Кингсблад, потомок королей - Синклер Льюис

— Я их не люблю.

— А у тебя есть знакомые негры?

— Да.

— Кто же, кроме Белфриды?

— Девочка Ева.

— Она вовсе не негритянка. Она белая.

— Я ее не люблю.

— А знаешь ли ты, Элизабет, что ты ведешь себя, как очень скверный ребенок?

— Только что из пеленок?

— А, черт!

— Ага, папочка, ты что сказал? Ты сказал «черт». Черт, черт, черт, черт, черт!

Бидди, чисто по-женски сумевшая использовать его промах, была в эту минуту такая беленькая, розовая, веселая, такая очаровательная, что он задохнулся от любви к ней и с тяжелым отчаянием подумал, что мелкие, гаденькие предрассудки «порядочных людей» обладают куда большей разрушительной силой, чем бомбы и сверхмощные самолеты.

Оттого, что он две недели мог ничего не делать, оттого, что Вестл теперь была для него «белой женой цветного мужа», он стал приглядываться к ней во время прогулок среди устланных лишайниками скал. Она не так умна и хуже знает жизнь, чем медсестра Конкорд, думал он, она не такая горячая и красивая, зато в ней больше ясности, сдержанности. Вестл — «прелестный образец молодой замужней американки» — безупречная жена и мать, спортсменка, начитана (более или менее), интересуется тем, что творится на свете. Она достаточно благочестива для жительницы Сильван-парка и презирает сантименты. Короче говоря, в ней есть все, кроме индивидуальности.

За несколько коротких недель он познал, что без страданий и сомнений не может быть полноценной человеческой личности. Вестл никогда в жизни не страдала, кроме как во время родов, никогда не испытывала никаких потрясений и сомнений, кроме как в брачную ночь.

В одном она, бесспорно, была выше многих и многих добродетельных женщин: ей не доставляла удовольствия сознательная жестокость. Но Нийл начинал понимать, что и бессознательная жестокость может причинить боль.

Вестл, вспомнив детство, напевала: «Я черный, черный, черный, ах, если бы мне побелеть!»

«Это про меня и про Бидди. Черный. Ниггер. Существо столь отвратительное, что утонченная женщина, подобная Вестл, и не заподозрит в нем способности чувствовать обиду».

Примчался Принц, отряхиваясь после купанья в луже, и Вестл побранила его:

— Зря мы дали тебе новое имя, собачка! Никакой ты не принц! Ты попросту грязный, никудышный ниггер!

И так доверчиво улыбнулась Нийлу.

Он видел, что Вестл восприняла бы его любовь к неграм, как смесь безумия и озорства. Зачем показываться ей в таком нелепом свете? А две недели — большой срок для исцеления, когда вас окружает северная феерия серых скал и оранжевых лишайников, душистых сосен и красных челнов, скользящих по серо-синей глади неоглядного озера. Они купались в ледяной воде, бегали взапуски, как дети, несмотря на его хромоту, и в город он вернулся излечившимся от своей мании.

В город вернулся энергичный молодой делец — белый.

27

Что Нийл будет директором банка, и притом с окладом в десять раз более высоким, чем у мистера Пратта, было для Вестл так очевидно, что об этом не стоило и говорить. Гораздо больше ее занимал будущий дом, достойный их нового положения в обществе. Нийл посмеивался над ее честолюбивым планом — купить у Бертольда Эйзенгерца половину его холма и построить там идеальное жилище, о котором мечтает каждая женщина.

А может быть, шутил он, ее заинтересует дом в стиле модерн — сплошь стекло и гладкие стены, он видел один такой, когда… словом, он где-то видел такой дом.

Ну, нет! Ничего столь холодного и вычурного ей не надо. Она уже все придумала — каменный особняк в виде нормандского замка, только с застекленными верандами, огромная гостиная с деревянными панелями и стенным шкафом для напитков и кукольный дом для Бидди, и чтобы в нем — или это уже глупо? — «была кукольная ванная с настоящим водопроводом!

— Это для нее очень важно? — спросил Нийл.

— Ну еще бы! Ведь она только раз в жизни будет маленькой девочкой!

Работа по проектированию нормандского замка продвинулась уже Настолько, что они решили купить новую газовую плиту.

Война с Японией кончилась, и Вестл не скрывала, что ее в одинаковой мере радует как предстоящее возвращение друзей и знакомых с Тихого океана, так и то, что заводы теперь переключатся с производства оружия на изготовление всевозможных хозяйственных сокровищ — туалетных столиков из пластмассы, стеклянных кофейников, машин для мытья посуды. Она уже обдумывала, какие платья из еще не изобретенных тканей закажет для Бидди, когда лет через двенадцать будет снаряжать ее в колледж Брин Мор.

За утренним завтраком она предложила Нийлу:

— Давай я сегодня приеду в город, ты меня где-нибудь покормишь, а потом я покажу тебе ту газовую плиту — предмет моих девических мечтаний. Это не плита, а восторг, загляденье, прелесть, роскошь, дуся, идеал, и я ценю ее превыше добродетели — во всяком случае, пользы от нее больше.

Плита действительно оказалась превосходной, и Вестл ликовала:

— С такой плитой и наша жалкая кухонька станет похожа на тот замок, что уготовила нам судьба.

Он вздохнул:

— Но ты все-таки любишь наш дом?

— Господи, Нийл, да как бы я ни бредила будущими палатами, я просто обожаю наш домик — наше гнездышко, которого не может у нас отнять даже самое взбалмошное демократическое правительство. Наступит кризис — пожалуйста, мы опять переселимся сюда и будем растить лук в ваннах, и все нам будет трын-трава — кстати, ты не знаешь, что это за трава такая? Ах, да. — Она указала глазами на продавца, который ждал, устало скрестив на груди руки. — Они тут любят запрашивать, ты попробуй, может, хоть пять долларов выторгуешь?

В тот же самый день к его столу в банке подсел Аш Дэвис и сказал официальным тоном, на случай если кто-нибудь услышит:

— Можно вас побеспокоить, мистер Кингсблад?

— Мы здесь одни, Аш.

— Нийл, я опять с просьбой. Скверные новости. В Южной Каролине несколько цветных ветеранов арестованы за убийство, которого они не могли совершить. Мы с Софи собираем деньги для приглашения адвокатов. Давайте все, что можете. Но предупреждаю, что, если вы по недомыслию дадите мне хотя бы один цент, — конечно, мы из вас всю кровь по капле высосем.

Нийл прикинул, сколько он может дать, и выписал чек на немного большую сумму. Он вдруг затосковал по легкой, иронической, опустошающей душу беседе Аша, Клема, Софи.

— Когда вас всех можно повидать? — спросил он жадно. — Клем теперь не скоро будет в городе. Но вы приходите как-нибудь к нам пообедать, может быть, я сумею залучить Софи? Хотите сегодня?

На этот раз он солгал Вестл почти автоматически. Но он с грустью чувствовал, что уже никогда не сможет делить ее восторгов по поводу дивной газовой плиты. Бедная Вестл — высокомерная, как знатная дама, доверчивая, как малый ребенок.

Сидя с Дэвисами и Софи за столом, который появился из-под книжной полки и обратил угол пустой и строгой комнаты в столовую, он растерянно молчал. Они жили в мире, куда Нашему Мистеру Кингсбладу из Второго Национального не было хода; и чем больше он твердил себе, что Софи для него — табу, тем соблазнительнее казались ее нежные коричневые руки, то спокойно сложенные, то двигающиеся уверенно, как у мастера-краснодеревца.

Он без аппетита отправлял в рот куски бифштекса (которому предшествовал отличный грибной суп) и наконец спросил:

— О чем это вы спорите? Кого вы называете «турком», и почему он мерзавец?

Софи ответила немного устало:

— Это один цветной, некий Вандербильд Литч — ростовщик, единственный в городе возможный Квислинг из цветных. Но вам это едва ли интересно.

— Почему?

— Какое вам, в сущности, дело до наших забот? Мы живем под вывеской «Только для цветных», а к вам это не относится, капитан.

«Только не говори! Не говори ей, что ты цветной! Молчи! Не говори ничего! Ты уже сказал Ашу и Вулкейпам — хватит. Подожди, подожди!»

А сам уже говорил:

— Это относится и ко мне, потому что я узнал совсем недавно, что я тоже отчасти цветной.

Губы ее раскрылись, тонкие пальцы с зажатой в них сигаретой замерли в воздухе, она часто задышала, потом удивление сменилось скорбным сочувствием. Медицинская сестра, в прошлом — девушка из провинциального городка, потянулась к нему с ласковым участием, но заговорила певичка с Бродвея:

— Ну да?

Он услышал, что его критикуют, доброжелательно, но твердо.

— Нет, вот ловкий чертенок, — умилялась Софи, — прикинулся белым, и хоть бы что, а я и не догадалась!

— Но я же говорю вам, я сам не знал!

— Он, правда, не знал, — сказал Аш тоном школьного учителя.

— Ах, бросьте! — не унималась Софи. — Да как вы, крошка Нийл, могли не чувствовать в себе негритянского ритма? Ведь у кого кожа черна, у того душа ясна, в нем кровь кипит и страсть бурлит, и весь он полон этого самого мумбо-джумбо, которое из Африки!

— Довольно, Софи! — остановил ее Аш.