Гвен Винн - Майн Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Днем они покатались в лодке по реке, а сейчас вернулись в «Арфу» – место своей остановки – и полны впечатлений от приключений. Сейчас они курят «регалии», конечно, тоже поддельные.
Занимаясь этими делами, они неожиданно видят новую фигуру, которая кажется им ангелом, но они знают, что это существо из плоти и крови, такое, которое нравится им гораздо больше, – красивая женщина. Точнее, девушка; поскольку в зал, размещенный в стороне, чтобы жильцов не беспокоили любители выпить, вошла Мэри Морган.
Приказчики достают сигары изо рта, оставляют бокалы с ревеневым вином, которое быстро теряет газ, и смотрят на девушку – с дерзостью, которая объясняется скорее вином, чем прирожденным нахальством. По-своему это безвредные парни; за своими прилавками они очень скромны , хотя в «Уэльской арфе» забывают о скромности, особенно когда рядом Мэри Морган.
Проходя, они лишь мельком бросает на них взгляд. Дело у нее простое и завершается быстро.
– Бутылку вашего лучшего бренди – французского коньяку. – Говоря это, она выкладывает шесть шиллингов, заранее оговоренную цену, на покрытый свинцом прилавок.
Девушка за стойкой привычной рукой достает с полки нужную бутылку и ставит на стойку; столь же умело пересчитывает монеты и прячет в кассу.
Все заканчивается в несколько секунд; с такой же скоростью Мэри Морган, спрятав покупку под плащ, выходит из комнаты – таким же видением, каким и появилась.
– Кто эта молодая леди? – спрашивает один из пьющих шампанское девушку за прилавком.
– Молодая леди! – ядовито отвечает та, качнув головой с изобилием завитых локонов. – Всего лишь фермерская дочь.
– Ага! – восклицает второй пьяница, подражая манерой речи джентльменам, – всего лишь дочка деревенщины! Но красивая девица!
– Дьявольски красивая! – подтверждает первый, больше не обращаясь к барменше, которая презрительно поворачивается к ним спиной. – Дьявольски красивая! Никогда не видел соблазнительней! Какая замечательная рыбка растет у фермера! Послушай, Чарли, ты не хотел бы продать ей пару лайковых перчаток – лучшей работы. И помог бы их одеть?
– Клянусь Юпитером, да! Хотел бы.
– А может, лучше туфельки? Какие у нее ножки, а? А что если мы пойдем за ней и посмотрим, куда она направляется?
– Замечательная мысль! Давай!
– Хорошо, старина! Мой метр готов – пошли!
И больше не обмениваясь профессиональной терминологией, они выскакивают из гостиницы, оставив недопитыми стаканы с шипучим напитком – который быстро выдыхается.
Но их ожидает разочарование. Ночь черна, как Эреб[75], и девушки нигде не видно. Они не могут понять, в каком направлении она ушла, а если спросить, их высмеют, если не хуже. К тому же они не видят, у кого можно было бы спросить. Мимо проходит темная тень, по-видимому, фигура человека; но ее так плохо видно и движется она так быстро, что они не окликают.
Ну, если сегодня не удалось увидеть «дьявольски красивую» девушку, может, повезет завтра, в церкви поблизости.
Мысленно решив завтра зайти туда помолиться и вспомнив распечатанную бутылку шампанского на стойке, они возвращаются, чтобы закончить ее.
Допив бутылку и выпив дополнительно несколько порций би-энд-би[76], они перестают думать о «дьявольски красивой» девушке, на руки которой им хотелось натянуть лайковые перчатки.
А между тем та, которая так заинтересовала добрых джентльменов, идет по дороге, проходящей мимо дома вдовы Уингейт, и идет быстрым шагом, хотя не всегда. Время от времени она останавливается и стоит прислушиваясь, вопросительно поглядывая на дорогу. Она ведет себя так, словно ждет, что услышит шаги или дружеское приветствие.
Шаги за ней действительно раздаются, но она их не слышит; да они доносятся и не с того направления, с которого она ждет. Напротив, они сзади и очень легкие, хотя делает их тяжелый мужчина. Но он ступает очень осторожно, словно идет по птичьим яйцам, и, очевидно, желает, чтобы она не подозревала о его близости. Он совсем близко, и будь света немного побольше, девушка увидела бы его. Но в темноте он может быть совсем рядом; ему помогает тень деревьев и то, что девушка занята своими мыслями и смотрит только вперед.
Преследователь держится за ней очень близко, но не подходит. Когда она останавливается, он делает то же самое; когда она снова идет, он тоже. И вот быстрая ходьба продолжается с несколькими перерывами.
Напротив дома Уингейтов девушка задерживается дольше. На пороге стоит женщина, но девушку она не видит, не может увидеть из-за густых зарослей падуба. Девушка осторожно раздвигает ветви и внимательно разглядывает, но не женщину, а окно – то единственное, в котором виден свет. И не столько окно, сколько стену. На пути в «Уэльскую арфу» она видела две тени, мужскую и женскую. Женщина в дверях – это миссис Уингейт; мужчины, ее сына, нет.
– Он уже под вязом, – говорит сама себе Мэри Морган. – Я найду его там, – добавляет она, неслышно минуя ворота.
В двухстах ярдах тропа отходит от дороги. Ступеньки показывают направление на дорогу.
Девушка задерживается только для того, чтобы убедиться, что на ступеньках никого нет, и легкой поступью продолжает двигаться по тропе.
Тень за ней делает то же самое, словно девушку преследует призрак.
Теперь, в густой темноте узкой тропы, под толстым пологом листьев, тень приближается еще больше, едва не касаясь девушки. Если бы на лицо преследователя падал свет, картина была бы достойна самого ада; свет показал бы руку, крепко сжимающую рукоять длинного ножа; время от времени рука нервно достает нож из ножен, словно собирается всадить лезвие в спину той, что идет впереди едва ли в шести футах.
И вот с такой ужасной и близкой опасностью за спиной Мэри Морган идет по лесной тропе, ничего не подозревая; она радостно думает о том, кто ждет ее впереди, и некому предупредить ее, некому прошептать слово «Берегись!»
Глава двадцатая
Под вязом
Джек Уингейт не
