Небо лошадей - Доминик Менар

— Пойдем вернемся в домик, — сказала я. — Еще рано, но скоро на улицах появятся люди, и будет лучше, если нас никто не увидит.

Ты покорно шел за мной, шлепая по ладони резинкой, и этот звук был похож на отдаленное эхо от лопнувших шариков. Мы вошли в ворота парка. Там почти никого не было, и даже пожилая женщина с воробьями еще не сидела на своей скамейке, мы заметили ее медленно бредущей по аллее, сгорбленную, смуглую, с мешочком риса в руках. Стайка воробьев с чириканьем уже летала вокруг нее, похожая на рой пчел или туман. Она бросила на нас беглый взгляд, но словно не видела, а смотрела куда-то сквозь — что она там видит, подумала я, — на ее лице было пустое, отсутствующее выражение, напоминавшее старый камень, такой же старый, как деревья в парке.

Мы шли по аллее, но вскоре ее скрыла дикая растительность. Когда мы проходили мимо пруда, я заметила на берегу что-то белое, маленький конверт, не говоря ни слова, ты взял его, словно это была обыденная вещь, предназначенная именно тебе, и я подумала о письмах, которые, как ты рассказывал, тебе повсюду оставляла социальный работник, как раньше в море опускали бутылки с записками. Мы продолжали идти, и, когда дошли до опушки, ты неожиданно повернулся ко мне.

— Я не все тебе сказал, — серьезно заявил ты. — Я не рассказал, почему пришел сегодня утром. Мне нужно было поговорить с тобой, и я не мог больше ждать.

Ты бросил на меня робкий взгляд, но твои губы дрожали от возбуждения и нетерпения. Ты подобрал сухую ветку, и, когда мы шли по лесу, ты вел ей по веткам над нашими головами, и это дарило нам запах свежести.

— Прошлой ночью что-то разбудило меня, — торжественно произнес ты. — Я чувствовал, что что-то разбудило меня, но не знал что, пока не открыл глаза.

Ты посмотрел на меня и продолжил:

— В комнате была маленькая девочка. Она сидела на краю матраса, возле моей головы, и смотрела на меня. Была ночь, но я хорошо видел ее в свете луны, проникавшем через маленькое окошко. Я, конечно, очень удивился, увидев ее, так удивился, что не сказал ни слова, только подумал о том, как она могла войти так, что я не услышал, ну и о том, кто она. Она тоже молчала и просто сидела, положив руки на колени, и смотрела на меня.

Ты внезапно остановился, сжав палку так сильно, что она сломалась, твои глаза были полны слез, и ты улыбался мне.

— У нее были каштановые волосы, — прошептал ты. — Она была совсем худенькая, с косичками и в огромных очках, которые прятали ее лицо. Мы долго смотрели друг на друга — она не боялась меня, а я перестал наконец удивляться, что вижу ее здесь, мне казалось, я знаю ее. Через минуту она улыбнулась, и эта улыбка была такой странной и такой доброй, ты понимаешь, она не боялась меня, меня теперь все боятся и запрещают детям подходить ко мне. Потом… — ты хлестнул воздух двумя обломками палки, в твоем голосе зазвучало возбуждение, и на мгновение я испугалась, что с тобой случится то же, что и в первый раз, — ты отпустишь ту нить, что связывает нас и снова упадешь в бездонный колодец. — Потом я не знаю, что случилось, наверное, я заснул или нет, нет, она встала, не говоря ни слова, и вышла из хижины, мне кажется, что я даже слышал хруст листьев под ее ногами, когда она шла через поляну, но такой тихий, как треск горящей веточки, такой маленькой и легкой она была.

Ты замолчал и снова настойчиво смотрел на меня, слеза скатилась по твоей щеке, по той, где не было шрама, и дорисовала вторую сторону твоей улыбки, чья милосердная рука, подумала я, соединила наконец две половинки этого лица, и почему именно таким грязным разводом? Через несколько мгновений я поняла, что плачу сама, эти очки, подумала я, я никогда не рассказывала тебе об очках, я просто не помнила о них. Неожиданно ты вытер лицо рукавом костюма и снова улыбнулся.

— Это была ты, — прошептал ты. — Маленькая девочка — это ты. Я не знаю, пришла ли ты откуда-то издалека, или из прошлого, или я просто спал и во сне ко мне пришли мои воспоминания, но ты была там. Я мог бы дотронуться до твоей щеки, если бы протянул руку, — тихо добавил ты и сделал это на самом деле, протянув руку и большим пальцем вытерев мои слезы.

— Теперь я вспоминаю. Когда я взаправду проснулся сегодня утром, то сразу вспомнил про девочку. Я долго лежал, смотрел на небо через окошко, и все вернулось ко мне.

Ты вдруг оживился, отбежал от меня, делая пируэты, потом повернулся и широко развел руки, словно хотел подарить мне весь мир.

— Красная калитка в саду, та, что выходила в поле, она скрипела, ты помнишь, как однажды ты не стала есть десерт, чтобы у тебя на языке осталось салатное масло, и ты лизала петли, пока они не перестали скрипеть. После этого родители повесили на калитку маленький колокольчик, но у нас всегда находился кусок какой-нибудь тряпки или бумаги в карманах, которым мы оборачивали язычок, чтобы он не звонил.

Твое лицо сияло. Какая стена была разрушена, какую преграду ты преодолел, что наконец все стало таким ясным и родным? Теперь ты смеялся, слезы высохли, и, выворачивая карманы, ты сказал:

— Посмотри, я даже вспомнил, как делать колечки из травы и веточек.

Ты протянул мне полную ладонь и смотрел, как я натягиваю их на пальцы. Колечки были украшены листочками, цветами и даже крыльями бабочек. К тому времени мы уже пришли к проходу, и в третий раз я пробиралась вслед за тобой, в то время как ты придерживал, как свод, ветки над моей головой.

Дверь домика была широко открыта для солнечных лучей или для маленькой девочки, если та вдруг решит вернуться. Ты захотел показать мне точное место, где она сидела. «Здесь», — сказал ты, и твой палец старательно очертил на постели ровный круг.

Я молча рассматривала этот матрас и этот невидимый круг и думала о маленькой худенькой девочке, о ее огромных очках, ее молчании и легких шагах, которыми она пересекла поляну. У меня было ощущение, что стоит только протянуть руку и провести пальцами по одеялу, и я смогу найти один из ее длинных волос, обмотать его вокруг пальца, словно кольцо. На какое-то мгновение я испытала безграничное умиротворение, ощущение того, что место, где наши пути снова пересекаются, найдено. Оно было здесь, это место, в нашей наконец соединившейся памяти: ставни в нашем доме были одинаково красными, та же желтая собака спала у порога, та же птица жила под черепицей крыши, а в коридорах и комнатах жили те же призраки — молодая женщина без прежней веселости и нежный мужчина в окровавленной рубашке. Но эти стены и эти деревья уже мерцали как дымка, как мираж, и я уже предчувствовала, что достаточно пустяка, чтобы они снова рассеялись, и одиночество вернулось.

Должно быть, ты прочитал все это на моем лице, потому что протянул руку и положил мне ее на плечо, чтобы я посмотрела на тебя. На твоем лице я увидела отражение своего восторга и страха и еще что-то непонятное, что, казалось, придавало твоему лицу выражение мудрости и вместе с ней нерушимой уверенности.

Ты улыбнулся мне, и в этой улыбке, которая не была ни безумной, ни гримасничающей, в этой улыбке, которая сейчас исходила не из лихорадочного и исступленного разума, мне показалось, что я в первый раз узнала тебя, как если бы раньше ты виделся мне через линзы бинокля или один из тех магических кристаллов, в которых всплывают прошлое и будущее. Это длилось лишь доли секунды, но было достаточно для того, чтобы понять, что этот мираж никогда не рассеется: в комнате этого домика маленький мальчик спал, а девочка с длинными темными косичками и в толстых очках мечтательно смотрела в окно, и никто никогда не мог больше отнять у нас это.

25

Она сидела на последней ступеньке лестницы, ведущей на верхний этаж. Я, видимо, все равно бы почувствовала ее присутствие, даже если бы она не поднялась, увидев меня, даже если бы я не услышала шелеста ее плаща и кожаной сумки, которую она надела на плечо. Я уже приготовилась сунуть ключ в замочную скважину, но, заметив ее, я резко повернулась и прислонилась спиной к двери, словно надеясь не пустить ее в дом. Я сразу узнала ее — серые глаза, веснушки на переносице, красивые рыжие волосы, которые сегодня она собрала в хвост на затылке. Она молча посмотрела на меня, потом спустилась на несколько ступенек, шаг за шагом, грациозно, как балерина.

— Я просто хочу с вами поговорить, — сказала она. — Я могу войти на минутку? Это не займет много времени.

Я часто задышала, голова кружилась; она стояла на расстоянии вытянутой руки и могла схватить меня за рукав, кто из нас одержит верх в борьбе, если я попытаюсь сбежать по лестнице, а она решит меня остановить? Но я не пошевелилась, она тоже; она улыбалась той же спокойной и немного грустной улыбкой, что и в парке, потом кивком головы указала на дверь.

— Давайте войдем, — повторила она. — Я бы выпила кофе. Я жду вас уже несколько часов.

Я не шевелилась. Стараясь успокоить прерывистое дыхание, я наконец сказала: