Девочка-медведь - Софи Андерсон

— Нет, детка, я не смогу помочь тебе. Только одно я знаю — как жить-быть медведем.

В это мгновение бледный свет закатного солнца гаснет и на землю между мной и бабушкой ложится густая тень.

— Ты уж прости меня, — печально шепчет бабушка, так тихо, что я едва слышу её.

Порыв холодного ветра ерошит мне шерсть.

— Пошли, что ли. — Бабушка вразвалку идёт к горе. — Самое время согреться в тепле пещеры.

Я мотаю головой, не хочу назад в пещеру. Боюсь забыть, кем я была и кем хочу быть. Боюсь навсегда потерять всё, что у меня было.

Мои ноги-лапы зудят от возбуждения, и, прежде чем успеваю подумать, я уже со всех ног мчусь на юг. К деревне. Домой. К Мамочке, которая обхватит меня, необхватную, руками и скажет, что всё это чушь и выдумки, даст мне кружку сбитня, намажет своей целебной мазью и выведет из меня всё медвежье. Пускай у меня медвежье тело, но внутри меня душа человека! А вдруг достаточно ещё разок смазаться Мамочкиным чудодейственным снадобьем, и я верну себе человеческий облик?

Я с шумом и треском продираюсь сквозь лесную чащу, ломая и топча низко свисающие ветки. Я всё ещё спотыкаюсь на четырёх лапах, но с каждым шагом всё лучше приноравливаюсь к своим ногам, и вскоре они уже выбивают мерную дробь по земле. Когти глубоко врезаются в почву, мускулы ног перекатываются, источая силу.

Птицы разлетаются с моего пути, мелкое зверьё разбегается. Я чую, как в моей шерсти гуляет ветер, чую в воздухе пьянящий аромат смолы и кислый запах страха. Ночной лес тёмен и полон теней, но я всё прекрасно вижу. Сейчас я гораздо лучше вижу в темноте, чем когда была человеком.

Снаружи я огромное могучее существо, но внутри чувствую себя слабой и маленькой. Я хочу домой, к Мамочке. Хочу, чтобы она обняла меня и сказала, что мы с ней одна семья и что ей совсем не важно, как я выгляжу. Ах, почему она не сказала мне этих слов, когда у меня только появились медвежьи ноги? Я даже гадать боюсь, хватит ли ей духа сказать их мне сейчас.

Теперь меня со всех сторон обступают деревья, а я мчусь во весь опор, пока луна и звёзды не исчезают за кронами, а с ними моя уверенность, что я двигаюсь на юг. Страх пронзает меня, когда я понимаю, что заблудилась. Я не знаю, где нахожусь. Ни запаха речки, ни звуков плещущейся воды. Хоженые тропы остались где-то в стороне. Я окончательно потеряла направление.

Я замедляю бег и в изнеможении валюсь на маленькой полянке. Грудь разрывается от отчаяния. Рядом вьётся ручеёк, и я жадно лакаю ледяную воду. Я не могу сдержать стон при виде своего длинного розового языка и отражающейся в воде здоровенной мохнатой морды. Допустим, я найду дорогу домой, но узнает ли меня Мамочка в моём нынешнем виде?

И вообще, наверное, никому не узнать меня в этой медвежьей туше. Кроме Мышеловчика. Мышеловчик! Вот кого надо было сначала отыскать! И Елену с Валентиной в их избушке на курьих ножках. А вдруг они могут помочь мне? Я поднимаюсь на задние лапы, повыше задираю голову и вожу носом в надежде уловить их запахи.

Ноздри щекочет густой сладкий дух, и, прежде чем я понимаю, что делаю, моя морда зарывается в пушистые молодые заросли. Под листьями у самой земли прячутся крохотные ранние землянички, и я, сопя, переваливаюсь в зарослях, опустив в них нос и набивая пасть душистыми ягодами. Я только сейчас осознаю, как давно не ела, а земляничка такая сочная и вкусная, что я поглощена лишь тем, где бы ещё её найти.

Клац! Когти передних лап стукаются обо что-то твёрдое. Я обнюхиваю это, скребу когтями, пытаясь сообразить, что это. Твердь всё не кончается, она гладкая и холодная под затянувшими её плетями лиан. И ещё она отполирована, как мрамор… Плитки пола? Точно, это остатки выложенного мраморной плиткой пола. Я усаживаюсь среди плетей ежевики и осматриваюсь.

За деревьями виднеются полуразрушенные стены, оплетённые виноградной лозой и ползучими растениями. Купольная крыша провалилась, сквозь прорехи мерцает усеянное звёздами небо. И лишь тоненькая долька купола ещё чудом держится между каменными колоннами. Это же замок из рассказов Анатолия.

Тот самый, в котором жили Царь-Медведь, Царица-Медведица и их сынок, то есть мой отец, прежде чем сила проклятия превратила их в медведей. Наверное, когда-то это был величественный замок, с выкрашенными во все цвета радуги стенами и сияющим золотым куполом. Но сейчас от прежнего величия остались одни развалины. И сам замок, и людей, которые в нём жили, поглотил лес. Над головой у меня шуршат листья, и я закрываю глаза. Кажется, что меня тоже сейчас поглотит лес, высосет всё человеческое и оставит одиноким потерянным медведем. Я кажусь себе такой же жалкой и заброшенной, как эти развалины замка вокруг, и от отчаяния валюсь на сырую землю.

Вскоре моих ноздрей касается знакомый тяжёлый дух: застарелой сырости, палой листвы, к этому примешивается запах гнильцы. Я тут же настораживаю уши, но, если не считать шёпота воды в ручье, кругом стоит мёртвая тишина. В воздухе разливается зловещее напряжение — как будто вся лесная живность в едином порыве затаила дух, ожидая чего-то жуткого.

Чувство близкой опасности покалывает мне хребет. И тут тишину прорезает волчий вой. Сердце у меня замирает. Вой доносится снова. Потом ещё. Я поворачиваю уши на звук. Волки, не меньше четырёх, и они окружают меня. Мурашки страха покусывают меня, шерсть становится дыбом.

Я расправляю широченные плечи и напоминаю себе, что я медведь, а не какая-то там малявка. Волкам, будь их даже целая стая, не хватит смелости напасть на медведя.

А вдруг хватит?

Глава 20. Белый волк

Из-за дерева появляется белый волк и скалит зубы. Он не такой здоровенный, как Иван, но крепче и мускулистей, а от ледяного огня в его голубых глазах стынет воздух.

— От тебя пахнет слабостью. Как от добычи. — Волк облизывает клыки и крадучись идёт на меня.

— Ошибаешься, я не слабая, — реву я во всю силу лёгких и поднимаюсь на задние лапы. Но пошатываюсь на неверных ногах и на шаг отступаю. Белый волк не мешкает — в следующий миг он в прыжке летит на меня, целя в моё горло. Я пытаюсь остановить его, но он