Неизвестный Байконур. Сборник воспоминаний ветеранов Байконура - Владимир Порошков

— Товарищ маршал, вы мне задали «для начала» столько вопросов, что я не все запомнил. Однако постараюсь ответить. Об ориентации домов. Зимой господствующие здесь ветры — северо-восточные, поэтому по фасадам, обращенным на север, они будут бить не в лоб, а под углом, а значит, меньше выдувать тепло. Летом, которое здесь значительно длиннее зимы, наибольшее неудобство приносят палящие лучи солнца. В окна на северном фасаде они вообще не попадут. Что же касается южного, то в окна попадут только лучи утреннего и заходящего солнца, не такие палящие, как в середине дня. А ближе к полудню солнце в этих широтах стоит высоко над головой, лучи попадают на стену под углом, к тому же часть стены затеняет карниз.

— Согласен. Доказал. А остальные вопросы?

— Продолжаю. Школа, гостиница, внутриквартальная застройка запроектированы в соответствии с нормами проектирования населенных пунктов, утвержденных Госстроем СССР. Внутригородской транспорт предусматривается в виде автобусов, а межплощадочный — железнодорожного пассажирского транспорта.

— Алексей Алексеевич, но ведь вы видите, что эти нормы нас не устраивают, у нас же специфика!

— Товарищ маршал, я не имею права от них отступить, у меня не утвердят проект!

— Зато я имею права от этих норм отступить! Смотрите, какая у нас специфика? Тяжелейший климат — это во-первых. Население будет в основном молодое — это во-вторых. А в-третьих, у нас всегда будет много приезжих из КБ, с предприятий, на пуски и так далее. Что из этого следует? Из этого следует, что, раз мы заставляем людей жить и работать в таких тяжелых условиях, мы обязаны создать максимум удобств. Пустыне противопоставить зелень, сплошь озеленить дворы, улицы, спроектировать бульвары, парки, скверы. Дальше. Раз население у нас будет в основном молодое, значит, будет много детей, а раз так, то одной школы и детсада мало! А раз будет много приезжих, нужно несколько гостиниц. Да и столовой одной мало, нужно еще!

Он помолчал и добавил:

— Внутриквартальную застройку убрать! Оставить только крайне необходимое! Не в Москве строим, пустыни у нас хватает. Чем меньше всего будет внутри квартала, тем меньше шума. А человек с дежурства, с работы домой придет, ему надо отдохнуть, нужна тишина.

Ниточкин внимательно слушал и записывал.

Можно только пожалеть, что после трагической гибели Неделина и ранней смерти Ниточкина некоторые указания маршала были забыты. В частности, все-таки была осуществлена плотная внутриквартальная застройка.

Вечером у меня с Ниточкиным состоялся разговор.

— Алексей Алексеевич, мне понравилось, как ты, невзирая на маршальские звезды, уверенно доказывал правильность выбранной тобой ориентировки зданий, но не понятно, почему ты так беспрекословно принял его указания о нарушении норм проектирования. Ведь у него нет на это прав.

— Видишь ли, Илья Матвеевич! Когда разговор шел об ориентации домов, я был уверен в своей правоте, тем более ради справедливости надо сказать, я не один автор этого решения, дебаты были. А насчет учета специфики нашего города я не спорил, потому что маршал прав. Я сам склонялся к тому, чтобы пойти на нарушение норм проектирования. Но! Разница как раз в этих звездах: его маршальских и моих подполковничьих!

Да, при проектировании населенных пунктов, жилых площадок космодрома Ниточкин был связан жесткими нормами, но зато при проектировании специальных сооружений, на которое зачастую не было аналогов в мире, ярко проявлялись его творческая инициатива, безошибочная инженерная интуиция и глубокое знание специфики эксплуатации.

На всю жизнь запомнилась одна беседа.

Мы с Ниточкиным стоим наверху стартового сооружения. Идет бетонирование плиты покрытия. Задаю Ниточкину мучивший меня вопрос:

— Алексей Алексеевич! Зачем ты принял толщину покрытия восемьдесят сантиметров? Я прикидывал по нагрузкам — достаточно и тридцати!

Ниточкин усмехнулся:

— Я с тобой вполне согласен. По нагрузкам в нормальном состоянии достаточно тридцати. А как быть в аварийной ситуации? Когда ты делал свои прикидки, то пользовался нормами проектирования, в которых заложены определенные коэффициенты запаса прочности. Я бы назвал их «коэффициентом незнания». Так вот, для нашего случая «коэффициент незнания» особенно велик. Кто знает, какая сложится аварийная ситуация?! А старт должен работать! В крайнем случае его восстановление не должно занять много сил и времени, ведь благоприятная ситуация для запуска космических объектов может быть не всегда. Нельзя упустить нужный момент. А потом запомни, проекты вылизывают только студенты техникумов.

Жизнь показала, как глубоко был прав Ниточкин. Было все. Наряду с блестящими, великолепными пусками иногда случались «внештатные ситуации», в результате которых требовалось проведение ремонтно-восстановительных работ. И в этих случаях мощное покрытие спасало от разрушения все сооружение с уникальным дорогостоящим оборудованием. Достаточно сказать, что стартовое сооружение до сих пор находится в эксплуатации.

Считал бы правильным оставить это сооружение на долгие, долгие века историческим памятником человечества, памятником запуска первого искусственного спутника Земли и первого Человека в Космос!

Алексей Алексеевич был заботливым воспитателем молодежи. Его школу прошли многие инженеры-проектировщики, выросшие впоследствии в крупных специалистов и руководителей.

Среди них Г. А. Сергеев, В. М. Санин, И. Н. Гамазов, Ю. И. Платонова, Л. В. Шестаков, Г. А. Соловьев, Е. Н. Крючников, И. В. Панников и многие другие.

Несмотря на огромную занятость, Ниточкин вел одновременно несколько крупных и сложных объектов, в его работе не было спешки, поверхностного подхода, стремления «спихнуть» вопрос.

Благодаря своей эрудиции Алексей Алексеевич решал любые вопросы, с которыми к нему обращались. Делал он это спокойно, дружелюбно, располагающе, сначала выслушивал вопросы, чужие мнения и предложения, потом разбирал их по косточкам и постепенно для собеседника вырисовывалась суть решения, как будто он сам ее нашел и сам решил проблему.

Алексей Алексеевич никогда не навязывал свое готовое решение, а подводил к нему умелой постановкой вопросов, сопоставлениями, анализами. С ним было интересно работать. Любой вопрос он начинал рассматривать с общих положений и определения частного в интересах общего.

Его способность находить выход, казалось бы, из безвыходных ситуаций всегда удивляла, и хотелось научиться также ориентироваться, мыслить, находить.

Ниточкин был влюблен в свою работу. Он неоднократно отказывался от перевода на другую, более высокую рангом и более денежную, говорил: «Работа главного инженера проекта — это вечная работа, на ней можно работать всю жизнь. Она самая интересная и результативная, каждый день новая, неповторяющаяся, непохожая».

Алексей Алексеевич Ниточкин был главным инженером проекта, как говорится, от бога. Многие поражались невероятному объему его памяти и пространственному воображению. Особенно четко эти способности проявлялись при работе с технологами и разработчиками отдельных систем. Ведь сооружение — это не просто бетонная или кирпичная коробка, а вместилище различных инженерных систем, обеспечивающее их нормальное функционирование. Кроме отопления, освещения, водопровода и канализации при создании космодрома появились системы автоматики, заправки горючим и окислителем, сжатого воздуха, пожаротушения, единого времени, управления пуском и многие другие системы. И для каждой требовались определенные условия для бесперебойного функционирования.

Естественно, что каждый, кто разрабатывал проекты этих систем, старался захватить для «своей» побольше жизненного пространства, и зачастую получалось, что они налезали друг на друга, вот тут и требовались талант и эрудиция Ниточкина, чтобы согласовать все, порой противоречивые, требования, скомпоновать все системы в единый сложнейший комплекс, обеспечить их гармоничную работу. Это какой-то невероятной сложности кроссворд в трех измерениях. А в довершение всего «на закуску», глядишь, главный конструктор подбросит какую-нибудь дополнительную систему или изменение ранее выданной, обусловливая свое требование повышением надежности или точности работы.

При всех своих инженерных талантах Алексей Алексеевич не был сухарем, замкнувшимся на технике. Он очень любил свою семью, жену Александру Дмитриевну и дочерей Иру и Людмилу. Любил посидеть в хорошей компании за праздничным столом, попеть хорошие песни. Особенно ему нравились песни военных лет в исполнении Марка Бернеса и Клавдии Шульженко. Любил живопись и сам неплохо рисовал. Увлекался коллекционированием — собирал этикетки со спичечных коробков, сигареты, зажигалки. Любил футбол и хоккей. Сам в молодости неплохо играл в волейбол.