Течение неба : Христианство как опасное путешествие навсегда - Епископ Григорий Лурье

Византии учение о четвертом чине священства включалось в список ересей папизма (см. св. Нил Кавасила, О папе, XIV в.).

Эта «властная вертикаль» не подлежала уже реформе изнутри собственного бюрократического аппарата, и нужно было внешнее вмешательство народа церковного. В христианской империи это входило в обязанность государственной власти. Конечно, если бы Петр Великий мог уделять церковным делам столько же внимания, сколько и прочим делам государственной важности, то мы получили бы что-нибудь более каноничное, нежели синодальный строй. Но по тем временам и это был существенный шаг вперед. Поэтому неудивительно, что Петра поддержали такие святые его времени, как Митрофан Воронежский Иов (в схиме Иисус) Анзерский. Эти люди ничего не боялись, не были корыстно заинтересованы в петровских реформах, но просто понимали их важность, и соответственно влияли на Петра, который к ним прислушивался.

Попов было необходимо прижать, и, делая это, государственная власть действовала в интересах Церкви. (Тут характерно и изменение политики в отношении старообрядчества: Петр Великий отменил репрессивную политику Софьи и легализовал Выгу, а продолжательница его реформ Екатерина легализовала Рогожский поселок и, поживи она подольше, вероятно, легализовала бы старообрядчество полностью).

Да, синодальный режим Петра был режимом преступным. Но он был вдвое менее преступным, чем тот режим, который он отменил. Поэтому петровскую церковную реформу нужно оценивать по вектору — по тому, в какую сторону она была направлена. И это такое сильное основание для икономии, что сильнее и некуда. На мой взгляд, тут все однозначно.

Церковная администрация в допетровской Московии совершенно выродилась и не могла не уничтожать Церковь. Ей нужно было дать по рукам, и ее нужно было проконтролировать. Это обязан был сделать церковный народ. Во главе этого народа была обязана встать государственная власть, коль скоро эта власть была христианской. Дальше надо было некоторые функции отдать от государственной власти народному представительству, и нужно было позаботиться о создании соответствующих демократических институтов, которые требуются церковным правом. Государственная власть не стала этого делать, оставив все рычаги управления за собой (имея на деле право оставить за собой лишь большинство этих рычагов, но не все). Но в этом и единственное ее преступление — такое вот превышение необходимой самообороны (самообороны церковного народа от жадных попов). Она защитила православных людей не идеально, но уж как смогла.

Реформы Екатерины продолжали реформы Петра именно в духе церковной пользы. Она реализовала проект нестяжателей, отняв у Церкви земли, то есть источник ее экономической независимости. У Церкви должна быть другая независимость, за которой экономическая независимость следует автоматически, а если Церковь всерьез опирается на земельную собственность, то сама такая Церковь несерьезна. Поэтому, по сути, Екатерина была тут права. Нестяжатели тоже в свое время говорили, что, хотя церковная недвижимость канонами допускается и многие святые ею владели безгрешно, в конкретных русских условиях этого допускать нельзя, так как иосифляне такого искушения не понесут. К сожалению, митрополит Ростовский Арсений Мацеевич этого не понимал. И, к другому сожалению, Екатерина не понимала, что его протест против ее власти над Церковью — тоже совершенно правильный; она-то считала, что петровское законодательство обжалованию не подлежит. У каждого была своя правда в этой истории, поэтому и митрополит Арсений — исповедник.

Другая реформа Екатерины — фактическое упразднение монастырей. Читая Ломоносова о монашестве его времени, эту реформу нельзя не понять. И можно только сожалеть, что ей не сопутствовала какая-то реформа в пользу формирования истинного монашества. Сама-то Екатерина вообще ничего не знала о возможности существования такового. Но, как бы то ни было, о русских монастырях ее времени я бы особенно сожалеть не стал.

Поэтому Синодальный строй был преступлением — но с очень существенными смягчающими обстоятельствами. Определяя род этого преступления более точно, можно его назвать самоуправством: это когда другое преступление пресекается не теми способами и не теми лицами, которые должны это делать по закону. Самоуправство было совершено формально светской властью, а по сути — церковным народом, который она представляла (так как светская власть в христианской империи — это форма организации церковного народа) и который не стал возражать всерьез против предпринятых ею мер.

2. Общее сергианство 1917 года

Временное правительство изначально объявило себя нерелигиозным, но при этом сохранило синодальный строй с обер-прокурором, который теперь уже не был представителем христианской власти и христианского народа. С этой подменой первоначально согласились все без исключения члены Синода и все без исключения епископы. Через пару недель из Синода и со своих кафедр выгнали (просто так: выгнали да и все тут, по причинам неугодности светской власти) пару епископов, один из которых, Московский митрополит Макарий (Невский), стал возражать уже против легитимности подобного Синода вообще (проснулся, называется). Но его никто не слушал, а на Поместный Собор летом 1917 года, куда он попытался подать жалобу о своем деле, его даже не допустили поприсутствовать.

Конечно, можно сказать, что низложенные в 1917 году митрополиты Московский и Петербургский были неканонично поставлены по указу светских властей, а потому подлежали низложению (тогда уж не увольнению на покой, как это было с ними сделано, а лишению сана). Но то же самое нужно было бы сказать обо всех без исключения прочих епископах. Поэтому такое избирательное правосудие только для этих двоих — очевидное неправосудие. Петербургский митрополит Питирим (Окнов) знал за собой достаточно грехов, чтобы не пытаться защищать свои права, но Макарий Московский имел заслуженную репутацию человека святой жизни и поэтому пытался отстаивать свои права на Московский престол, беззаконно захваченный будущим Патриархом Тихоном по выбору московского духовенства, предварительно запрещенного митрополитом Макарием в священнослужении (за отделение от него как от своего законного епископа).

Все прекрасно понимали, что сохранение синодального строя в условиях Временного правительства — это некоторый нонсенс, который не может быть оправдан практикой времен христианской империи; об этом много говорится в мемуарах Карташова (министра исповеданий Временного правительства). Но все сознательно поступили в духе «революционной законности». В первых рядах революционеров — не только Сергий Страгородский (хотя он — самый первый; это лидер синодалов в 1917 году), но и новоизбранный митрополит Московский Тихон, а также прочие активисты, в частности, Антоний Храповицкий.

Таким образом, все епископы за единственным исключением Макария приняли подчинение Церкви неправославной власти. Тут даже неважно,