Зелёные листы из красной книги - Вячеслав Иванович Пальман

прошу не рисковать! Помните, что на вас огромная ответственность за будущий заповедник, за сохранение зубров… — вот что сказал Сурен на прощание.

Наш поредевший отряд возвращался через Ахметовскую в Псебай. Телеусов вздыхал, хмурился, помалкивал.

— Убитых не опознал? — спросил я его.

— Чужие, Андрей. Лица гладкие, одеты добре. Офицерская дружина. Опасно знаешь что? Умпырь рядом. Как бы они туда не проникли. Место для них больно подходящее. Жилье и все такое. А у нас никого там нету. Одни зубры, которых совсем мало.

В эти дни мы особенно ясно поняли, что бело-зеленые, закрепившись в горах, не только угроза нашим жизням, но еще большая угроза заповедному зверю. Просить ревком послать воинские части? В горах один человек с винтовкой уложит роту У тех же Балканов. Опасная, изнурительная война!

Вчера Сурен рассказывал мне о широко разветвленной организации, которую создал Керим Улагай на Кубани. Каждый отряд имел свой район действий. Все было готово для широкого восстания, если десант старшего Улагая и поход Врангеля на Ростов завершатся успешно. Поход и десант сорвались. И тогда отряды белых пошли в горы. Керим Улагай стоит где-то в районе Ильской. На Большой Лабе действует полковник Ковалев, у Баталпашинска — другой полковник, Козликин. Генерал Шкуро обитает возле станицы Сторожевая. В горах укрывается и генерал Хвостиков.

Гибель Постникова, горячего сторонника Кавказского заповедника, несомненно, задержит создание заповедника. Кто теперь поддержит нас? Одна надежда на энтузиазм Христиана Георгиевича.

Он встретил меня в Псебае. Прямо на улице выслушал мой рассказ, разволновался, бросал суровые взгляды, словно я был в чем-то виноват. И тут же объявил, что едет в Краснодар. Я ничего не ответил. Слишком сильное потрясение пришлось пережить: Постников стоял перед глазами.

Дануте и родителям я не сказал о жертвах, просто сообщил, что экспедиция не удалась. Лежал среди ночи с открытыми глазами. Данута вдруг заплакала. Прошептала:

— И Постников?

— Да. Он первый.

Через день я уехал на Кишу.

2

Там в одиночестве трудился Василий Васильевич. Меня он встретил вопросом:

— Бориса где утерял?

— А он не вернулся? — Я думал увидеть его здесь и теперь испугался уже за него.

Кожевников выслушал мой рассказ, когда мы сидели за чаем. Не дотронулся до кружки, не шелохнулся. Потом выругался, бросил в сердцах:

— Тоже додумались, ехать в Преградную, к черту на рога! И Бориса услать в Невинку! А зачем услали?

— Хлопец без документов. Наскочит летучий отряд чекистов и… Надо ему обрести право: паспорт или что там. Сурен обещал помочь. Вернется, заживет спокойно. А то вдруг так же будет, как со мной…

Утром мы поехали вверх от кордона.

Стояла поздняя осень, удивительно мягкая и чистая. Клены пожелтели, не спеша оголялись березы. В дубравах все время тихо стучало и шелестело: падали спелые желуди. Ветер забыл горы или обегал их стороной, часам к десяти пригревало, и если не накатывались облака, то становилось жарко почти по-летнему. Редкая, благостная осень напоминала о себе только холодными, росистыми ночами да ленивым туманом по ущельям. В таком воздухе звонко слышался бег ручьев, кашель лисицы, гул далекой осыпи, крик сойки. Желто-коричневые и красные леса, черный пихтарник на скалах гляделись как нарисованные.

Зубры в эти дни кормились по дубравам и в речных долинках, где еще зеленела сочная трава. Видеть их удавалось издали в бинокль, подойти ближе мешал шуршащий сухой лист, обильно устилавший землю и камни. Стада были мельче, чем до войны, ходили семьями — бык, зубрица, два-три подростка. Чутьем они обладали отменным, все время настороженно принюхивались. Посчитать их не удалось.

— Пойдем, зрелище тебе покажу, — сказал как-то Кожевников.

Он повел меня по крутому боку горы, заросшему грабами и дубами, нашел место и, проверив ветер, улегся на мшистый камень, приглашая взглядом устраиваться поблизости. Показал в проем между деревьями:

— Видишь черноту? То чесальная горка зубриная. Скоро придут.

К месту «сухой бани» подходила тропа, звери трамбовали ее по сухой погоде, и, видно, не первое лето. Не прошло и часа, как внизу замелькали массивные тела. Семья шла тихо, даже сухим листом не шуршали. Увидев горку, ускорили шаг.

…Большой черно-коричневый бык высунулся из-за ствола толстого дуба, стоявшего на возвышении, спустил передние ноги по крутосклону и, шумно повздыхав, словно человек перед прыжком в воду, повалился на бок, потом на спину и юзом пополз вниз, взбрыкивая в воздухе ногами. В конце крутой горки еще раз перевалился, полежал, послушал лес и шустро, игриво помчался на горку, чтобы повторить маневр. Остальные стояли, смотрели. Второй раз бык прополз животом, смешно вытянув ноги вперед и назад. Потом катался боками, снова хребтиной, отряхивался, раскидывая в стороны сыпучий песок, и получал от всего этого огромное удовольствие.

Едва бык отошел в сторону, как на горку полезли оба погодка. Стукаясь боками, они почти рядом поползли вниз. Игра продолжалась долго и в полном молчании.

Не сдержалась и зубрица, тоже проехалась в свое удовольствие. Катались дотемна, потом ушли на луг.

— Как детишки, — сказал Василий Васильевич, подымаясь и разминая затекшую спину. — Может, и нам с тобой скатиться?

— Пыли много. Мы баню устроим.

— Всякой твари свое, — согласился Кожевников. — Медведи, к примеру, купаются. Холодно, жарко — все в речку. Волки в снегу катаются, шерсть моют. А туры сквозь колючие кусты продираются, бока чешут.

Мы вернулись на кордон с думой о Задорове. Ждем, не дождемся.

Подъехал Телеусов. И тоже, прежде всего, спросил о Борисе. Спать ложились молчком.

Утром Алексей Власович мялся, мялся и вдруг предложил:

— Надоть Умпырь проведать. Пока погода. Как вы, мужики?

В самом деле, если не сейчас, то когда же? Опасно? Э-э, где наша не пропадала!

Переход прошел без помех. Более всего мы боялись непогоды, тут случались метели и в августе. Но распрекрасная осень будто хотела помочь нам. На третий день мы вышли к долине. Она красивым разноцветьем лежала внизу, как корзинка, полная осенних цветов.

Полчаса езды, и вот он, дом. Но мы имели достаточно оснований опасаться незваных гостей. Стали высматривать с горки и обнаружили жиденький дымок над кордоном. Кто? Возвращаться не собирались. Уж если пришли, то дело делать.

Стало темнеть. Коней спутали и перегнали на укрытую поляну. Спустились. Нашли старый брод в обмелевшем Лабёнке, разделись, перебрались на ту сторону. Пала тихая ночь.

Крались к своему кордону, как к вражескому окопу. На опушке леса, где начинались огород и луга, услышали фырканье коней. Телеусов пошел глянуть. Вернулся и зашептал:

— Сорок два. Цельная полусотня. Во наехало!.. Окна в доме желто светились.