское сиденье. Стекла тонированные, так что переодеваться не придется.

Вспомнилась старая привычка. Часто, возвращаясь из лаборатории, я ехал окольными путями, по трассе — как будто я куда-то еду. На этот раз дорога занимает четыре часа. Стараюсь не превышать скорость, но в конце пути прибавляю газа, иду на обгон восходящего солнца. Книга и зеркало лежат на соседнем сиденье. Генеральный план стремительно движется к завершению.

Говорят, происхождение не забывается, но мне, как ни старайся, не удается вспомнить событий того вечера, хотя осколки воспоминаний иногда неожиданно возвращаются.

Помню ужин с Эрикой, беседу по дороге ко мне домой… память больше ничего не сохранила. Вечером вернулся в лабораторию поработать. Перебежал дорогу от автобусной остановки; в воздухе пахло дождем. Дымка клубилась вокруг фонарей, застилала фары автомобилей; я ждал удобного момента, чтобы перейти шоссе. Я ездил в лабораторию через весь город, сутками торчал на работе, проводя очередную серию безнадежных экспериментов.

Дождь барабанил по асфальту. Вечер пятницы — лучшее время, чтобы сосредоточиться на собственной работе; на парковке — ни души; тускло светят желто-оранжевые фонари; белая разметка на асфальте — как скелетики из мультфильма. За парковкой — болото, камыши и высокая трава, хор лягушек, стрекот насекомых и ночной пригород. Я уставился в ночь сквозь тонированные стекла, вдыхая кондиционированный воздух, физически ощущая, как истекают сроки. Финансирование закончилось. Нет больше шансов, чтобы доказать свои идеи.

Я разрабатывал уникальное топливо, создавая революционный источник энергии, замешанный на только мне понятной дзета-радиации — флуоресцентный коктейль из экзотических ядов, неустойчивых изотопов и редких металлов… Жидкость дымилась в мензурке зелено-лиловыми завихрениями. «Токсично» — не подходящее слово, состав получился зловредный и почти разумный. Двигателю океанского лайнера хватило бы одной капли на тысячу лет. Однажды, по наитию, я стянул перчатку и сунул палец в пробирку с образцом. Кончик пальца онемел, едва коснувшись холодной блестящей жидкости.

Температура резко повысилась, стеклянная колба покрылась паутиной трещин. Я горел и тонул в невыносимой, нескончаемой боли… Хотелось упасть в обморок, покинуть собственное тело — нестерпимое, непрекращающееся ощущение… Невозможно пережить такое и остаться самим собой; вместо меня возникало иное, новое существо, вытерпевшее непереносимое… Раствор пропитал меня насквозь, и я изменился.

Глава десятая

Приветствую вас на острове

Золотой век, Серебряный век, Железный век. Должно быть, предстоит еще и Ржавый век, время, когда даже исходные металлы, составляющие нашу основу, опять переменятся — неизвестно, как и во что. Киборгам нельзя забывать о ржавчине: даже мои высокотехнологичные сплавы когда-нибудь окислятся. Наше время называют Веком информации, Веком компьютеров или Атомным веком, но это неверно. Этим названиям не хватает характерности… Когда металлы превращаются в железо — это финальная перемена.

Кожаное кресло летательного корабля, созданного по спецзаказу Черного Волка — осязаемое доказательство того, что я в команде. Внизу виднеется проржавевшая база Доктора Невозможного.

С высоты видны остатки разгромленного величия, арочные каркасы из обветшалого металла, вздымающие ввысь, напоминающие о прошлом… Во времена расцвета эта база таила непревзойденные чудеса; теперь металл и бетон разлагаются под солнцем.