Реинкарнатор - Сергей Синякин

— Я понимаю, — сказал он. — Мертвые души. Вот они-то мне и нужны. Милое дело для выборов. С живыми хлопот много, их обиходить надо, увлекать, пенсии с пособиями вовремя выплачивать. А городской бюджет, между прочим, не резиновый, в нем на всех денег не хватит.

— Вы все-таки не понимаете, — пробормотал Даосов. — Странно даже слушать вас.

— Да что тут странного! — Валерий Яковлевич придвинул свое кресло к реинкарнаторскому. — Вот скажи, ты пионером в детстве был?

— Был, — признался Борис Романович.

— И в комсомол, наверное, вступал? — продолжал расспросы мэр.

И на этот вопрос Даосов вынужден был ответить утвердительно.

— В партии состоял? — не унимался хозяин дома.

А вот чего не было, того не было! Не состоял Даосов никогда в партии, он же итээром был, а на них всегда в КПСС твердый лимит держали, боялась партийная верхушка, чтобы не разбавили они ненароком склонную к диктатуре кровь пролетариата.

— Ладно, не в этом дело, — сказал Брюсов. — Пусть ты в партии не был. Все равно, разве тебе строем жить не надоело?

— Не знаю, — неуверенно сказал Борис Романович. — Всю жизнь учили, что «вместе весело шагать по просторам и, конечно, распевать лучше хором».

— Но ты ведь в индийских церквях обучался, — нетерпеливо сказал Валерий Яковлевич. — Там ведь тебя учили, что главное — это свобода индивидуальности, так?

Борис Романович с тоской вспомнил свое затворничество в кельях дацанов, сопровождаемое круглосуточным распеванием мантр, полуголодное существование на цампе и родниковой воде и покачал головой. Собеседник понял его по-своему.

— Сам видишь, чего коммуняки в стране натворили, — с привычным гневом сказал он. — Нищая страна, живем как в казарме… Умному человеку инициативы проявить было нельзя, карательные органы меры принимали. Ну, что Жухрай? Ставленник недобитой партократии, большевик твердолобый, до сих пор только и умеет, что отнять и между своими разделить. Разве с такими светлое будущее построишь?

Он положил руку на плечо гостя.

— Время требует к власти новых людей, — сказал он. — Не обремененных грузом прошлого. Поэтому я и протягиваю тебе, Борис Романович, руку. Ты мне поможешь, я, как водится, — тебе. Внакладе не останешься.

— Так чем же я тебе помогу? — перешел на «ты» и Даосов.

— Душами, дружища", душами! — Мэр присел, вновь наливая в маленькие рюмки пахнущий шоколадом коньяк. — Найдем народ, у меня людей в городской администрации хватает, подсадим им твои души, чтобы проголосовали наши, как говорится, безвременно павшие. Главное, чтобы они как нужно проголосовали! Ведь что важно, мой друг, важно, чтобы подписи в списках голосующих подлинные были. Жухрай, если проиграет, каждую запятую обнюхивать станет, блох, понимаешь, выискивать!

— И наткнется на то, что проголосовавшие за вас люди давно уже в могилах лежат! — с энтузиазмом подхватил Борис Романович. — Плохо продумали, Валерий Яковлевич! Ничего не получится.

Чело Брюсова омрачилось.

— А если я им через паспортное справки выправлю? — спросил он осторожно, словно мартовский лед ногой пробовал.

— А прописка? — возразил реинкарнатор.

— Об этом я как-то не подумал, — признался мэр, с уважением глядя на собеседника. — Но идея хороша, а значит, и выход должен быть. Так я могу рассчитывать на вашу помощь?

— Надо подумать, — уклончиво сказал Даосов, вставая из-за стола.

— Надо подумать, — согласился хозяин дома, провожая его к выходу. — Тут вы правы, надо серьезно подумать.

Пусть думает. Иногда это даже полезно.

А от себя заметим: очень хорошо, что губернатор и мэр не знали ничего о планах друг друга в отношении реинкарнатора. И вообще хорошо, что люди не читают мыслей друг друга. Что это за политика, которая совершенно лишена интриги? Политика существует только тогда, когда облеченный властью и доверием не знает, что он скажет в следующий раз. Народ наш любит сюрпризы, потому и голосует всегда сердцем, а не разумом.

Глава 17

Малый лама приехал в Царицын неожиданно. Приехал он ночным поездом и фактом своего приезда сорвал свидание Даосова с Натальей, по которой Борис Романович уже успел соскучиться за день. Естественно, что городской реинкарнатор чувствовал некоторое раздражение, к которому, впрочем, примешивалось и некоторое облегчение. В телефонном разговоре малый лама намекал, что кое-что выяснил о происходящем в Царицыне и случившихся с Даосовым неприятностях. Даосов полагал, что приезд малого ламы рассеет все неясности и сделает жизнь ясной и понятной, как тибетские облака. Ближе к полуночи Борис Романович поехал на железнодорожный вокзал. Вокзал был освещен, и даже ночью на нем оранжевыми трудолюбивыми муравьями копошились турецкие рабочие из «Авроруса». Машин на площади хватало, Даосов едва отыскал место для парковки.

Найти малого ламу в гулком вестибюле вокзала оказалось нетрудно. Малый лама выделялся из толпы своим внешним видом. Издалека он напоминал ребенка, неожиданно потерявшегося в вокзальной толчее. Комплекса неполноценности из-за своего роста малый лама не испытывал, утверждая, что в малом теле всегда кроется большой дух. Судя по росту малого ламы, дух у него был огромен. Малый лама был лилипутом, рост его едва дотягивал до шестидесяти сантиметров. Аура вокруг него была рыжеватая и неровная, словно бы изъедена была совестью. Рядом топтался железнодорожный милиционер, и по лицу его было видно, что испытывает сержант великое желание отправить ламу в детприемник. На всякий случай Даосов подошел к ламе и вежливым поклоном поприветствовал его. Начальство все-таки. Милиционер, увидев это, расслабился, сунул резиновую дубинку под мышку и неторопливо побрел по залу ожидания, цепко вглядываясь в лица пассажиров, дремлющих на скамейках в ожидании своего поезда.

— Слава Будде! — радостно сказал российский лама. — А я уж думал, что мне багаж придется сдавать в камеру хранения. Ты на машине или такси придется брать?

— На машине, — сказал Даосов, подхватывая вещи. Его так и подмывало подхватить на руки малого ламу, но тот мог n обидеться.

По пути домой оба молчали. Малый лама вытянул ножки в лакированных ботиночках и медитировал, в который раз пытаясь безуспешно достичь нирваны, а Борису Романовичу разговаривать было некогда, он за дорогой следил, помнил о черном водителе ночного фургона. Не дай Будда, случится что на дороге, а тем более малый лама пострадает, позору на весь Тибет, неприятностей по самые чакры!

Обошлось. До дома Даосова они доехали без приключений. Пока Даосов загонял машину в гараж, малый россянский лама безучастно стоял подле своего багажа. Из багажа у него было две вещи — портфель едва ли не в рост — ламы и молитвенная мельница, которая была даже несколько больше.

Малый лама с любопытством обошел комнаты, окинул взглядом накрытый стол и довольно потер маленькие ладошки.

— Молодец! — похвалил он. — Без излишней аскезы живешь. Будда говорил, что показная аскетичность ничем не лучше тяги к роскоши: и та, и другая будят в человеке гордыню?

Выпили за приезд.

Малый лама закрыл глаза и с наслаждением просмаковал коньяк. Неторопливо пососал тоненькую дольку лимона, закусил бужениной.

— Да, это тебе не монастырская цампа, — заметил он. — Со вкусом живешь!

— Вы к нам надолго? — спросил Даосов. — По делам или отдохнуть?

— По делам, — сказал лама. — Священные коллективы проверю и вообще… Ты мне скажи, наезды на тебя продолжаются или уже отстали от тебя?

— Да как сказать… — Даосов пожал плечами. — Были одни, но я с ними сам разобрался. Только вот слухи ходят, что заказали меня. Народ косится, но пока все спокойно, если не считать случая, когда меня переехать пытались. А ведь они и сами хороши! Вот полюбуйтесь, специально для вас купил! — Схватив с телевизора газету, он показал малому ламе объявление.

— Скуплю души, — прочитал лама. — Дорого… Гм-м… И телефончик имеется. Славно, славно… Это хорошо, Борис Романович, что ты на них компромат ищешь. Только ты сам должен понимать: им грех — что коту цыпленок. Газетку я, конечно, возьму и покажу в столице кому надо, только этого мало. Если бы свидетельство живой грешной души, что ей при заключении договора купли-продажи укороченные сроки жизни проставляют, а если бы еще и экземплярчик такого договора получить… Тут бы мы их прижали!

— Что же теперь, утереться? — с раздражением спросил Даосов. — Раз нет договорчика, пусть, значит, безобразничают, как хотят!

— Терпимость, терпимость надо проявлять, — задумчиво сказал малый лама. — Ты же буддист, черт тебя побери! Ты должен стойко и без нытья переносить все трудности и лишения избранной веры. Другие вон по десять лет в пещере безвылазно сидят, не разговаривают ни с кем, все медитируют, нирваны пытаются достичь. А ты, брат, разнюнился. Ты в будущее с надеждой смотреть должен!