Не считая собаки - Конни Уиллис

Значит, диссонанс возник не из-за нее, потому что в таком случае сеть попросту не открылась бы. Как в первые десять раз, что Лейбовиц пытался убить Гитлера. На одиннадцатой попытке его выкинуло в Бозмен, штат Монтана, в 1946 году. Точно такую же глухую оборону сеть держала вокруг театра Форда, Перл-Харбора и мартовских ид. И Ковентри.

Наверное, Ти-Джей и мистер Дануорти правы насчет причины увеличения сдвигов вокруг Ковентри. Странно только, почему мы сами раньше не додумались, там ведь очевидный очаг напряжения.

И дело не в воздушном налете как таковом. Самолеты люфтваффе повредили – даже не уничтожили – только авиастроительные предприятия и военные заводы, да и те через три месяца были запущены снова. Еще, разумеется, немцы разрушили собор, вызвав волну гнева и сочувствия в Соединенных Штатах, но и это не сыграло решающую роль. Американцы всколыхнулись уже после лондонского блица, ну и до Перл-Харбора оставалось всего три недели.

Нет, очаг напряжения создала «Ультра» – тайная программа с участием шифровальной машины, которую мы контрабандой протащили из Польши и использовали для расшифровки немецких текстов. Рассекреть ее немцы, изменился бы ход всей войны.

Именно благодаря «Ультре» мы узнали о грядущем налете на Ковентри – причем лишь косвенно и только к вечеру четырнадцатого, поэтому предпринять уже почти ничего не удавалось, разве что известить командование и на скорую руку наладить оборону. Меры эти (поскольку история действует по законам хаоса) оказались взаимоисключающими. Командование вопреки разведдонесениям решило, что главный удар немцев обрушится на Лондон, и отправило авиацию туда, тогда как попытки заглушить помехами радиопеленг немецких самолетов наведения провалились из-за ошибок в расчетах.

Секретность – вот из-за чего возникает зона риска. Неосторожное слово могло поставить под угрозу всю дальнейшую деятельность разведки. И если бы хоть какая-то малость насторожила фашистов – например, чудесное спасение собора или внезапное появление над Ковентри массовых сил Королевской авиации, или просто чей-то болтливый язык («Болтун – находка для шпиона»), они моментально перекодировали бы свои шифровальные машины. И мы проиграли бы сражения при Эль-Аламейне и в Северной Атлантике. А с ними и Вторую мировую.

Вот почему и Каррадерса, и новичка, и меня раз за разом выкидывало на кабачковые поля и груды щебня. Потому что в очаге напряжения любая мелочь раздувается до гигантских размеров. Последствия растут как снежный ком, и любой пустяк – пропущенный телефонный звонок, зажженная во время затемнения спичка, оброненный клочок бумаги – способен в конечном итоге погубить империю.

Шофер эрцгерцога Фердинанда по ошибке свернул на улицу Франца Иосифа, и это привело к мировой войне. Телохранитель Авраама Линкольна отлучился покурить – и прощай, надежда на спокойствие после едва отгремевшей Гражданской. Гитлер в приступе мигрени распоряжается, чтобы его не беспокоили, и узнает о высадке союзных войск с роковой задержкой в восемнадцать часов. Лейтенант не делает на телеграмме пометку «срочно», и адмиралу Киммелю не докладывают о надвигающейся атаке японцев. «Враг вступает в город, пленных не щадя, потому что в кузнице не было гвоздя».

Вокруг таких вот очагов и возникают области увеличения сдвигов и закрытия сети.

А значит, Мачингс-Энд к таковым не принадлежит, и кошка ход истории не изменила, тем более что для предотвращения инцидента хватило бы нескольких минут. Даже не пришлось бы забрасывать Верити в Монтану. Пятью минутами позже – и кошка уже утонула; пятью минутами раньше – и Верити уходит в дом, минуя место будущей расправы.

К тому же это самая заурядная кошка, не принадлежащая ни королеве Виктории (несмотря на августейшую кличку), ни Гладстону, ни Оскару Уайльду. Вряд ли она способна повлиять на мировые события, да и 1888-й был вполне мирным годом. Восстание сипаев в Индии закончилось в 1859-м, а до Бурской войны еще одиннадцать лет.

– Это всего лишь кошка… – произнес я вслух.

Сирил встревоженно поднял голову.

– Нет, здесь ее нет, – успокоил его я. – Наверное, она уже благополучно вернулась в Мачингс-Энд.

Но Сирил вскочил и начал настороженно озираться.

– Да нет же! Воры, не творог! – донесся до нас крик Теренса. – Воры!

– Шоры? – проревел в ответ смотритель. – Это шлюз, а не конюшня!

В конце концов он махнул на Теренса рукой и скрылся в сторожке. Теренс поспешил к нам.

– Похоже, ее угнали по течению. Смотритель показал туда.

Вот уж не факт. На мой взгляд, его жест означал: «Полно мне с вами лясы точить» или даже «Катитесь-ка вы отсюда подобру-поздорову!» И потом, противоположное направление куда вернее уводило Теренса от Тосси.

– Точно? – спросил я. – Мне показалось, он махал в обратную сторону.

– Нет-нет. – Теренс уже бежал по мосту.

– Давай-ка поторопимся, – сказал я Сирилу, – иначе рискуем потеряться.

Мы поспешили за Теренсом по бечевнику, мимо череды сельских домишек и вереницы тополей, а оттуда на пригорок, с которого виднелся длинный отрезок реки. На серебрящейся ленте не было ни пятнышка.

– Вы уверены?

Теренс кивнул, не сбавляя шага.

– Догоним их и вернем лодку. Нам с Тосси суждено быть вместе назло всем препонам. Мы предназначены друг другу судьбой, как Тристан и Изольда, как Ромео и Джульетта, как Элоиза и Абеляр.

О том, что эти пары плохо кончили, я ему напоминать не отважился, бросив все силы на то, чтобы не отстать. Сирил, пыхтя, переваливался позади.

– Когда догоним, вернемся за профессором, отвезем его в Оксфорд, потом догребем до Абингдона и там заночуем. Это всего в трех шлюзах отсюда. Если приналяжем, назавтра к чаю будем в Мачингс-Энде.

Ну уж дудки.

– Не слишком ли изнурительно? – высказался я. – Мне врач запретил переутомление.

– Можете вздремнуть, пока я гребу. К чаю – вернее всего, тогда обычно зовут посидеть с ними, а поскольку это не ужин, то официального приглашения и парадной одежды не требуется. Нужно будет пройти Рединг к полудню.

– Хотелось бы посмотреть по дороге что-нибудь интересное, – упирался я, судорожно вспоминая подходящие достопримечательности. Хэмптон-Корт? Нет, это за Хенли. Виндзорский замок тоже. Что там осматривали трое в лодке? Могилы! Харрис не пропускал ни одного кладбища. – Я думал полюбоваться надгробиями.

– Надгробиями? – удивился Теренс. – Здесь вдоль реки ничего интересного нет, разве что плита Ричарда Тичелла в Хэмптонской церкви. Он выбросился из окна Хэмптон-Кортского дворца, но Хэмптонская церковь в любом случае дальше Мачингс-Энда. Если мы расположим к себе полковника Меринга, может, он и к ужину нас пригласит. Вы знаете что-нибудь о Японии?