Что будет, то и будет - Песах Амнуэль

И лишь в тишине и темноте, заторможенно глядя закрытыми глазами в проявляющиеся зыбкие картины первого сна, он подумал неожиданно: не мое.

И сон пришел именно об этой мысли — как иллюстрация. Прыгая из мира в мир, из одного себя в другого, из одного сегодня в иное — похожее и не очень, — он оказывается там, куда стремился. В мире, где он и Таня, где есть любовь и счастье, где… Вот именно. Где осуществился выбор, им не сделанный. Он мог когда-то поступить иначе. Сделав выбор, меняешь не только мир вокруг, меняешь прежде всего себя. Пусть на неощутимый атом несбывшейся надежды. И мир, распавшись на две альтернативы, уносит в разные стороны разных уже людей. А там иные соблазны, иные решения, иной опыт… Иной ты.

Он не понял себя в мире, где отказался от Тани. Он не поймет себя и в том мире, где они вместе.

А знать просто чтобы знать — зачем? Чтобы кроме ностальгии, которая есть сейчас, возникла еще одна — ностальгия о том, что случилось не с ним?

С Сергеем Ипполитовичем Воскобойниковым. И все же — не с ним.

Сон был суматошный, Сергей бежал куда-то, преследовал кого-то и знал при этом, что бежит от себя, и преследует себя, и знал, что не догонит, потому что нет в этом смысла.

Может, он плакал? Подушка утром была влажной. Впрочем, в квартире такая сырость…

— Может, ты и прав, — сказал Арье. — Собственно, Сережа, я даже уверен был, что ты решишь именно так. Только помни, что теперь во Вселенной есть и такой мир, где ты решил иначе.

— Я помню, — Сергей сидел на краешке стула, готовый вскочить и убежать, разговор почему-то был ему тягостен, будто оборвалась какая-то нить, и между ним и Арье не было теперь такого понимания, как вчера. — А вы, Арье? Вам же нужен кто-то, чтобы продолжать работу. Испытатель.

Арье усмехнулся.

— Только не думай, Сережа, что ты в чем-то предаешь меня. Этот выбор пусть тебя не волнует. Мне не нужен испытатель. Я, видишь ли, теоретик. Я был уверен, что мои теории правильны, а теперь — спасибо тебе — я знаю, что это не теории. Пробьюсь. А может, не стоит пробиваться? Нет, не говори ничего. Это мой выбор. Вселенной все равно — в ней будут существовать оба варианта. Но я-то буду жить в одном… Заходи как-нибудь, хорошо? Я спрошу «тебе чаю или кофе». И ты сделаешь выбор…

Вчера я посетил Институт Штейнберга. Институт альтернативной истории имени Арье Штейнберга — это в Герцлии. В холле есть портрет, Арье похож немного на Герцля, немного на моего дядю Иосифа. Портрета Сергея Воскобойникова нет нигде. А ведь первым человеком, на себе испытавшим метод альтернатив, был именно это шестнадцатилетний мальчик. Вы знаете его как израильского консула в Санкт-Петербурге. Да, это именно он. И жену его, с которой он не расстается ни на миг, зовут Таней. Очень милая женщина, недавно в газетах было опубликовано интервью с ней. Ее спросили, бывала ли она в Институте Штейнберга и пробовала ли поглядеть свои альтернативные жизни. Помните, что она ответила? «Нет, не была и не хочу. Что сделано, то сделано, а то, что отошло от меня — уже не я. И не нужно мне».

Может быть, она права.

Впрочем, это ведь не та Таня. Очень распространенное имя…

Глава 2

ДОЙТИ ДО ШХЕМА

В блоках памяти компьютеров Штейнберговского института альтернативной истории можно найти массу любопытного. Сотрудники очень настороженно относятся к посетителям, и они правы. Обычно сюда приходят люди, которые хотят узнать, как могла бы повернуться их жизнь, если бы они в свое время не совершили поступка, который на самом деле совершили. Немногие верят в то, что миры, в которых они поступили когда-то иначе, существуют реально. Им кажется, что все это — игра воображения. Но почему бы и не поиграть все кажется таким реальным!

Праздных посетителей отсеивает автоматический контроль на входе. Элементарно, кстати — проверяют альфа-ритм. Есть зубец — значит, человек подвержен влиянию поля Воскобойникова, нет — значит, нет.

Михаэль Ронинсон обладал ярко выраженным зубцом Воскобойникова. Поэтому, когда он, пройдя обычный контроль, оказался перед столом Доната Бродецки, у дежурного и тени сомнения не возникло в том, что новый посетитель ничем не отличается от десятков прочих. Впрочем, одно отличие было, причем бросалось в глаза: Ронинсон был одет в черный костюм, белую рубашку, а на голове, несмотря на жару, сидела большая черная шляпа. Под шляпой, несомненно, находилась черная же ермолка, но, поскольку на протяжении всего разговора посетитель шляпу не снял, убедиться в своем предположении дежурный не сумел.

Хочу сразу предупредить — хотя многие из глав моей «Истории Израиля» написаны по материалам, не имеющим однозначного подтверждения, все, что связано с делом Михаэля Ронинсона, надежно документировано, и потому я ручаюсь за каждое слово и каждый поступок, какими бы невероятными они вам ни показались.

Итак, посетитель в черной шляпе вошел в холл Штейнбергского института, миновал церебральный контроль, был фиксирован компьютером как потенциальный реципиент, твердым шагом подошел к столу регистрации, за которым сидел в тот день Донат Бродецки, и сказал:

— Доброе утро. Я требую закрыть этот ваш институт, поскольку его существование противоречит воле Творца.

Бродецки, глядя на экран компьютера, где высвечивались данные проверки нового посетителя, ответил стандартной фразой, поскольку смысл сказанного человеком в шляпе еще не дошел до сознания дежурного:

— У вас, господин, отличный зубец Воскобойникова, думаю, вы получите все, за чем пришли.

— Я рад, что вы со мной согласны, — радостно сказал посетитель, — и если вы готовы немедленно закрыть это заведение, то нужно сделать сообщение для прессы.

— Прошу прощения, господин, — удивился Бродецки, — разве вы не собираетесь подвергнуться тесту Штейнберга?

Черная борода посетителя затряслась от возмущения:

— Нет! Я сказал…

— Я слышал, — прервал его Бродецки, усомнившись в тот момент в умственных способностях стоявшего перед ним человека. — К сожалению, закрыть институт не в моей компетенции.

— В таком случае я пройду к вашему начальству.

Только в этот момент, переломный для истории Института Штейнберга, Бродецки осознал, что разговор с самого начала велся на чистом русском языке. Это и определило его дальнейшее поведение. Он встал, повесил на окошко табличку «временно закрыто» и вышел из-за стола. Посетителей в такую жару было мало, двое других дежурных скучали и читали газеты, можно было позволить себе лично разобраться с чернобородым и, возможно, даже научить его манерам вести беседу.