Бесы Лудена - Олдос Хаксли

и бесов, действиям, отписать или даже назвать которые не позволяет им скромность; впрочем, определенно речь тут, как и в первых трех случаях, идет о дефлорации. Сказанные экзорцисты засвидетельствовали правдивость всех приведенных заявлений». (См. «Барбе Бюви и мнимая одержимость осонских урсулинок», Сэмюэль Гарнье, Париж, 1895, с. 14–15.)

Какое смакование интимных подробностей, какая точность – ну просто история болезни! Грязь бывает не только телесная – она бывает и нравственная; физиологические недомогания идут рука об руку с недугами души и разума. А над ними, подобно густому зловонному туману, тяготеет сексуальность – материальная, хоть режь ее ножом; вездесущая; необоримая. Когда, по распоряжению Бургундского парламента, к урсулинкам прибыли врачи, их осмотр не выявил никаких признаков сексуальных контактов, зато у многих сестер обнаружил признаки расстройства, называемого тогда бешенством матки. Вот они, эти признаки: «лихорадка и неугасающий аппетит к плотским утехам», а также, среди самых молодых сестер, «неспособность думать и говорить о чем-либо, кроме секса».

Такова была атмосфера в обители одержимых урсулинок, и таковы были личности, с которыми проводил дни и ночи священник. Отношения между ним и одержимыми можно сравнить с отношениями между гинекологом и его пациенткой, между дрессировщиком и животными, между именитым психиатром и болтливым невротиком. Для экзорцистов, практиковавших в Осоне, искушение оказалось слишком велико – есть все основания полагать, что эти святые отцы воспользовались своей властью и вступили в половые сношения с вверенными им женщинами. А вот об отцах-экзорцистах, трудившихся в Лудене, такого не скажешь. Сюрен подтверждает: действительно, искушения были – но их преодолевали. Оргия имела место исключительно в воображении бесогонов.

Выдворение Асмодея прошло успешно, стало значимой победой; монахини выучили свои роли назубок – вот Миньон со товарищи и почуяли за собой силу, достаточную для действий на официальном уровне. 11 октября Пьер Ранже, кюре из города Венье, был отправлен прямо к бейлифу де Серизе, дал полный отчет о событиях и пригласил бейлифа, заодно с лейтенантом Луи Шова, убедиться воочию, что Грандье связан с нечистой силой. Приглашение было принято. В тот же день де Серизе и Шове вместе с писцом пришли в урсулинскую обитель. Отец Барре и каноник Миньон встретили гостей и препроводили в залу «с высокими потолками, где стояло семь узких кроватей, две из которых были заняты послушницей и матерью-настоятельницей. Вокруг последней толпились кармелиты, монахини этого же монастыря, а также Матурин Руссо, кюре и каноник церкви Святого Креста, и врач, Маннори». На глазах у бейлифа и лейтенанта мать-настоятельница «начала дергать всеми членами и издавать звуки, свойственные поросятам» (это уже из бумажек быстрого на руку писца). Затем, сообщает писец, «мать-настоятельница спряталась с головою под одеяло. Мы услышали скрежет зубовный и увидели движения, которые обыкновенно производят безумцы. Справа от матери-настоятельницы стоял отец-кармелит, слева – каноник Миньон. Он-то и сунул ей в рот два пальца – большой и указательный – и произвел над нею обряд экзорцизма с положенными молитвами. Все было сделано в нашем присутствии».

В процессе изгнания бесов открылось, что сестра Жанна согласилась предоставить оным свое тело, приняв два вполне материальных, но, несомненно, дьявольских знака – этим она как бы подписала договор с врагом рода человеческого. Знаками были, во-первых, три шипа боярышника, а во-вторых, букетик роз, который настоятельница нашла на лестнице и прикрепила к поясу. «При свершении сего ее постигли великое дрожание правой руки и страстная любовь к Грандье, не унимавшаяся даже при молениях. Настоятельница была способна думать лишь о Грандье, а более ни о чем, ибо его персона поселилась в ней, завладев всеми ее помыслами и желаниями».

Когда настоятельницу спросили по-латыни, кто подбросил ей цветы, она, «после колебаний и отговорок, как бы с неохотой отвечала: „Urbanus”. Когда каноник Миньон велел ей: „Dic qualitatem”, она сказала: „Sacerdos”. На вопрос Миньона „Cujus ecclesiae?” монахиня изрекла: „Santi Petri”[49], причем эти слова она выговорила еле-еле».

Закончив сеанс экзорцизма, Миньон отвел бейлифа в сторонку и при канонике Руссо и месье Шова заметил, что данный случай подозрительно похож на случай с Луи Жоффриди, священником из Прованса – двадцать лет назад его сожгли за колдовство и сношения с марсельскими урсулинками.

Помянув Жоффриди, Миньон выдал план новой кампании против Грандье. Его следует обвинить в колдовстве и магии и судить. Если он оправдается, репутация его будет полностью уничтожена; если же суд признает Грандье виновным – ему не миновать костра.

Глава пятая

Итак, Грандье обвинен в колдовстве, а урсулинки одержимы бесами. Читая об этом, мы улыбаемся; но давайте, прежде чем легкая улыбка преобразуется в усмешку, а то и в хохот, попробуем разобраться, что конкретно означали эти слова в первой половине семнадцатого века. Поскольку колдовство в тот период повсеместно считалось преступлением, начнем с юридических аспектов проблемы.

Сэр Эдвард Кук – величайший английский юрист; жил и практиковал он при Елизавете I (в конце ее блестящей эпохи) и при Иакове I и характеризовал ведьм следующим образом: «ведьма суть персона, коя вступила в сношения с дьяволом, дабы принимать его советы и действовать по его слову». Согласно законодательному акту от 1563 года, ведьмовство каралось смертной казнью лишь в тех случаях, когда имелись доказательства, что ведьма или колдун покушались на человеческую жизнь. Однако король Иаков I, едва усевшись на трон, заменил сей статут куда более суровым. С 1603 года к суду привлекались уже не только за убийство посредством волшебных чар, но за одно лишь обвинение в ведьмовстве. Деяние, совершенное ведьмой, могло быть безобидным (например, любовный приворот) или даже служить благой цели (избавление от телесного недуга) – в любом случае, если только удавалось доказать, что имел место «сговор с дьяволом» либо применялись дьявольские методы, применившего их ждала смертная казнь.

Так было в протестантской Англии – но ситуация не шла вразрез ни с церковным правом, ни с католической практикой. Крамер и Шпренгер, образованные доминиканцы – авторы трактата «Молот ведьм» (оригинальное название – «Malleus Maleficarum»), густо цитируют разные авторитетные источники с целью доказать, что за ведьмовство, гадание и вообще любые виды магии следует карать только смертной казнью. Добавим, что почти два столетия «Молот ведьм» считался учебником и справочником для разоблачителей ведьм, будь эти разоблачители хоть лютеранами, хоть кальвинистами, хоть католиками, как сами Крамер со Шпренгером. «Ведьмовство есть посягательство на Господа, ибо подвергает сомнению Его величие. А посему их (обвиненных в ведьмовстве) надлежит подвергать пыткам, дабы сознались, и не делать снисхождения к ним в зависимости от сана или общественного положения, – сказано