Старая дева (СИ) - Брэйн Даниэль

— Все, барышня, за прочим уже идти не можно, — покачал он головой, подходя ко мне ближе, — людей погубим. Что мог, то спас.

Я, плюнув на вываливающиеся бумаги, в два шага подскочила к Кузьме и порывисто обняла. От него несло потом и дымом, и, конечно, он застыл, не зная, как реагировать на подобный порыв.

— Спасибо, Кузьма. Я этого не забуду.

Кузьма растроганно крякнул. Может, утренняя трапеза Луки так подействовала на него, но, возможно, он просто сделал то, что делал уже не раз, не помышляя ни о какой благодарности.

Стоять возле дома стало невозможно. Крестьяне оттаскивали скарб дальше, Анна заругалась на Никитку, велела ему подобрать мои выпавшие бумаги и держать их крепко, а то побьет. Выпущенные на свободу угоревшие куры издевательски хохотали где-то в темноте и бурно обсуждали происшествие, в зале металось пламя, и я смотрела на погибающее родное гнездо без всякого сожаления.

— Поджог то, — уверенно сказала Анна. — Али нет, Кузьма?

Кузьма кивнул.

— Откуда знаешь? — тут же повернулась к нему я, но вместо него ответила Анна:

— Так бы кухня занялась, барышня, али печь. А то кладовая. И масло там разлито.

Кухня или кладовая… Я закрутила головой. Кузьма спал на полатях возле двери комнатки, где была закрыта Татьяна?..

— Кузьма? Ты где спал, окаянный? Где Татьяна?

Я не видела ее ни в доме, ни среди собравшейся толпы, а людей уже набежало много. И я не знала, то ли в самом деле не было смысла пытаться тушить отдельно стоящее строение — хотя я бы и не позволила, то ли крестьяне не хотели рисковать собой ради барского дома.

— Где Татьяна? — голос мой сорвался на визг, Анна предусмотрительно от меня отступила.

— Почем знаю? — буркнул Кузьма. — Я-то к себе пошел, душно больно там было. Полати так у двери и оставил, не вышла бы она. Они тяжелые.

— Так она и не вышла?..

Я смотрела на крохотное окно. Язык пламени из него давно поднялся до крыши. И я вспоминала, что не было никакой скамейки — полатей — возле этой двери, иначе мы все бы на нее налетели.

— Кузьма? — прохрипела я от беспомощности. Что теперь делать?

— Сбежала она, черная, и дом подожгла, — уверенно ответила Анна. — Кто еще? Я-то сама двери на засов заперла. Снаружи никто не вошел бы.

Я закусила губу. И продукты пропадали так, что никто не видел. И влезть в окно, да и выйти, войти через черный ход любой мог. Самоотверженность Кузьмы — попытка прикрыть его же оплошность, а Анна, конечно, будет сейчас на его стороне. Но полатей же не было возле двери? Куда они делись?

Крестьяне, мои и пришлые, скучковались, бубнили что-то, наверное, не понимая, что я так спокойно стою. Гнездо родовое горит, ухмыльнулась я, вгоняя крестьян в ступор еще пуще, но что с него? Пожалуй, что рановато, но и после лучшим способом снести этот дом было бы именно пламя. А Павла Юрьевича, подумала я, хватил бы удар, не собери он прежде свои картины. И мне бы после пенял, что не уберегла копии давно почивших предков.

С грохотом рухнула крыша над кухней, и в этот момент мимо меня кто-то молнией пронесся прямо к двери и исчез в дыму и огне.

— Стой! — заорала Анна, Кузьма бросился было следом за неведомым мне сумасшедшим, но Анна повисла на нем. — И ты стой! Ополоумел? Мало барышне одного потерять?

Напомнила ему, что он собственность. Кузьма поник, опустил плечи, и вряд ли из-за того, что осознал всю печаль своего положения.

— Кто это был? — крикнула я. Пламя теперь гудело так, что расслышать саму себя было сложно. Я легонько толкнула Никитку в сторону, подальше от огня; с воем в горящий дверной проем полетела и Степанида.

— Сто-о-о-ой! — Анна, всплеснув руками, бросилась за ней, но она явно не успевала. Я уже поняла, кто вбежал в горящий дом — кто еще заставит Степаниду кинуться на верную смерть, — не знала только зачем, и я стояла чересчур далеко, чтобы предпринять что-то, но все же — как я недооценивала крестьян. Степаниде, путающейся в рубахе, оставались какие-то пара метров до гибели, и прямо под ноги ей прилетело что-то тяжелое, сбив наземь. Степанида грохнулась, растянувшись возле крыльца, отлетевшая с крыши головешка упала ей на рубаху, пустив прыткое пламя. Федот и Кузьма подбежали к ней, потащили прочь за ноги, одновременно сбивая огонь, и Степанида привычно выла. Не от страха, не от боли, похоже, отсутствие в этом мире и времени такой науки, как психиатрия, сказывалось на каждом втором…

Анна выдернула Степаниду из рук мужиков, встряхнула за шиворот и принялась методично навешивать оплеухи. Лука воздействовал преимущественно добрым словом; Анна не отставала от мужа, предпочитая пряник в роли кнута.

— Сгинул Егор, — громко сказал Кузьма, и я посмотрела на дом. Он горел полностью — от стен до крыши, его вряд ли можно было потушить даже самыми современными средствами моего родного прогрессивного времени. Одно за другим лопались стекла, выпуская из провалов окон черный дым, приток воздуха лишь раздувал пламя.

Какого черта Егор туда побежал? Я утерла пот, увидела, что рука стала черной. На нас садилась сажа, Анна, заметив это, начала орать на людей, чтобы они тащили вещи еще дальше. Я же стояла, не двигаясь с места. Егор прибежал вместе со всеми? Я не видела его, но это совсем ничего не значило. Стоял, прятался, чего-то ждал. Почему же он ждал до последнего?..

— Кузьма! — крикнула я. — За мной!

Проклятая юбка! Я прикажу пошить себе брюки, и пусть говорят что угодно, предают анафеме и волокут на костер. Я, подобрав порванную рубаху, которая к тому же существенно и неприлично оголяла мое тело, неслась вокруг дома, а рядом, не отставая, пыхтел Кузьма.

Я чуть не споткнулась — Кузьма меня подхватил. Я услышала еще чей-то голос — Федот. То ли ему стало бесконечно интересно, куда меня понесло, то ли Анна его властной рукой отправила на подмогу. Я завернула за угол, успев бросить взгляд на окно своей спальни, и тут же вернулась обратно.

— Бей окно, Кузьма! Федот! Бей окно!

Глупо, но, может, и нет. Моя спальня, пока еще целая. Егор должен быть там — я поняла, что он ищет. И если еще не нашел, не бросится наутек. Не сейчас.

— Хватайте Егора! Не вещи! Ну же!

Я восхищалась своими людьми. Возможно, не только мои крестьяне были смелы и смекалисты, но других я не знала. Не обсуждая, будто уже тысячи раз было все отработано, Федот вскарабкался на плечи подбежавшего к окну Кузьмы и локтем выбил стекло. Конечно, я ничего не видела. Конечно, даже если бы я попыталась влезть в окно за Федотом следом, я только бы свалилась — куда мне. Но я доверилась Федоту и еле успела отпрыгнуть: как в комедии положений по широкой дуге из окна вылетел Егор — а казалось бы, что с Федотом у них одна весовая категория, — шлепнулся на землю кулем, замотавшись в простыню. Федот же, не тратя времени, начал кидать Кузьме вещи. Мои тряпки, подушки…

— Брось это все! — завопила я не своим голосом. — Брось! Гори оно все! Федот! Тащите его отсюда, тащите, тащите!

Если крестьянин не реагирует на одну команду — дай взаимоисключающую или такую, которой он не сможет ослушаться. Кузьма поволок Егора, а я, улучив момент, когда Федот будет швырять очередную тряпку, сделала вид, что оседаю без чувств, и уже через пару секунд ощутила, как меня на руках бережно несут подальше от дома. Я дернула ногой, показывая, что в сознании, но Федот опустил меня только тогда, когда вручил попечениям Анны.

— Со мной все нормально! — Я уже сорвала голос. Может быть, даже оглохла, и наверняка надышалась дыма. Анна охнула — рубашка моя порвалась настолько, что вся девичья гордость и краса были наружу. Не то чтобы кому-то было сейчас досуг любоваться на меня, а не на пожар, но Анна все равно, ворча, накинула на меня какой-то платок. — Ну-ка, обыщите его! — Я указала на Егора. Он был не без сознания, но слегка оглушен и даже пытался сесть.

— Деньги-то, — прокашлял он. — Деньги, барышня…

Я была уверена, что его никто не расслышал, но ошиблась. Громкий вой доказал, что крестьяне видят и слышат намного больше, чем любые нормальные люди. В другое время я посмеялась бы, что жизнь и Премудрейший наградили их сверхъестественными способностями, но я просто незаметно — я надеялась, что незаметно — провела руками по своим ногам.