Жертвы - Шон Хатсон

В клубе гремела музыка, то тут, то там слышались крики, из бара, расположенного на другой стороне улицы, доносился смех. Мужчины и женщины парами и поодиночке проходили мимо, некоторые лишь скользили взглядом по афише с программой вечера, другие изъявляли желание стать его участниками. Многие торопились по делам.

У входа в клуб Миллер миновал швейцара, занятого своим подбородком. Удостоив специалиста по киноэффектам беглого взгляда, швейцар все свое внимание сосредоточил на прыще, который он старательно выдавливал своими толстыми пальцами. Миллер раздвинул пластиковые полоски, служившие шторой, и вошел в клуб.

Внутри царил полумрак, посетители жались по углам, будто опасаясь даже того тусклого света, который едва освещал помещение. Над баром горела зеленая лампа, создавалось впечатление, что стойка бара покрыта плесенью. Но было в клубе и одно ярко освещенное пятно — сцена. Миллер, опершись на спинку какого-то стула, чтобы удержать равновесие, уставился на нее.

Сцена представляла собой квадратный постамент со сторонами метра в три с половиной. На ней медленно танцевали две девушки, двигаясь с элегантностью пьяниц. Хореография оставляла желать лучшего, размышлял Миллер, наблюдая, как танцовщицы неуклюже кружились по сцене. Одна из них была одета в черную, плотно облегающую баску, едва прикрывавшую ее полные груди. На ногах высокие, до бедер сапоги. Больше на ней ничего не было.

Миллер смотрел, как ее партнерша, темнокожая девушка с коротко стриженными волосами и мускулистой фигурой, потряхивая плечами, быстро выбралась из накинутого на голое тело балахона. Девушки поцеловались, и тотчас же сцена озарилась красным светом, контраст в цвете их кожи стал неразличим. Красный свет сменился голубым, потом зеленым. Сполохи всех цветов радуги поочередно выхватывали сцену из темноты, в динамиках затрещало, послышался гитарный перебор и неуместно громкий голос певца. Аккомпанемент совершенно не соответствовал разыгравшемуся на сцене действу.

К тому времени как Миллер доплелся до стойки бара, чернокожая девушка успела встать на колени перед своей партнершей и страстно прижимала губы и язык к ее влагалищу.

«Дрожь, охватывающая в темноте ночи, страсть, пронизывающая насквозь...» — гремело из динамиков. Миллер криво усмехнулся, чем привлек к себе внимание бармена с непроницаемым лицом. Миллер заказал большую порцию виски.

Сидя за стойкой и потягивая виски, Миллер пригляделся: вид завсегдатаев этого заведения говорил о том, что они использовали его как пристанище. Один посетитель спал, привалившись к стойке и уронив голову в лужу пролитого пива. При каждом его выдохе жидкость пузырилась.

За столиком справа от него сидели трое мужчин лет за сорок. Они восхищенно смотрели на сцену, где обнаженные девушки, извиваясь всем телом, вставляли друг в друга различные приспособления и вибраторы. Музыка, казалось, гремела теперь еще сильнее, ее крещендо соразмерялось с все нарастающим возбуждением исполнительниц. Они либо играли роль, либо на самом деле были очень близкими подругами, Миллер никак не мог этого понять.

В другом углу клуба, едва различимая при тусклом освещении, страстно целовалась парочка; Миллер заметил, что рука мужчины верно и надежно спрятана под короткой юбочкой его спутницы. Он видел, как женщина заерзала на стуле, когда пальцы мужчины проникли между ее ног.

Неподалеку от них сидел одинокий мужчина, и его внимание раздваивалось между тем, что происходит на сцене, и тем, что творится в двух шагах от него. Миллеру было видно, как к его столу приблизилась какая-то девица и села на стул рядом с этим соглядатаем. Миллер следил, как она с улыбкой положила свою ладонь на ногу мужчины, но тот, казалось, сторонился ее. Улыбка девицы поблекла, но через некоторое время она снова настойчиво повторила свое действие. Не дождавшись ответной реакции, девица встала и, пошатываясь, поплелась на своих каблуках сантиметров в восемь высоты по направлению к бару. По направлению к Миллеру.

Она присела на высокий табурет рядом с ним и улыбнулась натренированной улыбкой.

— Меня зовут Пенни, — сообщила девица, взбивая обеими руками волосы с химической завивкой. — Раньше я вас здесь не встречала.

Миллер уловил в ее речи легкий уэльсский акцент, хотя разобрать что-либо в грохоте музыки было трудно.

— Значит, мы оба были лишены такого удовольствия, не правда ли? — буркнул он. Затем, допив то, что еще оставалось в его бокале, снова заказал себе виски.

Девушка минуту настороженно разглядывала его, затем хорошо отработанная улыбка вновь заиграла на ее губах, в уголке которых красовалась какая-то болячка. Ей было, по оценке Миллера, лет под двадцать. На лице — толстый слой макияжа. Однако даже пудра не могла скрыть веснушки на ее щеках. Накладные ресницы закручивались вверх, как лапки хищных пауков. Она привычно лизнула болячку в углу губ и снова заговорила:

— Не хотите купить мне чего-нибудь выпить?

Миллер мельком взглянул на ее призрачное в зеленоватом свете лицо. Глаза блестели на нем как у плотоядного животного.

— Купишь сама, — бросил он.

— Если здесь вам кажется слишком шумно, вы всегда можете зайти ко мне на квартиру, — предложила Пенни. — Тут недалеко.

— Значит, ты хочешь, чтобы я купил больше, чем выпивку, да?

— Дело ваше, — сказала Пенни, подняв одну бровь и улыбнувшись. Этот жест показался еще более отталкивающим своей притворностью. Девица снова облизала болячку, и Миллеру почудилось, будто даже эта болячка подмигнула ему.

Специалист по киноэффектам придвинулся поближе, и Пенни расплылась в улыбке.

— Знаешь, чего бы мне действительно хотелось? — спросил он, стараясь перекричать громоподобный рок.

Пенни посмотрела на него с надеждой.

— Поищи-ка ты лучше другого простофилю. А меня оставь в покое, поняла?

Она нахмурилась, как будто не сразу поняла, о чем это он, затем соскользнула со своего табурета и, покачиваясь, отошла, на прощанье смерив его презрительным взглядом из-под сощуренных век. Миллер видел, как она бросилась к лысеющему мужчине в кожаной куртке, который только что вошел в клуб. В следующее мгновение Пенни уже сидела у него на коленях, Миллер покачал головой и допил свой бокал.

Тридцать шесть минут первого ночи.

Миллер отодвинул от себя бокал и сполз с табурета, на секунду ухватившись за него, чтобы не потерять равновесие. Но, сделав несколько шагов, почувствовал, что это не составляет большого труда, походка его на удивление легка, если учесть то количество алкоголя, которое он влил в себя за последние сорок пять минут.

Направляясь к выходу, Миллер бросил взгляд на сцену: две новые девушки сменили предыдущих. Обе были одеты в халаты медсестер, причем одна из них лежала на обшарпанной кожаной кушетке, а другая норовила засунуть ей во влагалище стетоскоп.