Дворец ветров - Мэри Маргарет Кей

Аш промолчал и не рассказал Сите о найденных давным-давно пирожных и об отравленной халве, совсем недавно подброшенной в тот же сад, как не упомянул о словах Кода Дада насчет рани и Биджу Рама. Он понимал, что подобные мерзкие истории только напугают мать. Но очень скоро скрывать их от нее стало невозможно. Каири случайно узнала нечто такое, что изменило жизнь Ситы и Аша так же круто, как это сделала холера ужасной весной, когда умерли Хилари и Акбар-хан.

Принцессе Анджули – Каири-Баи, «маленькому незрелому плоду манго» – тогда едва исполнилось шесть лет, и, родись она в любой западной стране, она бы еще считалась малым ребенком. Но девочка родилась не просто на Востоке, а в восточном дворце, и благодаря раннему знакомству с заговорами, кознями и интригами индийского двора ум у нее изощрился и развился не по годам.

Помня предостережение Ашока и зная о неблагосклонном отношении к нему Лалджи, Каири никогда не заговаривала с мальчиком и даже не смотрела в его сторону при посторонних. Но система условных знаков и кодовых слов, посредством которых они могли незаметно общаться на глазах у придворных, верно служила им, и через три дня после случая с коброй девочка вбежала в покои ювераджа и ухитрилась подать Ашу сигнал срочного вызова, использовавшийся лишь в самых чрезвычайных обстоятельствах. При первой же возможности Аш незаметно выскользнул из комнаты и поспешил на Королевский балкон, где ждала его Каири, бледная и вся в слезах.

– Ты сам виноват, – прорыдала Каири. – Она сказала, что ты выбросил какие-то сласти и спас его от кобры. Я вовсе не хотела подслушивать, но побоялась, что она рассердится, если найдет меня в своем саду, а Миан Митту залетел туда, и я должна была поймать его… должна была. В общем, когда раздались шаги, я спряталась в кустах за беседкой и слышала… слышала все, что она говорила. О, Ашок, она плохая! Плохая и злая. Она хотела убить Лалджи и теперь злится на тебя из-за кобры и еще из-за каких-то сластей. Она сказала, что ты слишком много знаешь и они должны убить тебя немедленно, и неважно, каким способом, потому что ко времени, когда тебя хватятся, коршуны и вороны уже покончат с тобой, а кто станет поднимать шум из-за смерти базарного мальчишки… Это про тебя, Ашок, она говорила про тебя. А потом она велела им сбросить тебя со стены, чтобы все решили, будто ты залез туда и сам свалился. Я правду говорю. Они собираются убить тебя, Ашок. Ой, что же нам делать, что делать?

Каири бросилась к нему, завывая от ужаса, и Ашок обнял девочку и принялся машинально убаюкивать ее, лихорадочно обдумывая услышанное. Да, это, несомненно, правда: Каири в жизни не придумала бы такой разговор. Джану-рани всегда хотела убить Лалджи и поставить своего сына на его место, и она достоверно знает, что Ашок как минимум три раза помешал ей осуществить задуманное – или четыре, если учесть, что именно он нашел и выбросил отравленные пирожные несколько лет назад. Знает ли она об этом? Вряд ли кто-то видел его тогда. Но сейчас это не имеет значения. Рани намерена позаботиться о том, чтобы он больше не нарушал ее планы, и убить его будет гораздо легче, чем Лалджи, ибо кто станет тщательно расследовать смерть или исчезновение столь незначительной особы, как сын одной из служанок никому не нужной Каири-Баи? Он так и не рассказал Лалджи про отравленные пирожные и халву, и уже слишком поздно рассказывать. К тому же Лалджи давно убедил себя, что падение плиты песчаника было всего лишь несчастным случаем, и два дня назад обозвал Данмайю старой злонамеренной смутьянкой, которой следует отрезать язык, когда старуха выразила свои подозрения по поводу истории с коброй. От ювераджа ждать помощи не приходится.

«Джули права, – в отчаянии подумал Аш. – Я сам виноват, что ничего не рассказал Лалджи и не показал карпов, подохших от пирожных, и ворону, умершую от отравленной халвы». Теперь у него нет никаких доказательств, и даже располагай он таковыми, это не поможет, ведь ныне Лалджи совершенно уверен, что рани – его друг, а он, Ашок, не может доказать ее причастность к покушениям или рассказать о разговоре, подслушанном Каири, поскольку все сочтут это детскими выдумками. Но рани-то будет знать, что никакие это не выдумки, и, не исключено, убьет и девочку тоже, а также Ситу, если она станет задавать слишком много вопросов по поводу его смерти…

Под куполом Королевского балкона начинали сгущаться сумеречные тени. Каири, обессилевшая от рыданий, тихо лежала в объятиях Аша, который мерно покачивал девочку, глядя поверх ее головы на оснеженные вершины гор. Слабый ветерок дышал зимней свежестью; октябрь подходил к концу, и дни становились все короче. Солнце уже почти скрылось за горами, и пики Дур-Хаймы казались подобием бледно-розовых и золотисто-желтых островерхих шатров на фоне опалового неба, где мерцала единственная звездочка, похожая на один из бриллиантов Джану-Баи.

Аш зябко поежился и, отпустив Каири, отрывисто произнес:

– Нам пора идти. Скоро совсем стемнеет, и, возможно, меня станут искать.

Но они оставались на балконе до тех пор, пока далекие снега не сменили цвет с розового на фиолетовый и только самый высокий пик Дур-Хаймы – Таракалас («Звездная башня») – еще тускло светился последними отблесками закатного солнца.

Сегодня Аш не принес с собой риса, но на запястье у Каири был браслетик, сплетенный из поздних роз, и мальчик взял у нее нехитрое украшение и рассыпал розовые бутоны на краю балкона, надеясь, что Дур-Хайма примет во внимание чрезвычайные обстоятельства и простит, что он не принес свой собственный жертвенный дар.

– Помоги мне, – обратился Аш с мольбой к своему личному божеству. – Пожалуйста, помоги мне! Я не хочу умирать.

Багровые отсветы заката на высоком пике постепенно погасли, и вся горная гряда виделась сиреневым силуэтом на фоне темнеющего неба, где уже мерцала не одна-единственная звездочка, а целая тысяча звезд. Крепчающий ночной ветер смел с балкона розовые бутоны, и Аш несколько успокоился, решив, что Дур-Хайма приняла жертву. Двое детей разом повернулись кругом, ощупью спустились вниз по лестнице полуразрушенной башни и направились во дворик Ситы, крепко держась за руки, напрягая зрение и слух в попытке уловить самый тихий звук, самое незаметное движение, которые выдадут соглядатая, притаившегося в густой тени.

Сита стряпала ужин, и Аш оставил Каири с ней, а сам сломя голову помчался в покои ювераджа по лабиринтам коридоров и внутренних дворов, занимавшим треть Хава-Махала. Сердце у него бешено колотилось, и он ощущал неприятный холодок между лопаток – в месте, куда запросто могли всадить нож. Мальчик испытал огромное облегчение, обнаружив, что никто не заметил его отсутствия, поскольку Лалджи получил в подарок от рани набор украшенных драгоценными камнями шахматных фигур и сейчас играл в шахматы с Биджу Рамом.